Как же поступили литовские епископы? Сначала они хотели показать свою приверженность к митрополиту Ионе, сами известили его о прибытии к ним Григория, прислали в Москву даже грамоты, которые последний принес с собою в Литву от папы, лжепатриарха Григория Маммы и Исидора; иные извещали и о своей ревности по православию. И Иона хвалил их ревность и убеждал их быть твердыми и впредь, не покоряться Григорию и охранять от него свои духовные паствы. Но вскоре имел скорбь услышать, что некоторые из этих епископов уже вошли в общение с Григорием и служат с ним, поминая в церквах ненавистное имя папы. И снова писал к ним архипастырские послания и объяснял, что Григорий Мамма, и Исидор, и ученик его Григорий - отступники от православной веры и развратители ее и что тех, которые вступят в общение с ним, "православная Церковь не имеет за христиан, но за отступники своея веры и пособники их ересей"; снова убеждал и слезно умолял епископов позаботиться о своих бессмертных душах, не сообщаться с Григорием, не внимать его учению, не бояться его запрещений, оберегать от него православных христиан. "А если кому из вас, сыны мои, - прибавлял первосвятитель, - будет от кого-либо истома за то и нужда, тот по своему к нам исповеданию и обещанию, не принимая пришедшего от Римской Церкви и не приобщаясь к нему, ехал бы ко мне. А который не поедет, забыв к нам свое исповедание пред Богом и обещание в свое ставленье, и пожелает вступить в общение с отступником Григорием, тот сам на себя положит великую и неизмолимую пред Богом тяжесть церковную". Много ли подействовали такие убеждения? На приглашение Ионы из всех литовских епископов отозвался только один. Он писал, вероятно, уже не к самому Ионе, а к преемнику его Феодосию, что Григорий, когда прибыл в Литовскую землю, "воздвигл бурю и развращение на Церковь Божию и что великая от него налога православному христианству", а затем, сказав о самом себе, как "стоял за св. Божии церкви и за православную св. Христову веру", просил у Московского первосвятителя ходатайства пред великим князем, чтобы тот пожаловал своего богомольца и успокоил его в своей державе "от таковаго злаго гонения". Митрополит в своем ответном послании благодарил епископа за его твердость и ревность по вере и извещал, что великий князь готов пожаловать его и успокоить в своей державе и "издоволить всем" и чтобы он поспешал в дом Пречистой Богородицы и великого чудотворца святого Петра митрополита. Епископ этот был Евфимий Брянский или Черниговский, который к концу 1464 г. действительно "прибеже на Москву, покиня свою епископию" и получил здесь в управление епархию Суздальскую. Что ж прочие епископы, литовские и галицкие? Некоторые из них, как мы уже упоминали, вступили в общение с Григорием почти тотчас, едва он прибыл в Литву, а другие сначала, быть может, и пытались не признавать его и не повиноваться ему, но, когда началось "злое гонение", конечно, не без воли короля, которого сам папа уполномочил в своей грамоте подвергать тяжким мукам тех, кто станет противиться Григорию, тогда смирились и мало-помалу уступили и покорились ему и его власти. Скажем ли, что эта покорность была неискренняя, недобровольная, не по совести, а только наружная, притворная, вынужденная обстоятельствами, но все же она была, и одна из наших летописей не без основания выразилась так решительно: "Прииде из Риму Григорий митрополит и седе на Киеве, и прият его король и с ним 8 епископов литовских" (8.149).
Как отозвались на призыв Григория низшее духовенство и миряне православные? Не станем отвергать, что и среди духовенства, и среди мирян православных могли найтись лица, последовавшие примеру своих архипастырей, особенно из тех, которые были близки к этим архипастырям и к королю и желали быть им угодными или устрашились "бури", воздвигнутой Григорием на Церковь Божию. Но массы православного народонаселения в Западнорусской Церкви, несомненно, оставались непоколебимыми в вере отцов, несмотря на все усилия и короля и Григория привлечь их к унии. Это засвидетельствовал сам король Казимир, когда спустя уже десять лет после прибытия Григория писал к папе Павлу II, что в Литве и соединенных с нею русских областях обитает "великое множество еретиков и схизматиков", т. е. православных, и что "число их со дня на день возрастает", и, как бы признавая недостаточность одних внешних мер против них, просил у папы дозволения основать как в Литве, так и в русских областях по два монастыря ордена бернардинов (fratres ordinis minorum observantiae), чтобы они своею проповедию и жизнию могли приводить тамошних еретиков и схизматиков к единству Церкви, а в 1469 г. действительно основал такой монастырь в Вильне, на левом берегу Вилейки, вблизи русской половины города. В частности, относительно Киева известен следующий случай. В 1471 г., когда скончался последний князь киевский, правнук Ольгердов Симеон Олелькович, бывший наместником короля Казимира, Казимир воспользовался этим, чтобы обратить княжество Киевское в воеводство, и первым воеводою в Киев назначил литовца Мартина Гаштольда, державшегося римской веры. Киевляне крайне огорчились таким назначением и два раза не принимали Гаштольда, к ним приезжавшего. Они помнили, что со времен Гедимина в течение 150 лет ими постоянно управляли в качестве наместников литовского государя лишь князья православные, и просили Казимира, чтобы он дал им или князя Михаила, брата умершего Симеона Олельковича, или хоть какого-либо другого начальника, только греческой веры, а не латинской, хотя и не имели успеха. Не очевидное ли это доказательство, что жители древней русской столицы были тогда чисто православными, а не униатами, покорными Римскому первосвященнику? Да не в Киеве только, но даже в Вильне, столице княжества Литовского, где часто имел пребывание сам король Казимир, а иногда и митрополит Григорий при своем кафедральном Пречистенском соборе, все жители русской веры оставались тогда верными православию. В 1471 г. приходили в Вильну к королю послы из Пскова, и при них, 31 марта, как повествует псковский летописец, "загореся в полнощь посад в Вильне, Лядский конец, и горе до света, и сгоре с 400 дворов и божницы лядския... а Руского конца и святых Божиих церквей Бог ублюде, христианских дворов и своих храмов, а иноверныя на веру приводя, а христиан на покаяние". На языке этого летописца лядские божницы означали латинские костелы, святые Божии церкви - православные храмы, иноверные латиняне, христиане - русские, православные.
Оставаясь твердыми в вере отцов, православные великого княжества Литовского выражали, как и прежде, свое усердие к ней пожертвованиями на святые храмы и обители и на содержание своего духовенства. Пример в этом подавали православные князья - потомки великих князей Гедимина и Ольгерда, имевшие в своем владении или управлении разные города и области Литовского государства. Один из правнуков Ольгерда, князь Иван Юрьевич Мстиславский, пожертвовал Полоцкому епископу Каллисту и его кафедральному Софийскому собору сельцо на реке Марынце с угодьями (1458 - 1459) и мстиславскому Онуфриевскому монастырю - озеро Гостин (1468). Супруга этого князя Юлиания пожаловала Николаевской церкви в погосте Даниловском сельцо Гридково с угодьями и доходами (1461). А оба они вместе, князь и княгиня, соорудили на своем дворе в Мстиславле большой собор во имя Пресвятой Троицы с шестью приделами и для причта его определили хлебные, медовые и денежные дани (1463). Другой правнук Ольгердов, князь Михаил Александрович слуцкий, дозволил боярину своему Василию Царю купить "дворец" для придачи слуцкому Троицкому монастырю (1455 или позже). Родной брат этого князя, третий правнук Ольгердов, Симеон Александрович (Олелькович), бывший наместником литовского государя в Киеве, сделал весьма много для Киево-Печерской лавры. Пред началом настоящего периода мы видим эту знаменитую обитель уже довольно благоустроенною: в ней были настоятель - архимандрит Николай и другие монастырские чины - келарь, уставщик, ключник и "много старцев". Но Великая церковь печерская, разрушенная еще при Батые (1240), оставалась в развалинах. Князь Симеон на собственные средства воздвиг ее вновь, украсил иконным писанием, обогатил золотом, серебром и драгоценными сосудами (1470). В следующем году он и погребен здесь, как прежде погребены были его дед, бывший наместником в Киеве, Владимир Ольгердович (? 1394) и некоторые другие дети Ольгердовы. Один из потомков князя Любарта, сына Гедиминова, кобринский князь Иван Семенович, вместе с матерью своею Иулианиею пожаловал в 1465 г. кобринскому монастырю Святого Спаса мельницу на реке Шевни со ставом и с сеножатями, а также земли со всеми доходами с них и назначил ежегодные медовые дани и в том же году пожаловал кобринской Петропавловской церкви людей в Кобрине и земли со всеми их доходами, пашнями и десятинами. Около того же времени еще один из потомков Гедиминовых, князь Юрий Семенович Гольшанский, дал Киевской лавре подтвердительную грамоту на владение землями и людьми, пожалованными ей дедом его, князем Иваном Ольгимонтовичем. Вообще, если православные в Литовском княжестве терпели что-либо за веру от митрополита Григория и своего великого князя Казимира, то, с другой стороны, всегда могли находить для себя опору, ограждение и утешение в своих поместных православных князьях из того же великокняжеского, Гедиминова и Ольгердова, рода, а также в других православных князьях и вообще владельцах, под властию которых непосредственно находились.
