И сразу утихала в его душе буря сомнений, и он на время успокаивался.
Однажды нечто вроде видения окончательно избавило его от душевной подавленности. Пересекая поле, он услышал слова: «Твоя праведность на небе!». Он поднял глаза и увидел Христа одесную Бога как олицетворение праведности человека. Ему стало вдруг ясно, что Спаситель – воплощение праведности для уверовавших в Него, что Он Своею святостью зачеркнул их грехи и что Его пролитая кровь омыла их и избавила от всякого осуждения, что через Свое воплощение Он – как глава одного тела с верующими – соделал их чадами Божиими. Это поле, по которому шел Буньян, было для него вратами в небо и навсегда освободило его от рабства греха и сомнений.
В своей книге «Путешествие пилигрима» он подробно, ярко и откровенно описал свое нравственное состояние до своего духовного возрождения, приписывая эти мучительные колебания души своему маловерию, даже и во время молитвы, своему несерьезному отношению ко греху и своей гордости. Он признал, что эти душевные страдания пошли ему на пользу и что он, подобно Иову, пережил горечь сомнений и в результате получил много милостей от Бога.
Уверовав, Буньян убедился, что – согласно Слову Божию – его обязанность отныне проповедовать Христа людям. И, приняв крещение, он присоединился к церкви баптистов. Слова Христа: «Сие творите в Мое воспоминание», услышанные им во время вечери Господней, стали для него поддержкой. Тогда же он начал помогать пастору в проповеди Слова, посещал больных и живущих в пороке и вскоре заслужил такое уважение, что его избрали диаконом...
Перетрудившись, он тяжело заболел и чуть было не умер от воспаления легких, но Господу угодно было возвратить ему здоровье и силы. К сожалению, его жена недолго радовалась духовному возрождению мужа, потому что вскоре скончалась... Буньян никогда не отказывался от проповеди Слова Божия, и вскоре молва о нем разнеслась по всей округе. Он умел убеждать даже самых равнодушных и порочных людей и наконец, по настоятельным просьбам прихожан, был признан достойным рукоположения. С благоговейной молитвой принялся он за этот новый труд и посвятил ему всего себя, повторяя: «Горе мне, если не благовествую!».
Испытание веры
В то время английское правительство запрещало проповедовать тем, кто не получил официального звания пастора англиканской церкви. Буньян, однако, не обращал на это внимания. На него донесли, и он получил письменное запрещение на проповедование Евангелия. Многие из его братьев по вере заступились за него, и на некоторое время его оставили в покое.
Но с возвращением к власти Стюартов со свободой совести было покончено. Буньян с трудом мог продолжать свое дело. Сначала он переодевался в разные костюмы, чтобы не узнанным появляться то в одном, то в другом месте, но вскоре устыдился своей робости и решил действовать открыто, не взирая на последствия.
Однажды его пригласили в Сомель – небольшое село, жители которого изъявили желание послушать Слово Божие. Во время проповеди полицейские во главе с комендантом подошли к нему, предъявив ордер на арест, – Буньяну оставалось лишь покориться власти. До этого друзья не раз предостерегали его, но он пренебрегал их советами...
По многочисленным просьбам верующих села его на ночь отпустили, но рано утром Буньяна, конвоируемого комендантом, уже повели в суд. Там ему объявили, что бывший котельщик не имеет права проповедовать и что он немедленно будет отпущен на свободу, если даст подписку, засвидетельствованную несколькими его друзьями, что впредь проповедовать не будет. Бумага для подписи уже лежала на столе. «Как я могу дать обещание не проповедовать Слово Божие?! – воскликнул Буньян. – Пока жив буду, как только получу свободу, я снова продолжу нести порученное мне Богом служение».
Тогда, к стыду Англии, 1 ноября 1660 года Джона Буньяна посадили в Бедфорде в острог.
Между тем многие, даже и не разделявшие его воззрений, в том числе и представители государственной церкви, немало хлопотали о его освобождении. Пастор одной англиканской церкви настоятельно увещевал его отказаться от проповедования, стараясь убедить его, что он на это не имеет никакого законного права. Но Буньян стоял на своем. Другой советчик предложил Джону подать апелляцию на решение суда и публично заявить, что он готов подчиниться воле короля, следуя церковным обрядам государственной церкви. Буньян и на это не согласился, заявив, что всегда будет отдавать кесарю кесарево и что воля Царя царей для него превыше всего. А воля Его – чтобы каждый в меру своих сил употреблял для славы Господней дар, полученный от Него.
Буньян был заточен в один из худших острогов королевства. Две тесные камеры и маленький двор, окруженный рвом с водою, были переполнены узниками, за небольшим исключением убийцами и мошенниками. На ночь их запирали по 60 человек в каждой камере.
Тяжело приходилось Буньяну: тридцати двух лет от роду, привыкший к свежему воздуху и активной деятельности, он иногда падал духом, но сознавал необходимость ради славы Господа оставаться верным своим убеждениям. Судейский секретарь напрасно умолял его принять условия освобождения – Буньян сердечно благодарил его за участие и отклонял все его предложения.
Настало время коронации. Карл Второй, по установленному обычаю, объявил о помиловании всех заключенных, кроме политических. Буньян оказался в числе последних и остался в тюрьме.
Его вторая жена, с которой он вступил в брак за год до заключения, отправилась подавать прошение в Лондон. Горячо молила она одного из верховных судей включить имя мужа в число прощенных, но – безрезультатно, и Буньян остался в остроге. Справедливо назвал он место своего заточения вертепом: здесь он изготавливал башмачные шнурки, чем зарабатывал деньги на содержание жены и детей от первого брака.
На следующем заседании окружного суда некоторые из его друзей снова начали хлопотать о его освобождении. Но власти опять выдвинули непременным условием освобождения – отказ от проповеди. Буньян снова не согласился и еще шесть лет не выходил из острога.
Сильно тосковал он о семье, беспокоился о своей слепой дочери, живо представляя себе все лишения и горе близких, но с упованием предал их милостивому Богу.
В остроге он провел двенадцать лет. Одни тюремщики были к нему благосклонны, другие – нестерпимо суровы. Иные так искренно жалели его, что даже позволяли ненадолго отлучаться для посещения братьев по вере, заручившись его честным словом возвратиться в назначенный срок.
Наконец пробил час избавления. Король издал указ разрешить всем христианам свободно собираться на богослужения, избирая себе пасторов из своей среды. Квакеры, многие из которых также находились в заточении, развернули активную деятельность по спасению из тюрем единоверцев.
История этого долгожданного указа такова. Некий квакер по имени Ричард Карвер предстал однажды перед королем и напомнил ему историю, случившуюся двадцать лет тому назад. Во время битвы под Вустером армия Карла II, в ту пору наследника престола, была Кромвелем обращена в бегство. Спас будущего короля некий человек, который на своих плечах донес его до лодки. Этот человек – он, Карвер, и теперь за эту услугу просит короля помочь в беде его братьям по вере, как он некогда помог королю в его беде. Карл вспомнил этот эпизод и 13 сентября 1672 г. подписал указ, дарующий свободу всем узникам за религиозные убеждения, в том числе и Буньяну.
...Буньян вернулся домой, где нашел полное разорение и страшную нищету, и энергично принялся за работу.
Паства в это время была без пастыря – Гиффорд скончался еще до освобождения Буньяна. Все единодушно предложили Джону занять это место. Он согласился, сознавая, что может принести несомненную пользу верующим, а неверующих – привлечь ко Христу силой Слова.
Пастор Джон Буньян
Буньян был убежден, что сам Господь избрал его для проповеди Евангелия. Он горел желанием неустанно провозглашать великую любовь Божию к падшему человечеству.
Он говорил о Христе своим товарищам-арестантам во время заключения; всем было известно, что он страдает из-за своей веры в Искупителя, Которому желал служить всеми силами. За двенадцать лет заключения он глубоко изучил Священное Писание. Это очень помогло его утверждению в служении Богу. Он явился перед паствой очищенным огнем испытаний и готовым научить других жить и страдать во славу Страдавшего за всех. Его речь отличалась простотой и ясностью, не было в ней никакой вульгарности и грубости и поэтому была доступна каждому. Люди безграмотные и люди интеллигентные слушали его с одинаковым вниманием.
Кроме того, он был одарен живым воображением, наблюдательностью, меткостью в выражениях и отличной дикцией и был, таким образом, во всех отношениях достойным служителем Христа. Поэтому неудивительно, что там, где он проповедовал, собиралось так много народа, что многие стояли на улице. Впрочем, он нередко в летнее время говорил и под открытым небом и даже предпочитал природу душному помещению.
