С ужесточением крепостного «права» подъяремный люд становится самым несчастным и бесправным общественным слоем. Но с забитостью всегда соседствовало бунтарство: народное сочувствие всецело и неизменно было на стороне тех, кто восставал против господ, и совсем не случайно любимым героем русского фольклора стал лихой казак-разбойник, рисковый «джентльмен удачи»[10].
А отличительной чертой народной нравственности стало деятельное сочувствие мятежникам. Что может быть достовернее и убедительнее слов старинной песни: «Хлебом крестьянки кормили меня, парни снабжали махоркой»?! Кого же? — Государственного преступника, беглеца с царской каторги!
А кто становится властителем дум и героем того времени? Яркая, незаурядная, обычно одинокая и вольная, во многом загадочная личность; человек мощных страстей, романтический разбойник, бунтарь, мститель, тираноборец и богоборец, революционер, «Овод»![11]
Страшны были такие личности и будут страшны преступным правителям и их сатрапам своим «экстремизмом», своей неподкупной, бескорыстной, бескомпромиссной Доброй Волей в борьбе со Злом[12].
Рассказывают, что граф Панин, командовавший царским войском, действовавшим против Пугачёва, подошёл к нему, закованному в цепи и сидевшему в особой клетке, и спросил, заикаясь:
— Как ты смел, вор пойти на своего государя?
Слово «вор» вышло у Панина похожим на слово «ворон».
Пугачёв ответил:
— Я не ворон. Я воронёнок. А ворон-то ещё летает.
Он знал, что народные восстания не прекратятся и после его смерти. И не ошибся.
Я в бой бросался с головой,
Пощады не прося у смерти,
И не виновен, что живой
Остался в этой круговерти.
Мы проливали кровь и пот,
С народом откровенны были.
Нас победили. Только вот
Идею нашу не убили!
Пускай схоронят нас сейчас,
Но наша Суть не канет в Лету;
Она воспрянет в нужный час
И победит. Я верю в это!
Нестор Махно (1921 г.)
Она не канула! Нет-нет!
Идея та о лучшей доли
Всегда, как пламенный рассвет
Для люда русского, для голи.
Жива Идея, и она
На бой зовёт, а не на стычку,
Как и в былые времена:
Сарынь, на кичку!
И Стенько Разин сквозь века
Махно протягивает руку…
Два атамана, два батька,
А Русь — сплошная рана, мука.
Болит от всяческих порух.
Народ посулами напичкан,
Ему хоть в ухо крикни — глух:
Сарынь, на кичку!
Изверился народ во всём.
Ему под нос кадилом машут
И лжу сулят («господь спасёт»),
Которые ни жнут, ни пашут.
Рабов господних вновь дурят,
Химеру в уши, что затычку,
Чтоб им не слышать вдругорядь:
Сарынь, на кичку!
Гей, атаманы! Ну — «Не-ча-а-ай!»
Тот переклик казацких глоток
И мы подхватили невзначай,
Пусть будет голос наш не кроток.
А вот — грознее, не впотай,
Забытое, нам не в привычку,
Над вольной Волгою гуляй:
Сарынь, на кичку!
Сарынь, на кичку! Голытьба,
Очнись от пьяной своей доли.
Сарынь, на кичку! Дай, судьба,
Другой, не рабской нам юдоли.
Не слёз, печали и смертей,
Где за холуйство — нате лычку…
И выбери средь всех страстей
Сарынь, на кичку!
Александр Минин (март 2008).
Известный католический философ-мистик, граф Жозеф де Местр, бежавший от Великой французской революции, 15 лет прожил в Петербурге. Рассказывали, что, покидая Российскую империю, он печально заметил: «В этой стране ещё явится Пугачёв с университетским образованием^»
А в 1839 г. другой прозорливый французский исследователь и путешественник, маркиз де Кюстин, сравнивал царскую Россию с раскалённым и закупоренным котлом, взрыв которого неминуем.
И действительно, в начале XX в. Россия потрясла мир. Именно Русская Революция (и не только Революция сама по себе, но и выигранная красными Гражданская война) положила почин национально- освободительным революциям, стала переломным событием, во многом определившим весь ход мировой истории.
Валы, подобные гигантским цунами, прокатились по странам, где проживает большинство человечества; разбудили Китай, Индию, Мексику, Индонезию…[13]
Надо сказать, что историософия (или философия истории) и её пристрастные умозрительные построения вообще остаются областью весьма зыбких субъективных предположений, допущений и догадок. Тем более это относится к Русской Истории XX века.
Обозревая великие трагические разломы Русской Революции, в непредсказуемых движениях и столкновениях которой всё настолько запутано, иной раз кажется, что ссылка на мистический Промысл будет, пожалуй, самой рациональной попыткой «объяснения» всего произошедшего.
Русская Революция — событие настолько грандиозное, судьбоносное, причудливое и многомерное, что его просто невозможно втиснуть не только в классовые, но и вообще в какие-либо сугубо политические рамки и расхожие идеологические схемы и формулы. Безудержный размах революционной ломки до сих пор не укладывается в головах ни «белых», ни «красных». Если для первых события 1917 года — это заговор «бесов», «жидомасонов»[14], то для вторых — «пролетарская революция» (как можно говорить о пролетарской революции в великой крестьянской стране? Ведь в России в то время более 85 % населения жило в деревне). Попытки же замечательного учёного-гелиобиолога А.Л. Чижевского в своей знаменитой докторской диссертации «Исследование периодичности всемирно- исторического процесса» (М. 1918) установить закономерную связь между циклами жизнедеятельности Солнца (так называемыми вспышками) и социальными потрясениями, войнами и революциями на Земле, несостоятельны и выглядят искусственной подгонкой, ибо многие, незначительные в мировом масштабе, локальные исторические события просто притянуты за уши.
РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ — ЭТО ФЕНОМЕН ДУХОВНО- ИСТОРИЧЕСКИЙ.
* * *
Нам кажется, что в жизни мы руководствуемся собственными убеждениями и опираемся на собственные силы. Но это не так: мы действуем на основе усилий многих поколений. И часто осуществляем цели, которые для отдельных людей кажутся неясными и непонятными. Многое созидается иррационально, стихийно самим народом как организмом, обладающим бессознательной духовной творческой потенцией.
В событиях 1917 г. и последующих годов мы наблюдаем невероятное, мистическое сплетение, необъяснимый клубок совершенно противоречивого, казалось бы, несовместимого. Создаётся впечатление, что Революция подчиняется каким-то объективным внутренним закономерностям Высшей Целесообразности не «сверхъестественного», а глубоко естественного порядка, ускользающим от внимания многих, даже крупных мыслителей — современников тех лет («большое видится на расстояньи»).
Будучи захвачены революционным вихрем, этим Высшим Законам повиновались даже те, кто им противоречил. Как это не покажется парадоксальным, но даже революционеры-безбожники, участвовавшие в Революции, подчинялись подспудным, неведомым им силам, оказывающим на них неодолимое воздействие[15].
Большевики сознательно служили марксизму, но послужили бессознательным орудием для достижения совершенно чуждой им цели — раскрепощения вольнолюбивого Языческого Русского Духа, которого они и испугались пуще всего. Они положили конец господству православия как религии инородной, раболепной, ложной и лживой, оправдывающей злодеяния имущих власть и богатство. И этим они выполнили наказ Истории. Но вместе с водой был выплеснут из купели и ребёнок, то есть истинная, исконная религиозность.
Большевики были правы, когда боролись с церковным суеверием, за свободу совести и мысли, но неправы, когда утверждали, будто всякая религия — «опиум народа». Их воинствующий атеизм был направлен не только против искусственных, зловредных, болезненно- уродливых религий, служащих орудием государственно власти, но против религии как таковой. Они отрицали не только сверхъестественного библейского бога, но и вообще всякую одушевлённость, внутренне присущую живой Природе и человеку, как Её частице. Они были учениками Маркса, который в своих философических построениях стремился представить Мир и человека как можно обыкновеннее и очевиднее, отбрасывая всё то, что не поддаётся его «диалектически-материалистическому» пониманию. Они не могли вместить величавую простоту Языческого миросозерцания и глубину Языческого религиозного опыта. Они так и остались в плену своих убогих занудных догм.
