Главный спор материализма и религии лежит за пределами экспериментального исследования и относится к проблеме возникновения мироздания. Материалисты утверждают, что Вселенная бесконечна во времени и пространстве. Но какой научный опыт может проникнуть в беспредельное и безначальное? Можно ли согласиться с утверждением материалистов, что творческое Начало, находящееся вне пространства, не могло создать бесконечную Вселенную?
Со времен Средневековья богословы высказывают мнение, что Вселенная могла и не иметь «начала» во времени, ибо сам творческий акт по природе своей является вневременным.
Чем больше развивается естествознание, тем яснее становится, что познание самих основ мира лежит за пределами науки. Поэтому не приходится удивляться тому, что для большинства подлинных творцов науки, для всех, кто содействовал ее движению вперед, идея создания мира Богом была полна глубокого смысла и жизненного значения.
К высшей Реальности человека приобщают и внутренний духовный опыт, и пути разума, и развитие науки.
«Пожалуй, самым непосредственным доказательством совместимости науки и религии, — писал Макс Планк, — является тот исторический факт, что именно величайшие естествоиспытатели всех времен, такие люди, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц, были проникнуты глубокой религиозностью».
Карл Линней, создатель биологической классификации, говорил, что в многообразии мира живых существ видит силу Творца. Ломоносов называл веру и знание «дочерьми одного Отца». Паскаль, Ньютон, Фарадей были богословами. Пастер заявлял, что он молится в своей лаборатории, а Ф. Бэкон считал, что «малые знания удаляют от Бога, большие — к Нему приближают».
Человек перед БогомБожественная Реальность остается сокровенной и не подавляет человека необходимой очевидностью, и это сохраняет нашу свободу перед Богом. Постижение Его совершается постепенно, в строгом соответствии с готовностью человека к мистической Встрече. Бог как бы сокрыт от непосредственного восприятия. Шаг за шагом входит Он в сознание людей через природу, любовь, чувство тайны и переживание Священного. С этим связано и историческое многообразие религий, которое отражает различные фазы и уровни Богопознания.
Тем не менее, у нас есть право говорить о единстве религий. Оно связано и с единством человеческой природы, и с родственностью переживаний, которые вызывают чувство Высшего и мысль о Нем. Пусть зачастую вера затемняется эгоизмом, корыстью, примитивным страхом — ее подлинное ядро, благоговение, роднит между собой и язычника, и последователя высших мировых религий. Даже атеист в какие–то моменты своей жизни оказывается причастным к этому чувству и испытывает близость «неведомого Бога» (см. Деян 17:22–23).
Для того чтобы соприкоснуться с Божественным, необходима особая внутренняя духовная и нравственная подготовка. «Душа никогда не увидит красоты, если она сама прежде не станет прекрасной, — писал Плотин, — и каждый человек, желающий увидеть прекрасное и божественное, должен начать с того, чтобы самому сделаться прекрасным и божественным». Великие святые потому и были «боговидцами», что их души были действительно инструментом богопознания. И такими инструментами являлись миллионы чистых сердец, искренне любящих Истину. Различие в богопознании религиозных гениев, таких, как Франциск Ассизский, Тереза Авильская, Мей–стер Экхарт, Серафим Саровский и оптинские старцы, и обыкновенных людей заключается в следующем: первые всем своим существом приобщались Божественной жизни и сами становились ее носителями, для вторых же встреча с Богом была подобна мгновенной вспышке молнии, вслед которой наступает мрак. Сознание первых восходит на такие ступени созерцания, где бессильны человеческие слова и мысли. Поэтому–то, когда они пытаются поведать нам о постигнутом, они с трудом выражают лишь тысячную часть того, что пережили.
Встреча с Богом происходит в жизни каждого человека, и религиозный опыт есть опыт универсальный, всечеловеческий. Разница состоит лишь в том, к какому результату приводит эта встреча, готов ли к ней человек или проходит мимо нее. Призыв Незримого часто воспринимается человеком сквозь призму предрассудков и недоверия ко всему, что выходит за пределы повседневного. Иногда этот призыв раздается в душе вялой, ограниченной, прикованной к примитивным интересам и целям; в обоих случаях он поистине остается «гласом вопиющего в пустыне» (см. Мф 3:3; Мк 1:3; Лк 3:4; Ин 1:23), ибо душа, не ответившая на Божественный призыв, есть духовная пустыня.
«Я жил, — говорит Лев Толстой в своей «Исповеди», — только тогда, когда верил в Бога. Как было прежде, так и теперь: стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит мне забыть, не верить в Него, и я умираю». Переворот в сознании верующего человека, совершившийся благодаря его встрече с Вечностью, отражается на всем его существе и на его деятельности. Пророк Исайя или Будда, Мухаммад или Савонарола, Гус или Лютер и другие духовные вожди радикально изменяли ту социальную среду, в которой жили, и эти изменения пережили века.
История всех времен и народов, говорит Макс Планк, весьма убедительно свидетельствует о том, что из непосредственной, незамутненной веры, которую религия внушает своим последователям, живущим деятельной жизнью, исходили самые сильные стимулы и значительные творческие достижения, причем в области социальной не меньше, чем в области искусства и науки. Действительно, невозможно переоценить вдохновляющую роль веры в жизни великих мыслителей, поэтов, художников, ученых и реформаторов.
Верующий не закрывает глаза на мировое зло, но при этом он отказывается признать его непобедимым. Он может смело сказать словами Альберта Швейцера: «Мое знание пессимистично, моя вера — оптимистична». Благодаря этому наша простая человеческая жизнь, несмотря ни на что, сверкает красками вечности.
Слово «религия» происходит от латинского глагола religare, что значит «связывать». Она есть сила, связующая миры, мост между тварным духом и Духом Божественным. Укрепленный этой связью, человек оказывается активным соучастником мирового созидания. Бог не порабощает человека, не сковывает его волю, а, напротив, дает ему полную свободу, включающую и возможность отвергнуть Его, искать своих путей.
В единении с Богом человек обретает полноту бытия, а не жалкую покорность. «Когда человек, — замечает историк религии Отто Пфлейде–рер, — в свободном повиновении отдает себя Богу, он не боится потерять через это свою человеческую свободу и свое достоинство, а, наоборот, верит, что только в союзе с Богом он может поистине стать свободным от тяготы мира, от тисков природы вне нас и от еще худшего ига природы внутри нас… Повиновение Богу есть свобода, — сказал уже Сенека».
Жизнь в вере неотделима от борьбы за торжество добра, борьбы за все светлое и прекрасное; она должна быть не пассивным ожиданием «манны небесной», а мужественным противостоянием злу. Религия есть подлинное основание нравственной жизни. В природе мы не находим основ для этических принципов. По остроумному замечанию биолога Томаса Гексли, и преступник, и добродетельный человек одинаково следуют природе, причем первый — в большей степени. Могут возразить, что нравственность диктуется долгом перед обществом. Но ведь само сознание этого долга есть, в свою очередь, не что иное, как нравственное убеждение, в то время как именно отрицание осмысленности бытия, отрицание Бога есть путь к торжеству безграничного эгоизма и взаимной борьбы.
Часто и мучительно люди ставят вопрос: почему в мире так много зла? Как совместить Откровение о всесилии Творца и благости Божией со злом, царящим на земле? Боль и гибель, постигающие любое живое существо, накладывают страшную печать на всю нашу жизнь. Смерть захлестывает жизнь, хаос — организованность. Мир созидания постоянно подрывается силами разрушения.
Христианство согласно с тем, что бытие в самом себе несет черты несовершенства, что кос–могенез неотделим от борьбы полярных начал. Но Библия, говоря о мире как о творении Бога, рассматривает Вселенную в плане динамическом, в перспективе ее совершенствования. Ветхий Завет знает о силах Хаоса, но он не обожествляет их, а видит в них лишь тварное начало, которое противится замыслам Творца. Бог, согласно Библии, не может быть источником зла. Оно есть нарушение тварью божественных предначертаний, а не просто «промедление на пути к совершенству», как говорил Эфраим Лессинг.
Образы чудовища Хаоса и Сатаны, которые мы находим в Писании, означают, что катастрофа совершилась в мире духовном. Именно там возник очаг демонического «своеволия», мятеж против гармонии, который отозвался на всей природе. «Вся тварь, — говорит апостол Павел, — совокупно стенает и мучится доныне…» (Рим 8:22). «…Потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее» (Рим 8:20). Эти слова указывают на зависимость нынешнего состояния природы от вселенского Грехопадения. Не является ли и само необратимое природное время с его жестокой неумолимостью своего рода недугом мироздания? Ведь Апокалипсис предсказывает, что в грядущем Царстве времени не будет (Откр 10:6).
