уже клонится к земле. Но ничего другого я все равно не могу дать,
хотя я и должен больше, даже если внесу все.
А что еще может случиться с тем, кто связал себя с немощным другом?[15].
Однако мне пора вновь обратиться к начатой речи.
115 Меня позвали, и я сплотил народ, который находился среди волков;
я напоил словом жаждавшую паству[16],
посеял веру, укорененную в Боге,
распространил свет Троицы на тех, кто раньше находился во тьме.
Я уподобился закваске в молоке и лекарству
120 благодаря силе убеждения; поэтому одни уже присоединились [к истинной вере],
другие были близки [к этому], а иные еще только собирались [прийти].
Но настроение всех, бывшее прежде бурным, изменилось,
{121} и истинное учение вызвало ответную любовь:
появилась надежда развить полный успех из этой умеренной расположенности;
125 Это знает счастливый город Рим[17] — здесь я, главным
образом, имею в виду тех, кто в нем первенствует.
Эти люди неожиданно удостоили меня некоей чести[18],
а лучше у них иметь хоть немного славы,
чем быть первым по чести среди всех остальных:
130 в самом деле, они намного могущественнее всех!
Когда я был у них, я был в почете,
и даже сейчас, когда я удалился, они осуждают дурных.
Ведь они не могли сделать ничего, кроме этого,
да и сам я не просил их ничего делать. «О город, город!»
135 (если воскликнуть в духе трагедии[19]).
Но добропорядочные и благовоспитанные[20] мои сопастыри,
лопаясь от зависти (вы знаете Фрасонидов[21]:
неотесанность не переносит культуры),
взяли себе в союзники мою телесную немощь, являющуюся спутником трудов моих,
140 которую надлежит почтить всякому,
кто хотя бы немного поработал для Бога;
они, кроме того, ссылались на то, что я не стремлюсь к власти столь великого престола,
в то время как окружающий мир разрывался в борьбе[22].
Итак, по наущению демона выдвинув это обвинение,
145 возлюбленные охотно выслали меня оттуда,
выбросив, как выбрасывают какой-нибудь лишний груз из отягощенного корабля.
Ведь в глазах дурных я был грузом, поскольку имел разумные мысли.
Затем они возденут руки, как если бы были чисты,
и предложат Богу «от сердца» очистительные дары,
150 освятят также народ таинственными словами.
Это те самые люди, которые с помощью коварства изгнали меня оттуда[23]
(хотя и не совсем против моей воли, ибо для меня было бы великим позором
быть одним из тех, кто продает веру[24]).
Из них одни, являясь потомками сборщиков податей,
155 не о чем другом не думают кроме незаконных приписок[25];
{123} другие явились из меняльной лавки, после денежного обмена,
третьи — от сохи, опаленные солнцем,
четвертые — от своей каждодневной кирки и мотыги,
иные же пришли, оставив флот или войско,
160 еще дыша корабельным трюмом или с клеймами на теле[26],
Они вообразили себя кормчими и предводителями народа
и не хотят уступить даже в малом.
В то время как другие еще кузнечную копоть
не смыли полностью с тела,
165 достойные подвергнуться бичеванию или быть сосланными на мельницу[27].
Если перед тем как принести дань своим господам, им удается
сделать небольшой перерыв в работе,
то они тотчас же зазнаются и обольщают некоторых из народа
либо убеждением, либо принуждением.
170 Они стремятся вверх, как скарабеи к небу,
катя шар, только сделанный уже не из навоза[28],
и не опуская голову к земле как раньше:
они думают, что имеют власть над небом,
хотя болтают всякий вздор и даже не могут сосчитать,
175 сколько у них рук или ног.
Но разве все это не великое зло, недостойное епископского сана,
о дражайший?! Не будем мыслить упрощенно
и о столь великом [деле] судить дурно
(хотя мне-то больше нравится униженное положение):
180 епископство, в самом деле, не есть нечто наихудшее. [Напротив,] совершенно необходимо,
чтобы [епископом] был избран кто-нибудь из лучших: я лично избираю
самого лучшего; если же не самого лучшего, то, во всяком случае, не наихудшего[29]
(если, конечно, мое мнение следует принимать во внимание).
И [это важно] особенно сейчас, когда болтливость бушует подобно шторму
185 и проникает в великие города и собрания[30].
{125} И если они пребывают [в истинной вере] непоколебимо, то это для них великая польза,
а если не пребывают — вред преизбыточествующий.
Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди:
ведь едва ли кому-нибудь из людей средних способностей,
190 даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей.
Это мнение судьи, в высшей степени далекого ото лжи.
Но мне предстанут мытари и рыбаки,
бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии,
весь мир словно сетью уловили своим простым словом
195 и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети,
чтобы таким образом чудо Слова стало еще более [очевидным].
Причем этого мнения придерживаются многие, против которых обращена моя краткая, но предельно ясная речь[31].
Дай мне веру одного из апостолов,
200 [дай силу] не иметь денег, дорожной сумы
и посоха; быть полураздетым, не иметь сандалий,
жить одним днем, быть богатым только надеждой[32];
быть неискусным в словесном мастерстве;
быть тем, о ком нельзя подумать, что он скорее льстит, [чем говорит правду];
205 [дай силу] не углубляться в исследование чуждых учений.
Пусть явится кто-нибудь, обладающий такими достоинствами, и я приму все:
не имеющего дара слова, позорного, незнатного, волопаса.
Ведь [праведный] образ жизни покрывает [внешние] недостатки.
Будь ты одним из таковых и, хотя бы ты был ловцом лягушек[33],
210 тогда мы вознесем[34] тебя к ангельским хорам!
Так покажи мне хотя бы что-нибудь одно! Но разве ты очищаешь от демонов?
изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба?
разве ты сможешь прекратить паралич?
Подай руку страждущему и прекрати болезнь!
215 Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием[35].
{127} Если же нечто состоит из двух частей —
похвального и достойного порицания,
а ты берешь в расчет только первое, тогда как другое охотно обходишь молчанием,
то ты весьма коварно искажаешь истинный образ вещи.
220 Матфей был мытарем, но он удостоился уважения
не как мытарь, но как человек, исполненный Духа.
Петр был главой учеников, но он был «Петром»[36]
не как рыбак, но в силу того, что он был наполнен рвением.
Его образ жизни убеждает меня чтить и рыболовную сеть.
225 Но я отвернусь от тебя, даже если ты будешь прикрываться чем-нибудь благочестивым[37]:
все это суть лишь западня и ловушка.
Ты подобен живописцу, который изображает прекрасные
формы, покрытые растерзанной и пораженной проказой кожей:
или изображай всю красоту, или не изображай ничего!
230 Но и то скажи: можно ли назвать невежественными тех,
кто составил такие [важные] учения и писания[38],
в которых мы с трудом уразумеваем лишь немногое из их глубокого смысла
(хотя мы с детства научены искусству слова)
для объяснения которых в свою очередь написано столько книг и предприняты такие труды,
235 что все наполнено блестящими произведениями, являющимися плодом скрупулезной работы,
написанными на всех языках и отличающихся научным талантом,
имеющими своим плодом возвышенное толкование [этих трудов[39]]?
Как бы им (апостолам — А.Я.) удалось убедить царей, города и собрания,
обвинявшие их и обладавшие великой силой красноречия,
240 [когда они оказывались] перед судьями и в театрах?
Как бы им удалось убедить мудрецов, юристов, высокомерных Эллинов
(когда они выступали перед народом и были искусны в красноречии)
и обличить их публично,
{129} если бы они не были причастны к той культуре[40], в знании которой ты им отказываешь.
