Но если ты смотришь на розу, если ты чувствуешь розу, если ты с розой становишься розой, если ты позволяешь ее аромату проникнуть в твое глубочайшее ядро, если ты чувствуешь влагу цветка, капли росы на нем и танцующие в них лучи солнца, если ты видишь полную радость цветка, его несравненную красоту - в самом этом видении шипы розы начнут отходить на задний план. Они могут быть на кусте, но для тебя они существовать не будут. Они не могут для тебя существовать, ведь твои глаза наполнены розой. А когда твои глаза наполнены розой - причем не только глаза, но и сердце - тогда ты удивишься, поняв, что шипы ничего не значат. Даже если одна роза окружена десятью тысячами шипов, значение имеет только роза, шипы же значения не имеют. Вся твоя перспектива изменится, и ты будешь смотреть на шипы не как на врагов розы, а как на ее телохранителей. Они же ее охраняют, они друзья, они защищают - иначе роза не сможет выжить. Шипы эти необходимы.
Стоит только тебе увидеть красоту жизни, как уродство начнет исчезать. Самое большее, оно станет тенью. Если ты начнешь смотреть на жизнь с радостью, уныние начнет исчезать. Ты не можешь иметь и рай, и ад одновременно, ты можешь иметь лишь что-то одно. И это твой выбор. Ты можешь обрести это в любую секунду. Если ты хочешь ад, ты можешь обрести его прямо сейчас. Если ты хочешь рай, ты можешь обрести и его. За это отвечаешь только ты - это твой выбор.
Это зависит от твоего истолкования.
Мне хотелось бы рассказать тебе несколько анекдотов...
Тридцать монахинь оказались в чистилище. «А теперь, девочки, - сказал дежурный ангел, - я хочу, чтобы каждая из вас, у которой когда-либо были на Земле сексуальные отношения, встала - и помните: никакого надувательства. Уж я-то знаю, как вас проверить».
Двадцать девять монахинь встали, застенчиво потупив глаза, а тридцатая продолжала сидеть.
Ангел кивнул и вызвал по телефону дьявола. «Сатана, - сказал он, - я отправляю к тебе тридцать монахинь - и советую тебе быть особенно внимательным к одной. Она глуха как пень!»
В этом все твое истолкование. Оно говорит, скорее, об уме самого ангела, нежели о той женщине, которая хранила молчание и не встала.
Или другая сцена...
Жемчужные Врата. Святой Петр спрашивает вновь прибывших.
Св. Петр: Имя?
Вновь прибывший: Мелвил.
Св. Петр: Ты когда-нибудь играл в азартные игры, пил или курил, когда был на Земле?
Мелвил: Нет.
Св. Петр: Ты когда-нибудь воровал, лгал, мошенничал или клялся?
Мелвил: Нет.
Св. Петр: Был неразборчив в связях?
Мелвил: Нет.
Св. Петр: Скажи мне: что же тебя там так долго удерживало?
Это говорит об уме самого св. Петра, и ничего не говорит о Мелвиле.
Третья...
«Раввин Иаков, мне нужно пятьдесят долларов, чтобы выплатить долг, - всхлипывал Готтлиб. - Я без устали молился Богу, а он мне их так и не послал!»
«Не теряй веры, - ответил раввин. - Продолжай молиться».
Когда Готтлиб перешагнул порог его дома, раввин почувствовал к нему жалость: «Я не делаю денег, - подумал он, - но этот бедный человек нуждается в них. Дам-ка ему двадцать пять долларов из своего кошелька».
Через неделю раввин остановил Готтлиба и сказал: «Держи, это Бог послал их тебе!»
Вернувшись домой, Готтлиб поклонился. «Благодарю тебя, Господи! - воскликнул он. - Только в следующий раз, когда ты будешь посылать деньги, не посылай их через раввина Иакова: этот мошенник присвоил себе половину!»
Все зависит от тебя, от твоего взгляда на вещи. Ты можешь видеть каждый день в окружении двух ночей или каждую ночь в окружении двух дней.
И это меняет, на самом деле, многое. Пусть же твое ожидание станет радостью. Ты ждешь Бога. Пусть же это станет песней в твоем сердце. Пусть это станет молитвой. Пусть это станет праздником. Только праздник свят.
Совсем недавно я прочел высказывание одного немецкого философа, Мартина Хайдеггера. Он говорил: «Мне еще не доводилось встретить в мире ничего, что можно было бы назвать священным». Этот человек, должно быть, прожил очень бедную жизнь, донельзя бедную жизнь, раз он не смог назвать, не смог поручиться, не смог быть свидетелем ничего, что можно было бы назвать священным. Его жизнь, судя по всему, была каким-то сплошным расстройством. Он не знал никакой песни, не ведал никакой радости. Не видел улыбки на лице ребенка, не видел слез, не слышал пения птиц, не видел цветущих роз и лотосов и не смотрел на звезды. Он упустил.
Тогда как священна вся жизнь.
Однажды Будда спросил одного из своих учеников: «Сможешь ли ты найти в жизни что-нибудь лишенное ценности? Если сможешь, тогда принеси это мне». Ученик думал много дней, а Будда каждый день спрашивал: «Что происходит? Ты что, до сих пор не нашел ничего лишенного ценности?» Через месяц или два ученик пришел и сказал: «Простите. Я искал повсюду. Я вглядывался изо всех сил. Я потерял сон, потому что вы задали вопрос, и я должен был найти ответ. Но мне так и не удалось найти ничего лишенного ценности».
И тогда Будда сказал: «А теперь другая задача. Найди что-нибудь имеющее ценность. Сколько дней у тебя на это уйдет? В прошлый раз тебе понадобилось несколько месяцев», и ученик рассмеялся. «Это не займет никакого времени», - сказал он. Он просто поднял соломинку с земли и подал ее Будде. «Это уже достаточное доказательство, - сказал он. - Она имеет ценность».
Будда благословил этого ученика и произнес: «Так и нужно смотреть на жизнь. Это правильное отношение - самьяк, правильное видение». И добавил: «Я счастлив за тебя - оттого что ты искал месяцами и все же не смог найти ничего лишенного ценности. Не смог найти ни одного примера чего-нибудь бессмысленного. Зато теперь, когда речь зашла об имеющем смысл, о том, что имеет ценность, ты не искал ни одной секунды. Да, так оно и есть. Священна вся жизнь».
Будда прожил богатую жизнь, духовно богатую жизнь. А Хайдеггер, должно быть, жил в страдании.
Как вы можете говорить, что в жизни нет ничего священного? Священно каждое мгновение. Однако, вам нужны глаза, чтобы увидеть эту священность. Бог не покидает существования - только наше видение не сонастроено с ним.
Ты говоришь: «Между подготовкой и кульминацией... очень длительное путешествие». Длительность этого путешествия зависит от тебя. Оно может быть длительным, очень длительным; и может не быть таким длительным. Оно может быть очень коротким. Цель зависит от тебя, длительность - это не зависящее явление. Его невозможно измерить. Оно становится долгим, если ты глядишь на него сквозь призму страдания, муки, тревоги, противостояния. Если глаза твои полны печали, ты создаешь большое расстояние. А если глаза твои полны радости, то это здесь, это сейчас, это уже перед тобою.
Шестой вопрос:
Ошо... Ты такой сумасшедший!!! Как чувствует себя совершенно сумасшедший?!!!
Совсем далеким!!!
И последний вопрос:
Любимый Мастер, случилось ли это? Случилось ли это, наконец? Ты ли это в моем сердце, так явственно и так неотступно?
Да, Дивья. Это случилось. Но не хватайся за это - иначе это может снова исчезнуть. Пусть это будет, но не становись жадной - иначе из-за своей жадности ты можешь это уничтожить. Пусть это будет, но не принимай это как должное. Это здесь, это уже случилось. Но стоит только тебе принять это как должное - и оно исчезнет.
Это случается со всеми, как случилось с тобой. Но помни: оно очень хрупко, очень тонко, ты не можешь удержать его в кулаке. Как только ты закроешься, в ту же секунду ты его убьешь. А если останешься открытой, оно так и будет. Никогда не жди, что это будет - и это будет. А если начнешь ждать, то создашь преграды.
Да, это случилось. Но сейчас тебе придется быть еще бдительнее, чтобы не разрушить его. Это не так уж трудно - когда этого еще не случилось, это не так уж трудно. Работа не так сложна. Настоящая же работа начинается тогда, когда это начинает случаться, потому что тогда тебе приходится быть очень и очень осторожной и очень сознательной. Одно единственное мгновение бессознательности - и ты можешь это разрушить.
31 августа 1977 года
Суфийский Мастер Аджнаби сказал: «Напиши Мулле Файрози, что мне недосуг вступать с ним в переписку, поэтому мне нечего ответить на его письмо».
Ученик Аними спросил: «Вы хотите рассердить его этим письмом?»
«Он уже рассержен некоторыми моими письмами, - ответил Аджнаби. - И эта рассерженность заставила его мне писать. Написав эту депешу, я задался целью рассердить такого человека, как он».
«А это письмо рассердит его еще больше», - заметил Аними.
«Да, - сказал Аджнаби, - когда он был возмущен тем, что я написал, он не наблюдал свой гнев - а это мне как раз и было нужно. Он воображал, что наблюдает за мной, тогда как сам чувствовал один только гнев. И теперь я снова пишу, чтобы вызвать его гнев для того, чтобы он сам увидел, что разгневан. Цель моя - дать этому человеку понять, что моя работа - это зеркало, в котором он видит самого себя».
