вскоре стало очевидно, что "похоронили" атеисты отнюдь не Бога, а всего лишь
кучу церковной утвари.
С Французской революцией "штурм Небес" не кончился. Вновь и вновь
продолжался он то под знаком эволюционизма или библейской критики, то под
предлогом борьбы с реакцией. Бисмарк и французские министры, немецкие
социал-демократы и русские революционеры с разных сторон вели упорные атаки
на христианство. Однако на рубеже XX века опрос, проведенный среди деятелей
культуры, показал, что, по мнению большинства из них, религия далека от
упадка. Известный американский философ Уильям Хокинг писал в те годы: "Не
следует спешить с суждениями о том, что наш век нерелигиозен. Потенциально
люди становятся более религиозными. Это развитие религии еще скрытый
факт"10. А поскольку факт этот постепенно становился все менее скрытым,
атеизм снова прибегнул к насилию.
В первой трети XX столетия социальные перевороты в России, Мексике,
Германии и Италии привели к настоящей войне против христианства и других
религий, войне, которая в КНР и Албании приняла впоследствии тотальный
характер. Весь возможный арсенал средств - от пропаганды через печать и
радио, трибуны и кафедры до жестоких массовых расправ - был пущен в ход,
чтобы покончить с религией. Рука об руку с воинствующим богоборчеством
против нее шли индифферентизм и пошлая рассудочность, обывательский
материализм и "новый" гуманизм - эпигон ренессансного. Но победа, на которую
так надеялись гонители, не наступала.
x x x
Эти битвы, которые были предсказаны еще в Библии, христианство
предвидело давно, и в той же Библии Церковь черпала уверенность в своей
неодолимости.
Правда, находились и среди христиан такие, чья воля оказалась
парализованной натиском секуляризма11. Их мучил вопрос: имеет ли Церковь
будущее? Но задавали они его себе так, будто она есть только человеческий
институт, забывая о словах Христа, сказанных апостолу Петру: "Создам Церковь
Мою, и врата адовы не одолеют ее".
Разумеется, это обетование - не призыв к пассивности. Что было бы, если
бы ученики Иисусовы вместо того, чтобы "проповедовать Евангелие всей твари",
заперлись в своих домах? Впрочем, даже и тогда дело Христово продолжалось бы
в мире. Умолкли бы апостолы - "возопили бы камни". Христос нашел бы Себе
иных служителей...
С другой стороны, законен вопрос: не потерял ли сегодня сам мир
потребность в вере? Разве не довольствуется он тем, что дает ему светская
культура?
Некоторые признаки этого есть: длительный натиск антирелигиозных сил не
мог пройти бесследно. Но в то же время лишь предвзятый человек может
отрицать, что жажда веры постоянно возрождается даже в атмосфере гонений,
секуляризма и утилитарной бездуховности.
Современная ситуация позволяет более отчетливо увидеть и самую душу,
подлинную сущность религии. Оттого, что в наши дни уже не ходят на ипподром
с пением молитв, как в Византии, и не топят еретиков в Волхове, как в
древнем Новгороде, вера не пострадала, а только выиграла. Теряя связь с
государством, она освобождается от балласта номинальных последователей.
Превращение христианства в официальную идеологию чаще всего приводило к
уродливым явлениям, отравляющим церковную жизнь. Гораздо лучше, когда
"язычник" любой формации исповедует себя таковым, чем когда он в угоду
обществу называется христианином12.
Нынешний атеизм не какая-то принципиально новая ступень сознания, но
вскрытие реального соотношения духовных уровней в обществе. На Западе многие
представители Церкви жалуются на то, что "храмы пустуют", однако при этом
они забывают, что куда хуже, если храмы полны, но пустуют сердца. Внешнее
исполнение обрядов далеко не всегда показатель благополучия веры, и,
напротив, слабая посещаемость храмов отнюдь не доказывает ее упадка. К тому
же внешние формы церковной жизни всегда менялись в прошлом, будут меняться
они и в дальнейшем. Поэтому неизбежны периоды, когда необходимость перемен
сказывается на числе людей, систематически ходящих в церковь.
Но ключ к проблеме нужно искать глубже: в запросах самого человеческого
духа. Не говорит ли мятеж "новых левых" - этих современных нигилистов - о
том, что, даже потеряв Бога, люди страстно ищут абсолютного, что они не
могут довольствоваться наличной действительностью? Сегодня вновь повторяется
драма Фауста - человек открывает в себе вечное стремление ввысь и
неудовлетворенность тем, чего он достиг. Показательно, что это стремление
особенно сильно проявляется в развитых странах, пришедших к материальному
благополучию. Чем сильнее становится власть "массовой культуры", техники и
урбанизации, тем острее чувствует индивидуум тяжесть новых оков, возложенных
на него; религия же, по верному замечанию одного современного исследователя,
"остается наиболее личностной из всех форм человеческой деятельности"13.
Поэтому именно в ней дух, затерянный в лабиринтах цивилизации, вновь и вновь
обретает для себя прочную основу и внутреннюю свободу. Личность, то есть
высшее проявление человеческого, всегда будет находить оплот в Святыне.
x x x
Разумеется, прогресс веры нельзя измерять одной статисти кой. "Если и
впрямь началось христианское возрождение - говорит английский писатель К.
Льюис, - развиваться оно будет медленно, тихо, в очень маленьких группах
людей". И это незаметное возрождение действительно происходит повсюду, даже
там, где его меньше всего могли ожидать.
Не следует, однако, игнорировать и те явления, которые обнаруживаются
на поверхности. После всего, что выпало на долю религии в эпоху
секуляризации, верующими в наши дни считают себя почти 90%. населения
Земли14. Автор, приводящий эту цифру, правда, оговаривается, что среди
формально религиозных людей есть немало равнодушных; но ведь и среди тех,
кого относят к атеистам, - множество скрыто верующих или близких к вере.
Есть основания утверждать, что в XX веке религия вопреки прогнозам
скептиков стала играть роль в чем-то даже большую, чем в минувшие века. Это
можно проследить в самых разных сферах культуры. Например, если двести или
триста лет назад многие художники, обращаясь к евангельским темам, видели в
них главным образом сюжетную канву, то теперь в основе творчества таких
выдающихся мастеров, как М. Шагал и Н. Рерих, Ж. Руо и С. Дали, мы находим
подлинно мистическое мироощущение. Религиозные и мистические проблемы
волнуют в наши дни писателей так, как не волновали сто лет назад, за
исключением, пожалуй, России15. В защиту высших духовных ценностей
выступали: Ш. Пеги, Л. Блуа, П. Клодель, Ф. Мориак, Ж. Грин и А.
Сент-Экзюпери во Франции; Г. Честертон, К. Льюис, Т. Элиот, И. Во и Г. Грин
- в Англии; Т. Манн, Г. Гессе и Г. Белль - в Германии; М. Булгаков, Б.
Пастернак и А. Солженицын - в России; Д. Сэлинджер, Р. Брэдбери, Дж. Апдайк
- в Америке; Д. Папини - в Италии. Драматизм духовных исканий и кризисов с
необыкновенной силой изображен в творчестве Ф. Кафки и Р. Рильке. И даже
критикуя религиозную жизнь своих современников, многие писатели делают это
во имя очищения и обновления веры. Таков же был смысл и обличительных речей
древних пророков и Отцов Церкви, которых всегда отличала непримиримость к
любым искажениям подлинной религиозности.
Среди представителей науки и в прошлом подавляющее большинство не
видело противоречия между религией и естествознанием. Напомним хотя бы имена
Кеплера, Ньютона, Пастера*. В наши же дни среди ученых речь идет уже о
синтезе веры и знания. На это указывает лауреат Нобелевской премии Чарлз
Таунс, создатель лазеров. "Цель науки, - говорит он, - открыть порядок во
Вселенной и благодаря этому понять суть вещей, которые мы видим вокруг себя,
в том числе понять жизнь человека. Цель религии может быть определена, мне
кажется, как постижение (и, следовательно, принятие) цели и смысла
Вселенной, а также того, каким образом мы связаны с нею. Эту высшую
целесообразную силу мы и назовем Богом"16. Приведенные слова - не
случайное, частное мнение. Его разделяют люди, которым принадлежит создание
современной картины мира. А.Эйнштейн говорит о значении веры для ученого, М.
Планк, Н. Бор и Э. Шредингер - о связи науки и религии, А. Эддингтон, Д.
Джине и П. Иордан считают познание мира путем к Богопознанию.
