Этот бог, как и другие, имел небесную супругу. Вплоть до пророческих реформ его история несущественно отличается от истории всех прочих богов, сменявших друг друга в эпоху кочевого скотоводства или, лучше сказать, преобразовывавшихся из века в век в согласии с превратностями стадиального развития общества. Вспомним, что в Ветхом завете жизнь пастуха пользуется чрезвычайным почетом, и общепринятая формула, получившая большое распространение в христианской среде, уподобляет божество «доброму пастырю». Только в III веке н. э., когда разведение скота уже давным-давно утратило былой престиж, некий раввин обратил внимание на противоречие между наименованием «пастырь», которое Библия дает богу, и весьма малой степенью уважения, которым отныне пользовалось это ремесло[106].
Что касается формы имени Иегова, итальянизированного в Джова, его происхождение совершенно ясно и объясняется попросту литургическим переложением (транслитерацией).
Каждый раз, когда в «священном писании» встречались четыре согласных, обозначавших божественное имя JHVH, — без гласных букв, добавленных много веков спустя после начала христианской эры, — еврейский жрец или обычный благочестивый читатель соблюдал установившийся с незапамятных времен запрет произносить имя кланового божества, которое заменялось при чтении вслух термином «адонай», то есть «господи мой». В начале средних веков гласные имени бога были вставлены между четырьмя согласными JHVH, чтобы облегчить обязательное произношение его. Отсюда Иягова или Иегова.
Разумеется, лишены всякого смысла фантастические ухищрения с целью сблизить имена Джова (Geova) и Юпитер (Giove). Из народного поверья это стремление проникло даже в поэзию Данте[107]. Имя Юпитера (Giove) проделало типичный индоевропейский путь развития и ассоциируется с понятием бога «неба», «света» (корень «див» — «div», «deivo"; от него: санскритское «deva», иранское «daeva», латинское «deus», греческое «zeus» («Зевс»), литовское «diewas», прусское «deiwas», северогерманское «tivar»); сложное латинское слово Югштер соответствует греческому Зевспатер, что означало вначале «небо-отец», а затем «небесный отец».
До прихода евреев божества населявших Палестину народов были преимущественно земледельческого типа, что свидетельствовало об оседлой жизни людей. Это были «священные» камни, деревья, силы природы (солнце, дождь, ветер, насекомые) и, наконец, ваалы, или «господа», соответствовавшие «хозяевам» на земле. Поклонялись также высоким местам, возделанным полям. В отличие от высшего существа и неуловимых таинственных сил, почитающихся кочевниками, боги ханаан и филистимлян имели храмы и чествовались определенными обрядами. Победа еврейских племен над этими народностями толкуется Библией как победа божественных сил Палестины над враждебными ваалами, которые постепенно низводятся до демонических функций (так, Астарта преобразилась в Астаротту, Ваал Зевув — в Вельзевула, Вель- в Велиала, или Велиара, и т. п.).
Однако подлинная еврейская религия, которая существовала в период зарождения христианства, сформировалась в еще более поздний период, когда племена, которым удалось захватить Палестину, существенно изменили свой образ жизни и перешли к такому типу экономико-социальной организации общества, в котором преобладают, пусть в более смягченной форме, нежели в других странах Средиземноморья, отношения рабовладения.
Весьма эфемерным было существование двух царств, на которые вскоре разделились еврейские племена: северное — Израиль, с центром в Вифлееме, и Иудея — на юге, со столицей в Иерусалиме. В 586 году до н. э., после угона тысяч людей в Вавилон, история независимого национального, государства евреев практически закончилась. К характерному для эпохи рабовладения социальному гнету, против которого уже выступали первые пророки (Амос, Иеремия, Исайя), добавляется в самой грубой форме иноземный гнет.
Помимо масс, обращенных в рабство завоевателями, десятки тысяч евреев эмигрировали более или менее добровольно и обосновались почти во всех населенных центрах Средиземного моря и даже в Индии и Китае[108]. В связи с утратой свободы зарождается и вырабатывается идея политического и социального спасителя, которая не могла быть оформлена иначе чем в образе нового царя (мессии), полководца и национального освободителя.
Это представление, претерпевшее определенную эволюцию, все фазы которой нетрудно проследить, отождествилось с монотеистической реформой, и в результате религия евреев приняла тот характер, который и запечатлелся на многие века в воображении людей.
Согласно древнему преданию, которое установил и уточнил Аристотель, в 621 году до н. э. в Афинах были обнародованы законы Дракона.
История Рима того времени теряется во мгле сказаний. На востоке тогда преобладали крупные централизованные монархии, которые искони стремились распространить свои завоевания на запад, до греческого полуострова. Вдохновлявшаяся интересами сурового классового господства, реформа Дракона свидетельствовала о переходе к более развитому типу государственной организации, тимократии, которая явилась выражением сложившегося в Афинах в ущерб широким массам рабов и свободных ремесленников союза между старой, родовой, и новой, финансовой, аристократией. В этот же период в южном царстве Палестины в Иудее, где общественные отношения были пока менее развиты, начал формироваться государственный строй, который продолжал развиваться и после утраты национальной независимости вплоть до римского завоевания. Это было теократическое государство, контролируемое и руководимое кастой жрецов. Именно в 621 году до н. э.[109], на восемнадцатом году царствования Иосии, великий жрец Ильхия заявил в Иерусалиме, что при восстановлении Иерусалимского храма «обнаружен» свиток с Книгой законов. Подобными «находками», которыми стремились оправдать противоречившие обычаям своего времени политические или религиозные реформы, богата история древних обществ. Трудно сказать, что представляла собой эта Книга законов. Современная наука пришла к выводу, что речь, видимо, идет о так называемом Второзаконии, или Втором законе, последней из пяти книг Библии, которые предание приписывает Моисею.
Реформа Иосии законодательным путем уничтожила все следы старых культов, которые израильские племена заимствовали у ханаан. Храм был очищен, а место, где детей жертвовали Ваалу, торжественно лишено благочестия[110]. Еврейский народ признавал своим долгом верность одному лишь божеству — своему собственному, все прочие исключались. Между Израилем и его богом было заключено подобие соглашения, некий договор. Народ вверял свои судьбы Яхве, а бог в обмен обещал ему процветание, спасение и победу над врагами.
Капища земледельческих палестинских божеств «от Геебы до Беершебы» были упразднены и объявлены нечистыми. Имя бога Мелеха («Царь») было совмещено с гласными звуками слова «боскет» («навоз»), и образовалось имя Молех, или Молох. Жрецы этих культов были собраны в Иерусалиме, и им было назначено содержание из доходов храма (их называли «коганин» — множественное число от слова «коген» — «жрец»). Однако их отстранили от служб, отправляемых исключительно левитами, и особенно членами «дома Саддока», легендарного великого жреца «настоящего» культа Яхве. Именем этого жреца названо движение саддукеев и «сыновей Саддока», упоминаемых в еврейских манускриптах, найденных в 1947 году в районе Мертвого моря.
В страну вторглись вавилоняне, их сменило персидское завоевание, затем на развалинах империи Александра Македонского утвердились династии его преемников, но организация правительства и культа продолжала развиваться на основе того же договора с богом.
Ревностными проводниками реформы были так называемые пророки, которые стремились истолковать историю в духе строжайшего следования соглашению между Яхве и его народом. Все песчастья, все катастрофы Израиля рассматривались ими как знак божественного гнева, вызванного прегрешениями нации и преступлениями его руководящих слоев. Пророчество дало не лишенные литературного значения произведения, вошедшие в число библейских писаний. Оно исходило из вполне определенных политических и общественных намерений и нередко выражало протест и возмущение наиболее униженных и угнетенных масс палестинцев.
Против суровых законов племени, запечатленных в древнем изречении «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина», протестуют Иеремия и особенно Ыезекииль: «Каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет». Осуждение богатых и власть имущих принимает достаточно резкую форму. Владение рабами еврейского происхождения обличается как наихудший грех перед нацией. За подобное преступление и за отказ предоставить полное освобождение рабам их хозяева должны быть уничтожены, невзирая на опустошение целой страны[111].
