Чтобы придать правдоподобность своей теории, Ренан разукрасил ее всеми блестками и красками своей богатой фантазии, наговорил много красивых фраз в роде той, что “герои не умирают” (в воображении своих поклонников) и что в решительные моменты истории “случайное дуновение ветерка, неожиданный скрип раскрытого окна или, внезапный шорох могут на целые века устанавливать верование народов.”[253] Минуя эти красоты стилистики, мы обратим внимание на сущность теории и посмотрим, в состоянии ли она разрешить великую проблему.
И тут сразу бросается в глаза ее основной и существенный недостаток — именно искусственное построение психологической гипотезы на совершенно необоснованной почве. Вся история воскресения Христа и Его явлений есть де продукт субъективной настроенности учеников, которые не могли примириться с мыслью, чтобы их великий Учитель, общепризнанный при входе в Иерусалим Царь-Мессия и Сын Давидов, так бесславно и бесследно погиб на позорном древе; поэтому де они находились в страшно-напряженном ожидании Его воскресения, a при таком настроении достаточно было одного пустого слова, что Христос воскрес, чтобы это слово принято было всеми на веру, восторженность которой и создавала всевозможные видения и иллюзии. Но в том-то и дело, что, по историческому свидетельству евангелистов, ученики находились совсем в ином настроении. Их восторженная вера в невозможность смерти для их Учителя есть лишь измышление теоретиков, не справляющихся с действительными фактами. На самом деле ученики после крестной смерти Христа были в таком угнетенном, можно сказать — отчаянном состоянии духа, что субъективные видения были как раз наименее возможной для них вещью. И это состояние настолько овладело ими, что они перестали и думать о возможности воскресения, a когда разнеслась весть об этом, то, как единогласно свидетельствуют все евангелисты, решительно отказывались верить ей. Евангелист Матфей прямо говорит, что при явлении Христа одиннадцати ученикам в Галилее “некоторые усумнились” (Матф. 28:17[254]). Марк рассказывает, что когда ученики услышали от Марии Магдалины весть, что Учитель их жив и она сама видела Его, то они “не поверили” (Марк. 16:11[255]). Святой апостол Лука говорит, что рассказы жен мироносиц о бывшем им видении у гроба и о воскресении Христа “показались им пустыми словами” (Лук. 24:11[256]). Наконец, Иоанн дает доказательство того, в каком недоверчивом настроении находились в это время ученики, на примере апостола Фомы, который решительно отказался поверить даже свидетельству всего круга своих собратьев-апостолов, заявив, что он тогда только поверит, когда сам осязательно удостоверится в этом (Иоан. 20:24–29[257])
Сами жены мироносицы отправились к месту погребения вовсе не с надеждой на воскресение: они шли к своему Учителю как к мертвецу и хотели помазать благовониями Его тело, чтобы тем самым достойно закончить Его погребение. Затем и при явлениях Христа ученикам, последние отнюдь не сразу и всецело признавали в Нем своего Учителя: они относились к этим явлениям недоверчиво, полускептически, со страхом, и только уже, при невозможности сомневаться в очевидности явления живого Христа, их недоумения уступали место самой восторженной вере. По теории Ренана — восторженная вера создавала видения; a в действительности было как раз наоборот: вера являлась только уже после видений, когда сомнения рассеивались перед осязательной действительностью. Во время некоторых явлений ученики настолько сомневались в их объективности, что склонны были видеть в них — дух или призрак, т. е. стояли сначала на той самой точке зрения, которую выдвигает теория Ренана, и если они затем оставили эту точку зрения, то значит у них были вполне достаточные основания для того, и во всяком случае они далеко не были теми полоумно-восторженными людьми, которые только и ожидали какого-нибудь слуха, чтобы ухватиться за него и на нем укрепить свою восторженную веру в воскресение. Очевидно, теория исходит из ложного исторического предположения, строит ложную психологическую гипотезу и делает из нее ложный вывод.
Но затем эта теория оставляет без объяснения наиболее характеристическую сторону в этой вере — именно ее замечательную и совершенно беспримерную форму. Самая идея этой веры безусловно единственная в своем роде, и в истории мысли и верований нет ничего ей подобного. Многие общества людей оказывались в таком же положении, в каком находились и апостолы, и в среде их создавались любопытные мифы; но все эти мифы имеют однообразный характер и воплощают в себе идеи, радикально непохожие на ту, что воплощена в истории воскресения Христова.
Омар, выскакивая с саблей в руке из палатки, где лежал труп Магомета, заявил, что он снесет голову всякому, кто осмелится сказать, что “пророк умер.” Рим жил в тревожном ожидании, что страшный Нерон опять возвратится в столицу — чтобы производить свои кровавые расправы. Средневековая Германия верила, что император Фридрих Барбаросса уснул в одной горной пещере, где со временем проснется и вновь явится для восстановления славы империи и дома Гогенштауфенов. Англосаксы верили, что их доблестный Артур не умер, a просто отправился на покой на свой родной остров Авилион, откуда с наступлением более счастливых времен явится вновь, опять раскинет свой круглый стол и устроит свой рыцарский двор.
Все эти верования основываются на одних и тех же идеях, — в каждом из них смерть отрицается, и эти великие люди возвратятся опять к месту своей деятельности потому, что они не умерли, a просто уснули долговечным сном. Даже сами иудеи смотрели не иначе, и если они знали, что Енох и Илия избегли общей участи смертных людей, то только потому, что были живыми взяты на небо.
Совершенно иная идея лежит в основе веры в воскресение Христа. Он умер: Его смерть реальна и безусловна; Он погребен, положен во гроб и завален камнем, как обыкновенный мертвец, и Его возвращения никто уже не ожидал из учеников. И если Он воскрес, то вырвался из самых объятий смерти, вышел из гроба, и свидетелями этого были те самые ученики, которые так хорошо знали Его, что уже не могли ошибиться в Его тождестве. В других случаях исключение из общего закона, обрекающего людей на смерть и тление, есть скорее кажущееся, чем действительное; но здесь оно прямое и безусловное. Там смерть избегается, здесь она торжествует решительно; там надежда на возвращение основывается на продолжающейся жизни, здесь вера в жизнь восстает, так сказать, из самого гроба. Как же объяснить теперь эту поразительную особенность? Ренан не только не объяснил этой особенности идеи воскресения, но она даже и в голову не приходила ему; a в таком случае он, очевидно, даже не понял хорошенько и той проблемы, которую взялся разрешить при помощи своей теории.
Несообразности и очевидная фальшь теории Ренана были так ясны, что даже Штраус не мог принять ее в этой форме и, если и сам продолжал держаться объяснения веры в воскресение при помощи предполагаемого смешения субъективных видений с объективными явлениями, однако обставлял свое представление более научными и рациональными доводами. Но так как в общем и его теория сводится к тому же, как и теория Ренана, то другие писатели, как например, Кейм, нашли невозможным долее держаться этой несостоятельной теории, и последний построил свою особую теорию, в которой на место субъективных видений выдвигаются видения объективные.[258] По этой теории, ученики действительно видели Христа, но не как воскресшего телесно, a как явившегося им духовно — с целью убедить их, что Он жив, победил смерть и оправдал чаяния истинных израильтян. Эта теория, очевидно, хочет избегнуть затруднений, с которыми встретилась ренановская теория субъективных видений. Но в действительности она и сама впадает в такие противоречия с историческими свидетельствами, что решительно теряет всякое научное значение. Прежде всего она выходит уже за пределы чистого натурализма, так как признает существование объективных сверхъестественных (следовательно, чудесных) явлений. Но вместе с тем без нужды выдвигает это самоизмышленное чудо, чтобы поставить его на место чуда исторического, о котором свидетельствуют очевидцы самого события. Затем, против нее говорит вся история воскресения и явлений воскресшего Христа, Который при всяком случае удостоверял, что Он не дух только, потому что “дух плоти и костей не имеет” (Лук.24:39), a тот самый их Учитель, Который столько времени жил и действовал между ними, в доказательство чего даже вкушал пищу, показывал раны и предлагал их для осязания. Все это прямо противоречит полурационалистической теории Кейма, представившего в ней поразительный образчик того новейшего полуверия, которое, видя невозможность полного отрицания чуда, старается хотя бы придать ему свое особое странное толкование и таким образом избегнуть необходимости принять чудо во всем его объеме.
