Исследуя проблемы детей индиго, Вы наверняка знаете о трудностях, которые преследуют нас. Я являюсь таким индиго. Мне очень одиноко и хотелось бы найти таких же, как я, участвовать в развитии исследований в данной области и помогать ученым. Я слышала, что Вы преподаете в институте, и это вселяет надежду на серьезность Ваших намерений.
Поверьте, я знаю не меньше, чем исследователи-ученые, разве только что я не могу изъясняться научными терминами… Возможно, у меня мало веских доказательств, а людям они всегда необходимы. Но пока они будут гоняться за объяснениями, развитие оставит их далеко в прошлом, а эволюция пойдет дальше своим ходом с людьми нового времени, которые по-другому воспринимают мир, много умеют и знают, принимают информацию от Высшего Разума, а также от всеобщего информационно-энергетического поля Земли и космоса.
Мне бы хотелось участвовать в изучении данной области знаний вместе с Вами, если Вы, конечно, не против. Для нас, индиго, очень важно получить чуть-чуть внимания и уважения, а мы в ответ готовы поделиться новейшими знаниями.
Я пишу так размыто и не детально, потому что боюсь очередного отторжения, неприятия меня. Если Вам интересна более подробная информация, я могу ее дать. Я многое умею и могу Вас многому научить, как, наверное, и всех остальных людей. Просто люди этого не хотят, им привычнее жить в панцире, но когда-нибудь он их раздавит…
Очень надеюсь получить от Вас ответ
Indigo".
Мог ли я отказаться от такого предложения сотрудничества? Да ни в коем случае! И я попросту завалил таинственную Indigo самыми разнообразными вопросами и о ней самой, и о роде ее деятельности, и, конечно, по поводу феномена индиго.
Выяснилось, что девушку зовут Лора, ей 18 лет, она перешла на третий курс факультета иностранных языков Волгоградского педагогического университета. Фамилию поначалу не назвала, ну а я и не настаивал — не так уж мне это было важно.
Итак, она родилась в Волжском в 1988 году, в год Дракона, месяц рождения — апрель, и, стало быть, она Овен по характеру. Поскольку у меня сын из Овнов, то мне ли не знать, насколько это упорные и изначально целеустремленные люди. Позднее все подтвердилось с лихвой.
По переписке Лора выглядела куда взрослее, чем наяву. Когда мы встретились, она напомнила мне девушку-подростка: невысокая, смотрит чуть исподлобья, черные короткие волосы с челкой, внимательный взгляд и пухлые щеки… Почти всегда ходит в брючках или джинсах, в курточке с капюшоном или в рубашке-ковбойке, обликом напоминая мальчишку.
Про своих родных Лора сказала, что их семья из неполных: родители развелись, когда ей было шесть лет, а сестре десять. Причина развода банальная — отец был слабовольным человеком и не мог порвать с выпивкой. За спиной отца оставались только восемь классов школы и профтехучилище — этим, наверное, можно объяснить примитивность его жизненных интересов. Правда, своих дочерей он любил и любит, однако отказаться ради семьи и детей от алкоголя так и не смог. Сейчас с отцом дочери поддерживают просто дружеские отношения, и иногда Лора приезжает к нему и его родне на Урал. Его фамилия С-ов, зовут Сергей, однако мне запомнилась жесткая фраза Ларисы, почему она не желает засвечиваться под фамилией отца: "Слишком много для него чести… Ему сейчас около пятидесяти, но он вообще мало чего полезного сделал в своей жизни… — она помолчала, — ну разве что дал мне существование. Хотя спорно — кому это во благо…" Даже из этих слов видно, что Лора настроена куда более ответственно к миссии людей на Земле, чем ее так и не повзрослевший отец.
Мама, не в пример мужу, цельный человек. Училась на пятерки, играет на фортепиано, неплохо рисовала, окончила фармацевтический институт в Перми, стала высокопрофессиональным провизором-фармацевтом. Их пути с дочерью разошлись, как я понял, в Лорином подростковом возрасте, когда особенно стали проявляться чуждые ей индиговские черты девочки — повышенная принципиальность, умение читать истинные мысли взрослых, недетская умудренность всегда и во всем. Впрочем, едва ли мама подозревает о феноменальных задатках дочери — для нее она просто "трудный и неблагодарный ребенок". Она не устает повторять, какая ее дочь "жестокая, безразличная, холодная и необщительная" — и делает это много лет подряд.
Обычно я охотно встречаюсь или переписываюсь с родителями "новых" детей, но тут — не захотел. С отцом — понятно почему. А мать… Она мне не интересна прежде всего потому, что ничего не сможет добавить существенного и значимого о своей дочери. Она ее совершенно не знает, и это довольно типичная картина для родителей и детей индиго. Вот почему последние часто ощущают себя безумно одинокими. Даже если Лорина мама однажды прочитает о своей дочери в книге, она, скорее всего, посчитает все написанное фантазиями автора. Однако к таким людям подобные книги в руки не попадают.
Конечно, маленькую Лору любили, и надо видеть ее детские фотографии: она была как игрушечка. Но по-настоящему глубоко ее любили бабушка Лилия Степановна и дед Володя. Но бабуля умерла слишком рано, в 65 лет, а дедушка, хоть по-своему жалеет неприкаянную Лору, но слишком далек от проблем, сопровождающих жизнь детей индиго. Он об этом ничего не знает. Другая бабушка, мать ее отца, была занята только собой, всегда почитая себя писаной красавицей, за которой должны ухаживать мужчины и просить ее руки. В результате с мужчинами не уживалась и рано осталась в одиночестве. Ее подлинная суть глупой, лицемерной и себялюбивой женщины была рано распознана девочкой индиго, и, конечно, не вызывала у Лоры теплых чувств. Разумеется, взаимно.
Когда мы встретились с Ларисой, у меня к тому времени накопилась масса вопросов по проблеме индиго, и мы договорились решать их последовательно, начав, что называется, "от печки". Стало быть, с детства.
ДЕТСКИЕ ГОДЫ
Себя Лора помнит примерно с месяца-двух после рождения. Она помнит, как лежала рядом с мамой запеленатая в тугую ткань и улыбалась. Если мамы рядом не оказывалось, начинался дикий рев. Зная такую особенность младшей дочки, мать не отходила от нее ни на шаг. Даже когда готовила еду на кухне, привязывала ее к себе простыней — в то время еще не было рюкзаков-кенгуру, облегчавших материнскую участь. Ей пришлось на время бросить работу провизора в аптеке и пойти младшим воспитателем в детский сад, так как трехлетняя Лариса ни за что не хотела оставаться в садике одна.
— Я боялась окружающего мира… — пояснила Лора.
— Почему? Ты уже тогда видела вокруг себя иную жизнь, не видимую другим? — догадался я.
— Да, именно поэтому. Я видела иные измерения и сущностей, которые там обитали. Они вызывали страх.
— Пожалуйста, подробнее, — попросил я.
— Там были не только монстры и страхолюдины, но прежде всего плохая энергетика. Сущности были как эфирные тела, но некоторое время я не понимала, что их вижу только я. Они мне часто снились, и сон нередко сливался с реальностью. Они стращали, кидали в меня ножи и вилки — разумеется, невидимые, однако это пугало меня. Сейчас-то я понимаю, что эти сущности подпитывались энергией моего страха, а сделать с собой ничего не могла. До 12 лет я если шла ночью по квартире, то везде зажигала свет, чтобы не было страшно. Мама знает, что я боюсь темноты, но почему — она не догадывается.
— Ты не стала рассказывать? — удивился я.
— В детстве, когда я начинала рассказывать про призраков и про то, что я вижу, она говорила, что просто у меня больная фантазия, и не желала слушать. Я боялась быть одна по той причине, что меня одолевали другие миры. Я боялась даже тогда, когда была с родителями или с сестрой, тем не менее я знала, что они-то меня никак не спасут — они ведь ничего не видят.
Лора пошла в десять месяцев, в полтора года хорошо говорила, умела правильно строить предложения. В три года умела читать по слогам, а в четыре читала хорошо. После трех ее привели в детский сад. Поначалу для нее это было праздником. Началось активное наблюдение за окружающим миром.
— Я будто вышла из берлоги в мир открытый, дикий и несформированный. Он мне казался чужим, но интересным, — вспоминала Лора. — Я всегда пыталась быть собой. Участвовала во всех представлениях, хотела показать себя с лучшей стороны, как это делали все дети. Но потом я стала понимать, в каких целях дети хотели выбиться из остальной массы. Некоторым, "особо хорошо слышащим", было разрешено вставать в тихий час раньше или вообще не спать, им разрешалось кататься на машинке, играть в игры, выставленные за стеклом витрины. А я не хотела опускаться до их уровня и больше всего ценила свою независимость, за что меня уже тогда стали осуждать и смотрели косо. В четыре года я умела читать. Помню, как меня посадили в центр группы и дали книжку, чтобы я развлекала "неучей", в то время как остальные воспитатели столпились и смотрели на меня как на экспонат с выставки.
