Майк, широко открыв глаза, слушал, как зачарованный.
Потом мы пробрались по бревну между двумя скалами и оказались в моей пещере. Здесь почти ничего не изменилось. Закопченный дымом потолок, мой стул из камня и бревен, камин — все было, как прежде. Часть песка с пола вымылась, но все равно я чувствовал себя, как дома.
Мой сын не мог сдержать возбуждение. Хотя он, я уверен, устал, но, поставив свой рюкзак, отправился все исследовать. Прежде чем разложить вещи и устроить лагерь, я отдохнул несколько минут. Когда Майк вернулся, мы поплавали в озере. В это время года прохладная вода приятно бодрила.
Мы сели обсохнуть в лучах заходящего солнца. Спустя некоторое время я сказал:
— Майк, скоро стемнеет. Надо принести дров, чтобы вечером разложить костер.
К закату у нас была не только целая куча дров, но и волчий аппетит, поэтому мы развели костер и приготовили кое–что из наших запасов.
— Пап, — сказал Майк, доев свою порцию бобов, — а где ты нашел ту Библию, которую читал в пещере?
Я показал рукой:
— Видишь вон тот каменный уступ возле пещеры? Там она и была.
— А что потом с ней случилось?
— Вскоре после того, как я начал читать ее, она случайно упала у меня в ручей, — сказал я. — После этого Библия размокла и читать ее стало трудно, поэтому мой друг Глен подарил мне новую. А что с той первой, я даже не знаю.
Перед сном мы помолились и подбросили веток в костер. Но, забравшись в свой спальный мешок, Майк еще долго засыпал меня вопросами о жизни в этом диком каньоне.
Наконец он умолк, и я понял, что мой сынишка уснул. Свет от костра плясал на стенах пещеры, создавая знакомые образы. Потом по полу пещеры пропрыгала кенгуровая крыса. На мгновение она остановилась и посмотрела на меня, словно спрашивая: «Где ты был все это время?», а потом поскакала прочь. Я пошарил в рюкзаке и достал Библию, которую захватил с собой. Открыл ее наугад и при свете костра прочитал слова Иисуса: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне» (Мф. 7:24,25).
Я подумал: «Как часто в Библии Иисус сравнивается с камнем! Он назван краеугольным камнем, сделавшимся главою угла, верным основанием и камнем, исторгнутым из горы. Даже десять заповедей были записаны на камне, чтобы показать, насколько они неизменны. Один из моих любимых образов Христа — высокая скала в земле жаждущей (Ис. 32:2). Как мой валун выстоял под дождем, ветром, пожаром и землетрясением, неизменный и неподвижный, точно так же Иисус всегда был со мной — надежный, любящий, оберегающий от духовных бурь».
С этими счастливыми мыслями я положил Библию на уступ и залез в свой мешок. Не знаю, то ли земля стала тверже, то ли я привередливее, но довольно долго мне не удавалось удобно устроиться. Наконец я уснул под звуки ручья, что–то рассказывающего мне.
На следующее утро Майк встал с большим трудом. Было забавно наблюдать, как он, глядя заспанными глазами, озирается и пытается вспомнить, где сейчас находится и как сюда попал. А волосы у него были всклочены, как будто он всю ночь расчесывал их взбивалкой!
— Нам надо будет отправиться в путь пораньше, чтобы встретить в городе маму, — сказал я, открыв банку консервов на завтрак.
— Ну, пап, мы же только пришли!
— Знаю, сынок, но отпуск почти закончился. Будем радоваться тому, что смогли здесь побывать.
— Ладно, — вздохнул Майк.
Позавтракав, мы быстренько искупались в озере, собрали вещи и после краткой молитвы пустились в обратную дорогу, оглянувшись напоследок. Когда я покидал поляну перед пещерой, Майк окликнул меня.
— Папа, ты оставил Библию там, на уступе!
— Я знаю, сынок.
Думаю, он все понял, и мы стали спускаться с горы.
— Пап! — заговорил Майк после долгого молчания.
— Да, сынок?
— А ты не жалеешь, что уже не живешь здесь? Мне не нужно было долго думать над ответом.
— Жалею, Майк. Во многих отношениях жизнь здесь была проще. Не было напряжения, стрессов.
— Пап….
Я чувствовал, как извилины в моем мозгу шевелятся.
— Как думаешь, ты когда–нибудь вернешься сюда жить?
— Нет, сын, Бог не призывает нас убегать от этого мира. Иисус сказал, что мы должны идти по всему миру и проповедовать Евангелие.
Мы оба замолчали, спускаясь по тропе. Я думал о своем, а юный Майк, конечно, думал о своем.
Я безмерно благодарен за всех моих детей, а в то утро, когда мы шли вместе с Майком, почувствовал особую близость с ним. Бог через детей открыл нам с Карин многое о Своей любви, а Майк преподал мне один из величайших уроков в моей жизни.
Однажды утром, примерно пять лет назад, когда мы еще жили в Ковело, я обнаружил, что он лежит в своей кроватке и стонет, не мигая уставившись в потолок. Было видно, что с ним случилось что–то серьезное, поэтому Карин схватила его на руки, и мы помчались в ближайшую больницу — за шестьдесят пять километров от дома. Мы ворвались в приемный покой с нашим голубоглазым свертком, и после осмотра молодой интерн, который был тогда на дежурстве, сказал, что опасается, как бы наш Майк не заболел менингитом спинного мозга. Он сказал, что единственный способ проверить это — сделать пункцию спинного мозга, для чего между позвонками Майка необходимо вставить восьмисантиметровую иглу. А позвоночник, как известно, полон нервов, а значит, очень чувствителен.
Майк был в том возрасте, когда уже мог немного разговаривать. Он говорил «мама», «папа» и «банан». «Интересно, — думал я, — что сейчас происходит в его сознании?» Карин вышла из комнаты, сказав, что не сможет на это смотреть. Я стоял рядом, а несколько медсестер держали моего малыша на боку, так чтобы его спина была согнута дугой. Очевидно, процедура причиняла ему страшную боль, потому что Майк начал кричать. Самым печальным было то, что интерн, по его собственному признанию, имел мало опыта по выполнению пункций спинного мозга. Поэтому с разрывающимся сердцем я наблюдал, как три или четыре раза молодой врач вонзал иглу в спину моему сынишке. Только родители могут понять, как больно наблюдать за страданиями детей.
Майк смотрел вверх и то и дело кричал: «Папа! Папа! Папа!» Это разрывало меня на части. Знаю, что он недоумевал: «Почему вы позволяете этим людям причинять мне боль? Разве вы меня больше не любите?» Но в силу его возраста я никак не мог объяснить ему это. Наверное, больше всего я боялся, что Майк может умереть, думая, что я не люблю его.
Как выяснилось, у него и в самом деле был менингит спинного мозга, но, по милости Божьей, пролежав в больнице десять дней, он полностью выздоровел. С тех пор я не могу не вспоминать этот случай, читая, как Иисус висел на кресте и взывал в Своему Отцу: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46). Мне гораздо легче было бы самому испытывать эту боль, чем наблюдать за страданиями моего ребенка, а ведь наш Небесный Отец любил Своего Сына Иисуса гораздо больше, чем я люблю своих детей.
Как Он мог решиться на такое?
Единственный вывод, который напрашивается, — Бог Отец и Христос любили нас настолько сильно, что готовы были пройти это страшное испытание, несмотря ни на какую боль.
Вот почему я сказал Майку, что Бог призывает проповедовать Евангелие. Я чувствую побуждение рассказать всему миру о том Боге, Который так сильно нас любит, и молюсь о том, чтобы читатели этой книги узнали через мое свидетельство, что счастье приходит не от изобилия вещей. Я прошел тяжелый путь и понял, что счастье, которое предлагает этот мир, ненастоящее. Это сплошной обман! Подлинную радость можно обрести, лишь служа Богу и людям. И голова потом не болит, как после пьянки. Я знаю, потому что сам все испробовал!
Альфа–ритм — один из биоритмов мозга, который характеризуется расслабленным состоянием (прим. пер.).
Леер — трос, протянутый в два–три ряда через отверстия в стойках для предупреждения падения людей за борт или в открытый люк (прим. ред.).
Грот — большой прямой парус, расположенный на нижнем рее средней мачты (прим. ред.)
