Ознакомительная версия.
Наш самолёт стал медленно снижаться. Нужно было, не промахнувшись «упасть» в пятачок «своего» аэропорта.
На этом широком авиавираже, город распластался словно птица и в иллюминаторе было хорошо видно, некое урбанистическое неравенство. Почему‑то, в одной части Берлина машин было больше, движение гуще, освещение ярче, а в других местах, преобладали автомобили ярко синего цвета и улицы малолюдные и плохо освещённые. Так, с высоты, в сгущающихся сумерках, я впервые увидела два лица одного Берлина и знаменитые васильковые немецко–восточные «трабаны», производством которых так гордилась ГДР. Пахнуло чем‑то знакомым и унылым.
Берлин был разделён на 4 сектора — французский, английский, американский и советский. Во французском секторе в местечке Тейгел, до сих пор находится русское кладбище, с деревянной церковью. На нём похоронен дед моего мужа — Александр Васильевич Кривошеин. Рядом, могила его политического противника Владимира Дмитриевича Набокова, закрывшего своим телом Милюкова.
Западная часть Берлина вливается в Потсдам, вокруг большие озёра, шикарные виллы, замки с башенками и крепостями. Между двумя озёрами есть узкая полоска воды, соединённая мостом Глинкер. В девятнадцатом веке мост был деревянный, в потом его заменили на металлический. В период холодной войны именно он окончательно делил Германии. На противоположной стороне начиналась советская ГДР, и почти невооружённым глазом, без бинокля, можно было увидеть зыркающие на Западный берег пулемётные стволы и вышки. Мост этот вошёл в историю как «шпионский». На нём обменяли американского пилота Гарри Пауэрса на советского разведчика Рудольфа Абеля.
Прошло 18 лет после объединения, в бывшей Восточной части Германии, и сегодня видишь, насколько люди, ещё не «оттаяли». Времена «холодной войны» крепко вошли в поколения. ГДеРовским немцам трудно перестроиться, привыкнуть к новой жизни, раны кровоточат. А казалось, бы, чего проще, ведь объединились люди одного языка, одной культуры, но ЦК ГДР и Штази, умудрились, за малый срок, превратить их уже в других немцев. Молодым, родившемся после объединения в 1989, чтобы помнили, осталось много реликвий, от того времени. Возле Восточного вокзала сохранилась почти километровая часть Берлинской стены.
Она расписана художниками и смахивает на политический плакат. Мы с Никитой, видели эту стену ещё не раздолбанную, она тянулась через весь город, более того, даже под землёй. Дело в том, что берлинское метро, было построено давно, а после стены, чтобы не повадно было восточному немцу спрыгнуть на рельсы «не своей» станции, и выйти в свободной зоне, эти места отгородили; где‑то залили бетонкой, а где протянули проволоку под током. Люди с одной стороны — люди с другой стороны. Даже если чудом спрыгнешь и побежишь, все равно погибнешь.
За наземной частью стены, со стороны ГДР, была распаханная полоса, с вышками, с солдатами, с автоматами, с овчарками. И несмотря на это, народ все равно бежал.
Мы пришли с Никитой, в музей «Берлинской стены», основанный в 1961 на знаменитом погранично пропускном пункте в американской зоне «Чекпойнт Чарли». Кстати, на этой уже виртуальной границе, до сих пор, сохранились русские буквы «КПП» и слова предупреждения на трёх языках «Здесь вы выезжаете из американского сектора».
В музее «побегушников», поражает не только многоголосие туристов, но и огромное стечение немецкой молодёжи. Лица сосредоточенные, читают, смотрят как завороженные на ужасное прошлое, слушают объяснения. Их волнует история тех лет. Экспозиция музея устроена продумано, много фотографий известных политиков, улыбающийся Джон Кеннеди посетивший Берлин в 1961 году и олицетворив себя с трагедией разделённого народа, воскликнувший «я берлинец!» Рядом, фотографии событий шестьдесят первого года, когда на этом КПП стояли лоб в лоб американские и советские танки; можно послушать их рёв, голоса, приказы командиров… А вот и улыбающийся Рональд Рейген, со своей женой Нанси, это уже 1989 год.
Фотографии Эриха Хонеккера, взасос целующегося с Брежневым, Горбачёв с Раисой и тут же Ростропович, играющий на виолончели, в момент разрушения стены.
На стендах гедееровская пропаганда, документы тех лет. Но больше всего поражают всевозможные, немыслимые агрегаты, они же — «средства передвижения», с помощью, которых, люди бежали из Восточного Берлина в свободный мир. Чего только народ не выдумывал: здесь и воздушные шары, и змеи, и самодельные, бесшумные мини–самолёты, автомобили с тайниками и двойным дном, (под размер человека), футляры от контрабасов и барабанов, водолазные скафандры, подводные мини–батискафы… Наглядно выставлены рассказы и фотографии удачливых «побегушников», можно послушать их голоса, посмотреть на чертежи конструкций.
Очень немногим удалось переплыть, перелететь и прорыться в ФРГ. Тех, кого ловили сажали, более 1000 человек погибли от пуль пограничников. При Ульбрихте, (до возведения стены), только в марте 1953 года бежало 50 тысяч человек. Тогда ещё по ним не стреляли… На территории ГДР, к 1961 году уже стояла почти миллионная советская армия. Строительством стены, как секретарь ЦК по вопросам безопасности, управлял лично Эрих Хонеккер.
Для меня было полным откровением (а нас в СССР учили другой истории) увидеть хронику тех событий, той драматической ночи 13 августа 1961 г., когда Берлин «разрезали» пополам. Советская армия не дремала, в случае чего, они были готовы в любую минуту блокировать войска западных союзников. За одну ночь, уже к утру, гедееровские солдаты полностью разделили город. Полиция перегородила колючей проволокой 193 улицы, блокировала 4 линии метрополитена и 8 трамвайных линий, заварили водопроводные и газопроводные трубы, перерезали телефонные и электрические кабели. С 13 по 17 августа тысячи строителей, мобилизованных по тревоге по всей ГДР, под неусыпным оком автоматчиков построили 9–километровую монолитную бетонную стену высотой 3,2 метра. Эта Стена разделила мосты и площади, кладбища и бульвары, пруды, парки и человеческие судьбы на многие десятилетия.
Хонеккер мечтал, что его детище отпразднует вековой юбилей, а от того частенько приговаривал: «Стена простоит еще сто лет, пока не будут устранены причины, обусловившие ее возведение». Но воздадим славу Господу, что такие условия появились гораздо раньше… Как всякий сумасшедший, Хонеккер не ограничился строительством только стенки, а почему‑то, уже в самые казалось бы благополучные, семидесятые, под зданием Госсовета на 6–метровой глубине вырыл бункер, состоявший из нескольких комнат с велюровыми обоями, вентиляцией и 30–метровым подземным выходом во двор. Но и это его не спасло…
«Знаешь, — сказал мне Никита, — когда родители опять в 1975 вернулись в Париж, мы с папой поехали в Берлин. Он хотел посмотреть на этот город. Как бы глаза в глаза. Ведь он был в Сопротивлении, арестован гестапо, в 1943г., его пытали 12 дней в ледяной ванне, а потом отправили в Бухенвальд. Освободили союзные войска… он вернулся в Париж настоящим скелетом, еле стоял на ногах. Немцы проделали над ним операцию, вырезали, огромный кусок якобы «лишней» вены на предплечье.
«И как же, Игорь Александрович, приехал в Берлин, после тридцати трёх лет? Ведь он боролся с фашизмом и для него каждый немец, должен был олицетворять нациста. Что он сказал?»
«Мы, конечно, тогда приехали с папой в ФРГ. И то, что он увидел, поразило его. Он плакал от счастья и сказал, что несказанно рад, видеть свободную и процветающую Германию».
«Я хорошо помню, — продолжал Никита, — 22 июня 1941 года. В этот день вероломного нападения на СССР немцы решили провести профилактические посадки по всей Франции. По спискам найденным немецкой комендатурой в Парижской полицейской префектуре, гестапо арестовало во Франции тысячи русских эмигрантов, в том числе и Игоря Александровича. В число арестованных входили и священники, и таксисты, и интеллигенция… Отца, как и других, поместили в транзитный лагерь Ком–пьень. Евреи из посаженных, в этот лагере, были выделены в особую отгороженную колючей проволокой зону. Их ждала геноцидная участь. Русские содержались в лагере Компьень без допросов и судов, а скорее на всякий случай, для устрашения. Спустя три месяца все, кроме евреев были освобождены. Компьеньский лагерь был транзитным и подведомственным Вермахту. Его начальником был капитан по фамилии фон Нахтигаль, а в русской среде его звали «Соловей». С первого дня заключения русских в лагерь, Нахтигаль разрешил посещения родственников и продовольственные передачи. Еврейская зона управлялась не им, но Соловей был в курсе и смотрел сквозь пальцы, как русские наладили тюремный механизм верёвочного переноса провианта, и делились чем могли с еврейской частью лагеря. Нахтигаль ни на кого не повышал голос, характер у него был ровный, более того, он охотно разрешил устроить в одном из бараков самодельную церковь. Русские сколотили из подсобных материалов подобие алтаря, нарисовали иконы. Священники, а их было в Компьене много, церковь освятили и начали служить. После освобождения русского контингента Компьень–ский лагерь продолжал существование как транзитный, только в нём ожидали этапирования в концлагеря Германии французы, а Нахтигаль продолжал гнуть свою линию, на наиболее мягкий режим содержания.
Ознакомительная версия.
