Добродетели монахов и подвиги их отличаются решительной чертой от подвигов и добродетелей мирян. Говорит святой Иоанн Карпафийский монаху: «Никак не позволь себе признать более блаженным мирянина, нежели инока, мирянина, имеющего жену и детей, утешающегося тем, что он благотворит многим и подает обильную милостыню, не подвергаясь никаким искушениям от бесов. Не признай себя, монах, меньшим такого мирянина в благоугождении Богу. Говорю это не потому, чтоб ты жил непорочно, неся на себе труд иноческого подвига, но если ты и очень грешен[288]. Скорбь души твоей, твое злострадание далеко честнее пред Богом возвышеннейших добродетелей мирянина. Твоя великая печаль, твое покаяние, твои воздыхания, сетование, слезы, мучительство совести, недоумение помысла, самоосуждение, рыдания, плач ума, плачевный вопль сердца, сокрушение, смущение, окаявание и уничижение себя – это все и прочее, тому подобное, постигающее тех, которые ввергаются в железную печь искушений, далеко честнее и благоприятнее Богу, нежели благоугождение мирянина»[289]. Подвиг иноческий основывается на истинном смирении, соединенном естественно с отвержением своего я, причем возвеличивается пред человеком Бог и вся надежда спасения возлагается на Бога; напротив того, подвиг мирянина, состоящий из внешних дел, естественно растит свое я и умаляет пред человеком Бога. По этой причине видим, что многие великие грешники, вступив в монашество, соделались великими святыми, а знаменитые подвижники мира, вступив в монашество, оказали самое умеренное преуспеяние, а некоторые и расстроились. «Надлежит исследовать, – говорит св. Иоанн Лествичник, – почему миряне, которые проводят жизнь во бдениях, в посте, в подвижничестве, перешедши к жизни монашеской, в это поприще душевных опытов, удаленное от человеков, оставляют свое прежнее подвижничество растленное и притворное. Я видел многие и различного рода древа добродетелей, насажденные мирянами, напояемые тщеславием, как бы гноем из помойной ямы, при уходе за ними являтельства (совершения дел напоказ или открыто пред человоками), при утучнении земли около них похвалами: эти древа, будучи пересажены на землю пустынную, не посещаемую мирскими, не имеющую смрадной воды тщеславия, немедленно посохли. Воспитанным в неге древам не свойственно расти и приносить плод на жесткой почве иночества»[290]. В Константинополе жили два родные брата. Они были весьма набожны и постились много. Один из них пошел в Раифу, отвергся мира и принял монашество. По прошествии некоторого времени брат его, мирянин, захотел посетить монаха. Он пришел в Раифу и побыл с монахом некоторое время. Заметив, что монах вкушает в девятом часу (третьем пополудни), он соблазнился и сказал ему: брат! когда ты жил в миру, то не позволял себе вкушать прежде солнечного захождения. Монах отвечал: когда я жил в миру, то питался тщеславием, слыша похвалы от человеков: они облегчали для меня тягость подвига постного[291].
1. Сказал авва Евпрений: наименованием плотского обозначается все вещественное. Любящий вещество любит преткновения и скорби. Если нам случится утратить что-либо вещественное, – утрату должно принимать с радостью и исповедовать, что она избавила нас от попечения[292].
2. Брат просил наставления у аввы Евпрения, как ему жить? Старец отвечал: ешь траву, в траву одевайся, на траве спи; сердце стяжи железное[293].
3. Он говорил: святой Давид молился на всякое время (непрестанно) (Пс. 33, 2): молился в полночь, пред рассветом, молился на рассвете, молился утром, в полдень и вечером. Потому-то и сказал он: Седмерицею днем хвалих Тя (Пс. 118, 164)[294].
4. Он говорил: скудость в брашнах, страх Божий, плач и смирение да пребывают с тобой[295].
5. Он говорил: зная, что Бог верен и всемогущ, веруй в Него – и будешь причастником благ Его. Если же ты унываешь и пребываешь в бездействии, то и не веруешь. Все мы веруем, что Бог всесилен, веруем, что все возможно для Него, но ты яви веру свою в Него и делами, и Он сотворит в тебе чудеса[296].
6. Брат спросил авву Евпрения: как приходит страх Божий в душу? Старец отвечал: если человек будет смиряться, нестяжательствовать, если воздержится от осуждения, то придет к нему страх Божий[297].
7. Однажды обкрадывали авву Евпрения: он помогал ворам выносить из кельи находившееся в ней. Воры вынесли все и, забрав вынесенное, пошли. Только жезл старца остался в келье. Старец, увидевши это, опечалился. Взяв жезл, он пошел за ворами и отдавал им жезл, но они не хотели принять его по подозрению какого-нибудь умысла против них в действии старца.
Старец, встретившись с некоторыми людьми, шедшими по той же дороге, упросил их взять жезл и передать его ворам[298].
1. Сказал авва Евгений: полезно нам искать одного: пребывания с Иисусом. Богат пребывающий с Иисусом, если он даже нищ в вещественном отношении[299].
2. Он сказал: любящий земное более небесного лишится и небесного, и земного. Ищущий же небесного – господин всему миру[300].
3. Он сказал: да будут потребности чрева малыми, да будет рукоделие малым – и возможем изработать в безмолвии спасение наше[301].
Поведал авва Евсевий, пресвитер лавры Раифской: к некоторому из здешних старцев пришел бес в образе монаха и постучался в двери кельи. Старец отворил двери и сказал пришедшему: сотвори молитву. Пришедший сказал: и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Старец опять сказал ему: сотвори молитву. Бес опять сказал: и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Старец сказал ему в третий раз: сотвори молитву. Бес и в третий раз сказал: и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Тогда сказал ему старец: так скажи: слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков, аминь. Бес, услышав это, исчез, как бы опаленный огнем[302].
Был в некотором монастыре черноризец, по имени Евфросин, неграмотный, но смиренный и богобоязливый. Он предал себя со всею покорностию в послушание игумену и братии. Они поручили ему служение в поварне и в течение многих лет оставили его в этом служении. Евфросин никогда не пороптал, не воспрекословил – исполнял порученное ему дело со всевозможным тщанием, служа человекам, как Богу, а не как человекам. То собирал он зелень, то носил дрова из лесу на плечах своих, топил ими печь и варил сочиво для братии. Занимаясь постоянно исполнением требований послушания своего, редко приходил он и в церковь, но, постоянно смотря на огонь, приводил в сокрушение свою душу, говоря со слезами так: увы, грешная душа! Ты не сделала ничего угодного Богу! Ты не знаешь закона Божия! Ты не научилась читать книги, по которым славословят Бога непрестанно! По этой причине ты недостойна предстоять в церкви с братиею, но осуждена предстоять здесь, пред огнем. По смерти же будешь горько мучиться в будущем неугасимом огне. Таким образом добрый исповедник ежедневно очищал свою душу и тело. Игумен того монастыря Власий, саном иерей, украшен был всеми добродетелями. Он с юности вступил в служение Богу и угождал Богу постом и молитвою. Этому игумену пришло непреодолимое желание узнать, в какое место вселяются души монахов, подвизавшихся во время земной жизни. Возложив на себя пост и бдение, он начал молить Бога, чтоб Бог открыл ему это. Три года проводил он в келейном бдении каждую ночь. Всеблагий Бог, никогда не презирающий молящихся Ему с верою, исполнил желание и игумена. Однажды ночью стоял он на обычной молитве и внезапно ощутил себя в состоянии исступления. Ему представилось, что он ходит по какому-то великому полю; на поле был рай Божий. Что такое рай? Этого невозможно передать на человеческом языке. Блаженный Власий, вошедши в рай, увидел древа благовоннейшие, осыпанные различными плодами, и насыщался одним благоуханием, которое издавали эти плоды. В раю он увидел монаха Евфросина, сидящего под одной из яблонь на золотом престоле. Увидев его и достоверно узнав, что это – он, игумен подошел к нему и спросил его: сын мой, Евфросин! Что ты здесь делаешь? Евфросин отвечал: владыко! Я, за твои молитвы, в этом месте святого рая поставлен в стража Богом. Игумен сказал на это: если я попрошу у тебя что-нибудь, имеешь ли ты власть дать? Евфросин отвечал: чего ни попросишь, получишь. Игумен, показав на одну из яблонь, сказал: дай мне с этой яблони три яблока. Евфросин тщательно снял три яблока и отдал их игумену. Игумен принял их в мантию, и по принятии тотчас пришел в себя. Он оказался в келье своей, три яблока были в его мантии. Зазвонили к утрене. По окончании богослужения игумен приказал братиям, чтоб никто из них не выходил из церкви; призвав из поварни Евфросина, спросил его: сын мой! где был ты этой ночью? Евфросин, опустив глаза в землю, стоял и молчал. Но старец не престал его допрашивать. Тогда Евфросин отвечал: там, авва, где ты видел меня. Старец: и где я видел тебя? Евфросин отвечал: там, где ты просил у меня, чтоб я тебе дал, в святом раю. Старец: что просил я у тебя? Евфросин: то, что я дал тебе – три святые яблока, которые ты и принял. Тогда игумен повергся к ногам его, вынув яблоки из мантии своей, возложил их на святой дискос и сказал братии: эти яблоки, которые вы видите, – из святого рая. В течение трех лет я молил Бога в келье моей, пребывая без сна все ночи, чтоб Бог показал мне, в какое место отходят по смерти души благочестно подвизающихся монахов. В эту ночь благодатью Божиею я возведен был в святой рай, видел его неизреченные блага и нашел в нем брата нашего Евфросина, который дал мне эти три яблока. Умоляю вас: не уничижайте и не бесчестите неграмотных. Они, с верой служа братии, оказываются у Бога выше всех. Когда игумен говорил это братии, Евфросин вышел из церкви и тайно ушел из монастыря в дальнюю сторону, избегая славы человеческой. Игумен разделил яблоки на благословение братиям; больные, бывшие в братстве, вкусив райских яблок, выздоровели[303].
