Долгие годы спустя после разрушения Иерусалима еврейские мыслители прославляли Финееса как пример ревностного служения Божьему делу. В одном Таргуме (переводе с дополнениями к оригинальному тексту) на соответствующий отрывок в главе 25 Книги Чисел Бог дает такое обетование: «Я сделаю Финееса ангелом завета, чтобы он мог жить вечно и возвестить об избавлении при конце дней». Как мессианская фигура Финеес не уступал по своей популярности в народном сознании Илии. Благодаря этой традиции идея о насилии во имя Божье сохранялась: «Если кто-то прольет кровь нечестивого, он этим как бы приносит жертву Богу». В одном талмудическом тексте перечисляются самые тяжкие нарушения священного закона, которые требуют немедленного жестокого наказания от руки современного Финееса, который там назван Канаи бен Канаи – Зелот, сын Зелота, – который должен удовлетворить гнев Божий. Среди таких самых тяжких грехов для иудея назван и такой, как сексуальная связь с сирийской женщиной (язычницей){236}.
Вечный амалекитянин
Позднее, сталкиваясь с жестокими текстами, еврейские мыслители мучительно решали поставленные ими проблемы: здесь Всевышний решительно не походил на справедливого и любящего Бога, в которого они верили. Как я покажу, они пытались смягчить суровость этого текста, чтобы новые зелоты не подражали древним героям, совершавшим акты насилия. Иногда они находили простые и очевидные решения, а в иных случаях были крайне изобретательны. Например: даже если Бог повелел не щадить ханаанеев, говорили они, это никак не может повлиять на жизнь последующих поколений, поскольку ханаанеев уже нет{237}.
Но с амалекитянами дело обстояло иначе. Как мы помним, Моисей не просто проклял Амалека, но сослался на два повеления Бога по этому вопросу: сам Бог обещал, что война с Амалеком будет длиться вечно и что он сотрет из памяти имя этого народа. И эта тема не была изолированным странным высказыванием в Писании, но еврейская традиция к ней постоянно возвращалась{238}.
Рабби Норман Ламм, казначей Нью-Йоркского Иешива-Университета, пользующийся большим уважением нынешних ортодоксальных иудеев, показал, какую нравственную головоломку этот вопрос представляет. Вообразите себе, говорит он, что какой-либо молодой еврей приходит к раввину и заявляет, что некое абсолютно надежное генетическое исследование позволяет ему утверждать, что один из его соседей – прямой потомок амалекитян. Что должен раввин посоветовать этому юноше? Должен он ему сказать: «Повинуйся библейской заповеди и пойди убей соседа?» Чем тогда такой раввин будет отличаться от мулл исламистов, оправдывавших теракты 11 сентября?{239} Рабби Ламм, конечно, не думал, что какой-нибудь нынешний раввин столкнется с подобным мучительным вопросом, хотя бы потому, что такого генетического доказательства наличия амалекитянской крови не существует. Он просто хотел продемонстрировать на этом примере, что иногда прямые указания закона входят в противоречие с нравственными стандартами иудаизма, которые создавались тысячелетиями. В частности, отрывки об амалекитянах противоречат правилам войны, которые выработали позднейшие иудейские мыслители. Похоже, это банальный пример той ситуации, когда закон противоречит нравственности, и Ламм просто постарался разъяснить его нравственный и интеллектуальный аспекты.
Однако этот автор, несомненно, прав, когда он говорит о существовании сильного течения в иудейской традиции, которое свидетельствует о враждебном отношении к определенной расе и предписывает использовать насилие для борьбы с ней. Об этом говорит не только один отрывок из Книги Исхода, но и традиция толкования Книги Эсфири. В последней книге мы находим историю о злом советнике Амане, замыслившем истребить евреев, и о том, как мудрый Мардохей и добрая царица Эсфирь смогли предотвратить гибель своего народа. Это во многом удивительная книга: она уникальна в Библии тем, что здесь ни разу не звучит слово «Бог», кроме того, в ней также впервые употребляется термин «иудей» (jew). Как бы там ни было, история Эсфири всегда пользовалась популярностью, и ей посвящен важный праздник Пурим. Евреи всего мира знают, что это день радости, когда следует наряжаться и делать глупости. Даже суровый Талмуд призывает в этот день напиваться вином до такой степени, что ты уже не сможешь отличить « арур Аман » («да будет проклят Аман») от « барух Мардохей » («да будет благословен Мардохей»){240}.
Неискушенный читатель может не обратить внимания на связь между Книгой Эсфири и историей Амалека. В книге Аман назван «агагитянином». Возможно, этот термин указывает на место его рождения, но позднейшая традиция понимала это в том смысле, что он был потомком царя Агага, а значит – амалекитянином. Сегодня во время чтения Книги Эсфири иудеи используют громкие трещотки, чтобы делать шум всякий раз, как звучит имя Амана, тем самым буквально осуществляя повеление об уничтожении имени Амалека. В Мидраше Аман пересказывает всю историю Моисея и Иисуса Навина с точки зрения амалекитян, которая достигает кульминации в момент убийства «моего предка Агага… которого [Самуил] подверг неестественной смерти». В ответ на это древнее убийство Аман, жаждущий мщения, захотел истребить всех евреев; он ведет против Израиля вечную войну, подобную той, которую Бог повелел своему народу вести против Амалека. В субботу накануне Пурима в синагогах ортодоксов читается рассказ о Сауле и Агаге{241}. При таком понимании Книга Эсфири повествует о многовековой расовой войне, которая заканчивается ужасным кровопролитием, хотя сегодня о нем во время празднования Пурима почти не вспоминают{242}.
Это понимание поддерживали величайшие иудейские мыслители, а не только авторы определенных библейских текстов. Как написано в Мидраше Рабба, когда израильтяне вошли в обетованную землю, им надлежало выполнить три главные заповеди: уничтожить память об Амалеке, поставить над собой царя и построить Храм. На первом месте здесь стоит распоряжение об Амалеке{243}. Иудейские мудрецы, рассуждавшие об этих заповедях, сделали из них некоторые далеко идущие выводы. Мехилта, толкование на Книгу Исхода, делает ненависть к Амалеку вопросом космического масштаба. Там говорится: «Ни имя, ни престол [Бога] не завершены, пока не уничтожено семя Амалека». В XII веке н. э. Маймонид призывал евреев никогда не забывать о том, как Амалек напал на Израиля в пустыне: «Мы должны говорить об этом всегда и призывать людей воевать с ним и ненавидеть его так, чтобы ненависть к нему не ослабевала и не уменьшалась с течением времени». В схватке с Амалеком следует вести себя по цивилизованным правилам: сначала евреи предлагают Амалеку принять общечеловеческие законы, переданные Ною, и выплатить особую дань еврейскому народу, и тогда врагов можно оставить в живых. Но если они отвергнут это предложение, в будущем (Маймонид думает об этом вполне серьезно) начнется не духовная, а вполне реальная схватка Израиля с Амалеком{244}.
Другие мудрецы использовали историю Агага, чтобы предупредить евреев: не будьте чересчур скрупулезными, исполняя прямые повеления Бога. Позднейшие поколения, говорили они, не должны быть «чрезмерно праведными». Некоторые комментаторы предупреждали, что излишняя нравственная мягкость может со временем породить великие проблемы. Рабби Шимон бен Лакиш говорил: «Кто проявляет милосердие там, где требуется быть жестоким, будет действовать жестоко там, где нужно милосердие»{245}. Если ты веришь в то, что Бог повелел тебе совершить акт насилия, здесь не место нравственным колебаниям, в подобной чрезвычайной ситуации сострадание было бы кощунственным непослушанием.
На протяжении многих веков еврейские мудрецы следили за тем, чтобы никто не сделал из таких текстов бесчеловечных выводов и не объявил какую-либо этническую группу носительницей вины, которая передается по наследству. Талмудические школяры приводили нескончаемые аргументы о том, что потомков Амалека нельзя терпеть, но им надо дать возможность принять иудаизм. Некоторые с этим не соглашались, другие же находили мощный контраргумент в предании о том, что потомки Амана начали изучать Тору! Каким бы однозначным ни был священный текст, верующие непременно рассматривают его через призму развитых представлений о религии и справедливости. Но, несмотря на существование этой достойной тенденции, мрачная концепция Амалека как смертельного врага часто всплывала на поверхность и окрашивала собой установки людей, занимающихся земными вещами.
Толкование истории об Амалеке
Но если Амалека следует ненавидеть из поколения в поколение, то на каких конкретных людей должна быть направлена эта ненависть? Прошло уже не менее двух тысячелетий с тех дней, когда какое-то особое племя или какой-то народ заклеймили этим названием. По меньшей мере со времен Римской империи Амалек был подвижным символом, который указывал на разных смертельных врагов евреев и особенно на те народы, которые реально пытались покорить или истребить евреев. Для еврейских учителей Амалек был зашифрованным указанием на Римскую империю, точно так же, как христиане той эпохи именовали Рим Вавилоном. В 1898 году главный раввин Палестины отказался прийти на встречу с посетившим это место германским кайзером, сославшись на предание о том, что немцы происходят от Амалека – и это было задолго до того, как немцы стали и на самом деле ревностными приверженцами антисемитизма{246}.
