Ознакомительная версия.
До Спасителя человечество не смело именовать Бога Отцом, близким себе. Но когда Сын Божий принял на Себя грехи людей и принес Себя в искупительную жертву за них, этим Он исходатайствовал право именовать Бога Отцом, Аввою (Рим. 8, 15), а нас – детьми и Ему «братьями» (Евр. 2, 17; 3, 14). Таким образом в этом слове «Отец» сокровенно заключена идея искупления. Оно тогда ещё не совершилось, когда Господь говорил это. Но уже самое Его пришествие было началом искупления, и Он о будущем мог говорить уже, как о настоящем. Ещё при крещении Христа Отец сказал Иоанну: "Сей Крещаемый есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же (через которого) благоволих", т. е. возвратил Свое отеческое благоволение к людям. И при рождении Его в Вифлееме ангелы пели пастырям: "Слава в вышних Богу… в человецех благоволение", конечно же, Божие. Ради Сына Единородного нам возвращено сыновство благодатное у Отца Небесного. Итак, и Сам в Себе, и ради Сына Искупителя, Бог есть воистину Отец. Сын Божий повелел и учил так. И ради этого одного мы и обязаны, и можем именовать Бога Отцом Своим. И какое счастье заключается в этом слове!..
Обратимся немного вглубь истории. Еврейский народ, как и язычники, за грехопадение были лишены отеческой милости. И именовали Бога преимущественно словами "Правосудный Мздовоздаятель". Но вот из уст Иисусовых эти же самые евреи, обыкновенные люди, рыбаки, рабочие, немногие вожди-фарисеи, слышат это новое имя: Бог есть Отец… Можно представить себе, каким радостным благовестием прозвучало для них это имя! И тем оно было сильнее, чем звучало непривычнее!..
Но лучше послушаем свое собственное сердце… Вот иной раз (и часто, увы!) читаешь Молитву Господню механически, мертво. И это слово промелькнет совершенно незаметно, бесследно.
А в другой раз остановишься вниманием на нём, но недостойное сердце, подавленное грехами, боится принять смысл его… Отец! Нет, я недостоин этого права считать себя сыном Ему, следовательно, для меня лично Он ещё не Отец… И больно на душе…
Но вот иногда и умом и сердцем воспримешь это святое слово… Даже побудишь себя принять его. Ведь именно так, а не иначе, научил молиться Сам Сын Божий! Следовательно, так это есть поистине! Так должно молиться. Не по дерзости моей, а по послушанию Спасителю нашему… И задержавшись на малое время вниманием, вдруг установишься в отношении к Богу как действительно к Отцу… И тогда открываются душе блаженные, утешительные мысли и чувства. И после нелегко и вспомнит, а в тот момент они переживаются совершенно ясно и ярко.
Отец… И тотчас Бог открывается прежде всего как Любовь… Бог любит людей… Значит, и меня носит в Своей любви… Как блаженно это чувство!.. А если любит, то и желает мне всяческого добра: и душе, особенно душе, но и даже телу моему, земному моему бытию. Он больше меня самого хочет мне добра. Он печётся о мне. Даже и о телесном существовании. И надежда входит в сердце… Но я грешный? Всё равно, и о мне грешном Он печётся… И не больше ли, чем о 99 праведниках! Ведь Он – Отец мне! А не – Судья, постоянно карающий. Пойду же к Нему с детским доверием, хоть и грешен… Ты – Отец: прими, не отвергай! И знаю: не отгонишь, не отвернёшься: Ты – Отец! Ты терпел меня тогда, когда я в грехах забывал Тебя совсем, а если и помнил, то всё же огорчал Тебя преступлениями моими. Но Ты не казнил сразу. Ты ждал моего обращения, Ты даже не страшил меня ужасами геенны и вечных мучений. Ты щадил меня и в грехе. Почему? Ты – Отец!..
Так неужели, когда я возвращаюсь к Тебе с покаянием, когда я обращаюсь к Тебе с молитвою, когда я для ободрения и надежды на моё от Тебя спасение называю Тебя Отцом, Ты отвернёшься от меня?.. О нет!.. Ты же Отец! Так именовать, и почитать, и обращаться, и чувствовать, и поступать повелел Твой же Единородный Сын, – а Он исполнял не Свою, а Твою волю, значит, Ты Сам хочешь этого. Потому дерзаю, побуждаю себя не страшиться Тебя! Подвигаю сердце своё навстречу Твоей Любви и говорю: Ты – и мой Отец!.. Потому уповаю, надеюсь… И в надежде радостной даже плачу утешительными слезами – так дитя плачет в коленях матери!.. И Ты приемлешь. Прошу милости. Ты дашь! Ибо Ты всегда – Отец!
А если Ты пошлёшь мне временно и скорби – и их принимаю. Ибо Ты посылаешь их не как наказание мне, а как лекарство от Своей любви ко мне. Ты хочешь, чтобы я воротился сильнее к Тебе как сын, а Ты мог бы ещё больше любить меня как Отец. И тихим светом наполняется тогда душа. Боже! Боже! как чудно, что Ты – Отец нам! И никак никогда не должно забывать этого чудного, данного нам откровения: Бог – нам Отец!
Отец
Вот, казалось, я и «закончил» свои мысли надеждою на Отца. Но как волны сменяют одна другую, так и чувства опять набегают снова и снова. И нельзя, опасно и даже грешно пред Богом и своею совестью было бы замолчать их… Пишу их так, как они родятся сами собою в живой душе в естественной последовательности, помимо даже моей воли и размышления… Может быть, Сам Бог посылает их так?
Как хорошо, как блаженно надеяться на Отца! Но тут же вспоминается, как многократно эта самая надежда на «Милостивого» была дурно использована моей слабой душой. "О, Бог милостив! – простит всё!" И снова впадаешь в грехи… Может быть, и у других так же бывало иногда? И вот самое высокое благо – Божие Отечество – обращается в повод ко греху… Какой это ужас и преступление – Самого Бога обращать в путь ко злу!!!
Что же? Или то не правда, что Он Отец? Нет, святая истина! Но я так греховен и слаб, что даже истину превращаю в ложь, свет во тьму… Оказывается, и надежда на Отца опасна мне… И тогда снова в мысли встает понятие "Праведного", "Судии". И мысль об «Отце» уходит в тень. Уже не чувствуешь Отца. Но не хочется опять оставаться только пред Воздаятелем "по делам"… И закрываешь очи ума, чтобы ничего не видеть: ни отечества, ни суда, ни наказания по правде… Но и это невозможно: от себя и Божьего света некуда убежать…
Что же делать? Ища выхода из этих крайностей – злоупотребления отечеством и надеждой на него, не знаешь, куда же склониться? Но все же как вспомнишь Молитву Господню и слово "Отец", хватаешься за Него, как за спасительный якорь: лучше уж погрешу в чрезмерной надежде, чем впаду в малодушное уныние; лучше буду уповать, чем отчаиваться. Но якорь этот все же держится на некоторой цепи – на покаянии или хоть на сознании своей греховности. Пусть и без слов и рыданий, но говорю: "Будь милостив к грешнику! Надеюсь на Твое спасительное милосердие! Верю, что как-либо спасешь меня недостойного и именоваться Твоим сыном!" И избавляюсь от уныния… Лучше опасность переупования, чем малодушного страха бесплодного. Однако из этих переживаний начинаешь понимать: почему иногда Сам Бог не показывает тебе Своей любви? Опасна она для нашей слабой природы! И потому та же самая любовь принимает вид "правды", чтобы этим вывести нас опять на путь спасения.
И ещё приходили мысли. Если бы мы были настоящими детьми, если бы мы действительно любили Бога, Своего Отца, то мы не грешили бы против Него. И сам знаешь, как прекрасно бывает сердцу, когда оно чисто. Как хорошо бывает после искренней исповеди! И внутренний дух говорит тебе: "Вот видишь, как блаженно быть в любви Божией! так не теряй же её…" Увы! Скоро слабеет эта сыновняя любовь и нежелание огорчать Отца своими грехами… Чуден наш Отец! Плохие мы дети. И всё же Отец Он.
Пришлось мне получить от одного светского человека удивительное размышление и "опытное переживание о Боге как Отце". "Ведь мы же все созданы по образу Божию и по Его подобию". Какая простая и святая мысль! Мы же в самом деле, по самому творению Божию, – уже чада Его, как созданные по Его образу. И потому, каковы бы мы ни были. Он как первообраз наш, заботится о Своём образе и подобии, как отцы заботятся о похожих на них по рождению детях. Мы часто замарываем этот образ свой, но всё же он никогда не стирается до конца… До Страшного суда, когда отнимется совсем образ Божий от осуждённых.
Итак, с какого бы ни подойти пути, всё же мы снова и снова упираемся в спасительное слово "Отче". А суть этого слова – благость и милосердие. И не сойдём с этого спасительного основания. В этом суть христианства. В этом суть Евангелия, или – что то же по-русски – "благовестия". Так научил нас молиться Сам Спаситель наш! И так будем чувствовать и молиться.
Бог – воистину Отец наш! На сём стою! Это – моё упование! Это надежда для меня, грешного! Это моё утешение! В этом моя вера! Что бы ни говорили мне люди, что бы ни шептали бесы уныния – я слушаюсь Господа моего, научившего нас в молитве Своей говорить: "Отче наш".
Потому ещё и ещё думается о Боге, как об Отце…
Я вспомнил о блудном сыне, который не смел уже называть себя сыном, а просился хоть бы в наёмники… Но вот я в евангельском тексте прочитал то, что он всё же, несмотря на свою греховность и недостоинство, все же назвал своего отца – отцом: "Пойду к отцу моему, – думает он про себя, – и скажу ему: "Отче!" и прочее… Так и мы: каковы бы ни были мы, грешные, – всё равно будем именовать Бога не иначе, как Отцом, подобно блудному сыну.
Ознакомительная версия.
