— Велико благословение Ринпоче! — воскликнули люди. — Жизнь оленя спасена. Какой благоприятный знак для сегодняшнего дня!
Тут ко всеобщему изумлению на площадь ворвался Друкпа Кюнле, с натянутым луком и стрелой наготове.
— В чём дело, олень? — спросил он. — Где должен был пролегать твой путь? Зачем же ты прибежал сюда, к месту проведения церемонии? — И, не медля, он пронзил оленя стрелой.
— Сегодня он, однако, скверно шутит, — испуганно бормотали в народе.
Не обращая на них никакого внимания, Кюнле отрезал животному голову, содрал шкуру, разрезал мясо на куски и разложил сушиться. Разведя огонь, он стал поджаривать мясо.
— Я буду есть, а вы? — спросил он у народа, и стал раздавать по куску каждому.
Тем временем настоятель продолжал давать объяснения, не упуская, однако, из виду того, что ещё может выкинуть Кюнле.
Увидев, как Лама сложил в кучу обглоданные кости животного, щёлкнул пальцами и отослал оленя обратно в горы, настоятель почувствовал, что его авторитет покачнулся.
— Кюнле! Ты не используешь своё тело для занятий тяжёлыми аскетическими практиками, а только пьёшь чанг и веселишься с девицами. Пусть ты и можешь воскресить убитого оленя, но это лишь ничтожный результат твоих практик в прежних жизнях. Если бы ты, как я, обладал чудодейственными способностями и окончательным постижением, то мог бы сделать так же. — И он размотал с плеч спою верхнюю робу и повесил её на луч солнца, наклонно падающий перед ним, который, однако, немного прогнулся под её тяжестью.
Кюнле засмеялся:
— Действительно чудо, что такая обуза как ты, подобная члену, который надо постоянно поддерживать рукой, удерживаемая на троне волей других людей, может проделать такой трюк. Но если уж вешать что-нибудь на солнечный луч, так это надо делать так, — и Лама повесил на луч солнца свои лук, стрелы и своего охотничьего пса, причём тот луч так и остался прямым.
— Почему же этот луч прогнулся, хотя на нём висит только одна роба, тогда как твой луч, с собакой на нём, остался прямым? — озадаченно спросил настоятель.
— Степени наших духовных достижений и очищения одинаковы, — сказал ему Кюнле, — однако поскольку вес подношений и богатств, составляющих твоё имущество, отяжеляет твои чудодейственные силы, то похоже, что в чудодейственных способностях я тебя превосхожу.
Собравшимся же не оставалось ничего другого, как, исполнившись преданности, сказать:
— Поскольку они оба называют своим Ламой самого Палден Друкпу, то сила благословения Нгагванга Чёгьяла безмерна, а Друкпа Кюнле — ни с кем несравнимый налджорпа.
Слава об этом распространилась повсюду на юге, а позже также и везде в тибетских провинциях У и Цанг.
Однажды Нгагванг Чёгьял сказал Друкпе Кюнле:
— Теперь здесь весна, скоро станет жарко. Не стоит ли нам обоим вернуться в Тибет?
— Если хочешь, иди, счастливого тебе пути, — отвечал Лама, — а меня пока не отпускают отсюда попки девушек южных долин. Но я не думаю, что задержусь здесь больше, чем на год. Я ведь как птица, которая странствует, зевая от безделья, а когда наконец остановится, сердце её разобьётся.
Он немного проводил настоятеля и, наклонив при расставании голову, получил егоблагословение. Нгагванг Чёгьял вернулся через Паро в свой монастырь в Ралунге.
Друкпа Кюнле, оставшись со своей спутницей Адзом, однажды, прогуливаясь по Самдингкха, натолкнулся па множество людей, рывших канавы для орошения, и подумал, что было 6ы неплохо помочь вызвать дождь на сухие поля этой местности, а вслух сказал:
— При такой работе нам нужен чанг. Есть ли он у вас?
— Нет, — отвечали они.
— Если вы сегодня останетесь здесь, а завтра принесёте чанг, то я помогу нам в работе, — предложил им Лама.
— Если хочешь помочь — помогай, не хочешь — не надо, — ответили они, не поняв, о чём идёт речь.
Лама, видя, что для появления в этой местности воды нет благоприятствующих знаков, произнёс:
— Пусть же орошение полей здесь будет зависеть от дождей. И до сей поры поля за Драгвог Нангом так и не были орошены.
В Драгвог Нанге, что в округе Пунгтханг, Лама остановился в доме Апа Тати и Ама Нанга Лхамо.
— Для нас это большая радость, что ты пришёл в наш дом, — сказал Апа. — Пожалуйста, останься здесь и возьми в жёны нашу дочь.
— Для женитьбы нужен чанг, — сказал Лама. — Есть ли он у вас? Ама принесла ему семь мер чанга, и он принялся пить.
— Славный чанг, — сказал он через некоторое время, — я хорошо за него заплачу.
И он превратил пареное зерно, из которого готовился чанг, в золото.
Позже, когда Апа собирался пойти срубить дерево, чтобы заменить опору в доме, Лама предложил ему спою помощь:
— Мне не привыкать обновлять столбы, — сказал он, и своей чудодейственной силон мгновенно поставил огромную, в два обхвата, опору.
Ещё он провёл ритуал для нахождения воды, и рядом с полем Апа Таши нашел ключ, который бьёт и посей день.
Затем Лама отправился в Юлсаркха, чтобы навестить девушку Адзом, и, дав ей наставления о том, как обуздать спой ум, двинулся дальше.
Когда Лама спустился вниз с земель Кхава и Джара, что в округе Пунгтханг, ему повстречались несколько ребятишек, удивших рыбу. Он спросил, не дадут ли они ему одну рыбёшку.
— Тебе всё равно делать нечего, так попробуй поймать сам! — предложили они.
Лама, зная, что ему надо будет защитить мальчишек, вместе с ними поднялся немного выше по течению. И когда они собрались порыбачить у основания чёрной скалы, перед ними, превратившись в огромную рыбу, появился ядовитый змеевидный демон.
— Эй, змий! Ты не испугаешь меня, ни превратившись в огромную рыбу, ни даже превратившись в огромное влагалище! — крикнул Лама.
И, схватив его одной рукой, он швырну его об скалу, где ещё и по сей день можно увидеть оставленный им отпечаток.
Змий принял свой настоящий вид и снова появился в гневном облике, но немедленно был атакован Пламенным Алмазом Мудрости. После того, как он скрылся в скале. Лама потребовал от него обещания не покушаться отныне на жизнь ни одного живого существа, а затем, насыпал на скале груду камней, таким образом заложив небольшую ступу. Позже несколько преданных мирян построили вокруг ступы небольшой храм, называемый сейчас Рыбьим храмом.
Наконец, Лама спел такую песнь:
Кхава, Джара и Цекха —
Это три долины живущих рыбной ловлей.
Но, если не обращать внимания на то,
Что за рыба вам попалась,
Можно легко лишиться драгоценной жизни.
В Кхава Нгошинге Лама нашёл плоскую каменную плиту и на её обратной стороне написал пальцем такие слова: "Люди ходят туда-сюда, но мне не с кем поговорить, и сердце моё печально. Никто не скажет "уходи отсюда", если я соберусь остаться здесь, в Кхава Нгошинге, и никто не скажет "останься", если я соберусь идти. Я люблю уходить прочь с того места, где мне хорошо".
Потом он решил навестить свою жену Палзанг Бутри и сына Нгагванг Тендзина. По пути ему встречались многие, кто его спрашивал, куда он собирается идти теперь, покинув земли Тхе. Лама отвечал им:
Времена года непостоянны, приближается лето,
И скоро появятся цветы Элток.
Пора пить самый лучший чанг,
Пора возвращаться домой этому маленькому тибетцу
И пора навестить Палзанг Бутри.
Он сошёл с дороги и направился в высокогорье Чагда, чтобы в последний раз навестить свою жену и сына. С ними Лама отдохнул и провёл в покое несколько дней. Навсегда связав его благие наставления в учении Будды и свои чистые стремления, жена и сын проводили Ламу, когда тот засобирался двигаться дальше в Тибет.
В Чанг Ганг Кха (в районе Тхимпху) он почувствовал, что должен применить своё искусство, чтобы не дать своему преданному благодетелю ламе Палджору сбиться с пути. Войдя в дом ламы Палджора, он застал там ламу с четырьмя своими жёнами и ещё одной восхитительной девушкой, явно оказавшейся предметом ссоры. Лама Палджор насильно похитил девушку, но родственники отыскали её и стояли теперь с обнажёнными мечами, собираясь убить похитителя.
