Итак, монашество, продолжая дело Спасителя, Его святых апостолов и первых христиан -- подвигом и благодатию Божией создало совершенную форму молитвенного устава и, опытно пройдя молитвенный путь, научало идти по нему всех ищущих спасения.
Второе дело монашества -- пост. Подвижники называют молитву и пост двумя крылами, без которых нельзя подняться над мирскою и страстною жизнью. Некоторые из них считали подвиг поста самым верным мерилом успешного прохождения духовного пути. Пост -- это подвиг, который направлен на борьбу с нашими страстями. За ним стоит добродетель бесстрастия. "Даждь кровь -- и приими Духа", -- говорит авва Лонгин, разумея под "кровью" все скорби подвижнического пути. Под постом надо разуметь не только воздержание в пище, но совокупность всех подвижнических средств в борьбе со страстями. Первая и основная ступень его -- воздержание от определённого состава пищи, её обилия и сладости, а дальнейшие ступени касаются внутренних задач: воздержания от всяких вообще скверн.
Церковный взгляд на это выражается словами: "Постимся постом приятным, благоугодным Господеви: истинный пост есть злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, оглаголания, лжи и клятвопреступления. Сих оскудение пост истинный есть и благоприятный". Перейти сразу к такому посту, перешагнув первую ступень "постного устава", так же невозможно, как подняться сразу до умной молитвы, не пройдя первую ступень молитвы устной. Это не отвлечённое богословское утверждение, а истина, установленная подвижническим опытом, и все слова о том, что "лучше, чем не есть скоромного, -- не злиться, не обижать, не завидовать", -- пустые слова.
Духовная жизнь без поста невозможна. Эта истина, как и всё в монашеской жизни, не отвлечённо-богословская, а подвижническая, за которую заплачено кровью. Внешний устав не есть совершенный пост, и потому нельзя ограничиться им. Но внутренние высшие задачи поста невозможны без соблюдения внешнего постного устава.
И здесь, по человечеству Своему, Спаситель указал примером Своим значение поста, не вкушая пищи в течение 40 дней в пустыне, и апостолы молились с постом, и применяла пост вся древняя Церковь, и монашество, продолжая дело Спасителя, апостолов и первых христиан, создало подвижническим опытом своим совершенный постный устав как наилучший путь в достижении внутренних задач бесстрастия. Здесь молитва неотделима от поста, и пост неотделим от молитвы.
Переходим теперь к послушанию. Это главный фундамент монашества. По-монашески -- послушание выше поста и молитвы. На нём зиждется всё великое здание монастыря. Оно проникает собой каждое движение монашеской жизни, оно высшая вожделенная добродетель для каждого монаха. За послушанием стоит всё -- и молитва, и самоотречение, и бесстрастие, и смирение, и подвиг. Недаром святые отцы называют послушание добровольным мученичеством. И этот путь добровольного мученичества проходит каждый монах. Он отказывается от своей воли и вручает её игумену и духовному своему отцу. Он распинает свою волю, своё самолюбие, свою гордыню. Разум, желание, чувства -- всё отдаётся в послушание. Послушание -- это не согласие с авторитетным мнением и не подчинение из принципа, это внутренний отказ от всякого самостоятельного действия. Отказ не потому, что "надо слушаться, хотя и не согласен", а потому, что не может быть никакого "несогласия", -- ибо я ничего не знаю, а всё знает, что мне надлежит делать, духовный мой отец.
Неизвестный. Подожди. Но если духовник ошибается. Ведь он не Бог. Неужели надо исполнять и явно ошибочное или нелепое требование?
Духовник. Да, подвижники говорят, что надо исполнять даже такие требования, которые могут казаться послушнику противоречащими его спасению. И это истина. Ибо где критика, несогласие -- там есть своё знание, своя воля, своё решение, которое противопоставляется знанию, воле и решению старца, а истинный послушник ничего не знает, воли своей не имеет и решений у него никаких нет.
Неизвестный. А если старец будет требовать противного учению Церкви, если он отпадаёт от православия, тоже надо слушаться?
Духовник. Разумеется, нет. Отпадение духовника есть его смерть, а смертному не повинуются.
Неизвестный. Но разве ошибочные требования по неопытности или греховности духовного отца не могут погубить послушника?
Духовник. Не могут. Истинное послушание всё сделает спасительным для послушника. Ошибки в духовном руководстве опасны для лишённых истинного послушания, они могут запутать и даже погубить их. Но послушник до конца -- вне опасности. Послушание всё покроет и всё претворит во благо. Самое неразумное и вредное превратит в мудрое и полезное. Ибо послушание -- это смирение, самоотречение, беспристрастие и любовь. А эти добродетели есть всегда верный путь спасения. В послушании, как в огне, сгорают все мирские привычки, самонадеянность, самоутверждение, самовозношение. Послушание освобождает сердце от того мирского своеволия, которое рабство страстей выдаёт за свободу, и открывает путь к тому истинному состоянию свободы, которое даётся лишь благодатью Божией смиренным Его рабам. Без послушания нет монашества. Оно проникает духом своим весь монашеский строй, весь устав и уклад монашеской жизни. Без послушания нет подвига, и все кажущиеся достоинства монаха -- самообман. Самочиние сводит на нет и молитву, и пост, и борьбу со страстями и делает бесплодным и даже опасным всякий подвиг. Там, где нет послушания, -- там начинается страшная духовная болезнь, на языке монашеском именуемая прелестью. Подвиг без послушания -- это путь к гордыне, которая в единый час превращает в ничто плоды долгих подвижнических трудов. Монах -- это прежде всего послушник.
Апостолы были послушниками Спасителя. На послушании апостолам утверждалась первоначальная Церковь, и послушанием, молитвою и постом -- создан монастырь. Послушание, как молитва, пост и всякая добродетель, имеет свои ступени восхождения, свой путь развития. Не может человек сразу сделаться делателем умной молитвы и бесстрастным подвижником. Не может он сразу достигнуть и высших ступеней послушания. Монастырь научает молитве, научает посту, научает и послушанию. Он ничего не требует через силу и не ломает, а спасает душу.
Вот что такое монашество. Это наиболее совершенное создание христианства, а не его искажение. Это -- твердыня Церкви. Оплот от злых стихий мира. Золотой апостольский век, бережно сохранённый в православных монастырях и перенесённый неповреждённым через долгие века мировой истории.
Неизвестный. Но опять спрошу тебя: значит, все должны быть монахами?
Духовник. Нет, не все.
Неизвестный. Почему?
Духовник. Во-первых, потому что путь монашеский -- поскольку монашество из мира ушло за каменную ограду -- есть непременно путь безбрачных. А ты знаешь, что безбрачие не есть общеобязательный путь спасения, а лишь для тех, кто может его вместить. Во-вторых, потому что воинствующая Церковь имеет особые задачи в миру. И как на войне не все должны сражаться в крепостях, хотя они и считаются главными твердынями, так и воинствующая Церковь побеждает мир не только монастырским подвигом, но и общественным служением. Кому что дано. Одни должны охранять крепость, другие сражаться в открытом поле. Одних Господь призывает в пустыню, и они проходят путь спасения в условиях уединённой монастырской жизни, других призывает к служению тем же высшим идеалам богосовершенствования и к борьбе с теми же внутренними препятствиями, но уже в иных условиях, в иных внешних формах, не в монастырской, а в мирской жизни.
Неизвестный. Да, это ясно. Но встаёт вопрос о будущем. Монастырь явно пришёл к упадку и, можно сказать, даже к уничтожению. И если уничтожилось самое сильное, то, что ты называешь твердынею Церкви, не очевидно ли, что должно уничтожиться менее сильное, то есть мирская Церковь? Но как это может быть попущено Богом?
Духовник. Внешняя известная нам форма монастырской жизни, может быть, и будет уничтожена внешней же исторической системой, но монашество не будет уничтожено никогда. В поразительных, истинно пророческих словах раскрывает судьбы монашества св. Антоний Великий. Он говорит: "Придёт время, возлюбленные дети мои, когда монахи оставят пустыни и потекут вместо них в богатые города, где, вместо этих пустынных пещер и тесных келий, воздвигнут гордые здания, могущие спорить с палатами царей; вместо нищеты возрастёт любовь к собиранию богатств; смирение заменится гордостью; многие будут гордиться знанием, но голым, чуждым добрых дел, соответствующих знанию; любовь охладеет; вместо воздержания умножится чревоугодие, и очень многие из них будут заботиться о роскошных яствах не меньше самих мирян, от которых монахи ничем другим отличаться не будут, как одеянием и наглавником; и несмотря на то, что будут жить среди мира, будут называть себя уединенниками (монах -- собственно уединенник). Притом они будут величаться, говоря: "я Павлов, я Аполлосов" (1 Кор. 1, 12), как бы вся сила их монашества состояла в достоинстве их предшественников: они будут величаться отцами своими, как иудеи -- отцом своим Авраамом. Но будут в то же время и такие, которые окажутся гораздо лучше и совершеннее нас; ибо блаженнее тот, кто мог преступить, и не преступил, -- и зло сотворить, и не сотворил (Сир. 31, 11), нежели тот, кто влеком был к добру массою стремящихся к тому ревнителей".
