Алексей Павловский - Ночь в Гефсиманском саду

Любопытно отметить, что мир, первоначально весь покрытый водою, в дальнейшем, когда стали говорить о «конце света», представал в таких прогнозах опять-таки покрытым водою.

Вспомним Ф. Тютчева:

В четвертый день Бог сказал: «Да будут светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и для знамений и времен, и дней и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так». (Быт. 1: 14, 15).

Он создал также солнце и луну, чтобы они также светили на землю. «И увидел Бог, что это хорошо».

Здесь у читателей может возникнуть вопрос, если они вспомнят, что уже в первый день творения были произнесены слова: «Да будет свет!»

По этому поводу бывали споры и среди богословов. В конце концов все сошлись на том, что в первый день творения существовал как бы некий рассеянный свет, что, по мнению уже упоминавшегося Айзека Азимова, подробно разобравшего эту гипотезу, в общем не противоречит данным науки, полагающей, что так называемый Большой взрыв предшествовал, разумеется, появлению «упорядоченного» звездного неба.

Но дело, конечно, не в том, соответствуют ли иногда библейские утверждения рабочим гипотезам науки, иногда тоже не бесспорным и меняющимся с каждыми новыми исследованиями, — не забудем, что мы читаем сейчас Библию по преимуществу как произведение поэтическое.

Рассеянный свет, появившийся по божьему слову в первый день творения, на четвертый день собрался, сгустился, или, выражаясь современным языком, сфокусировался в светила, образовавшие на небе знакомый нам всем узор. В Библии сказано, что узор этот не только прекрасен, но и имеет смысл: он дает возможность измерять время и угадывать направление в пространстве и в судьбе.

В пятый день Бог создал пресмыкающихся, животных и «всякую птицу пернатую». Он их благословил и сказал: «…плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле» (Быт. 1: 22).

И наконец, в шестой день был создан человек. Об этом, с присущей Библии торжественностью, сказано так: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею…» (Быт. 1: 26).

Человек был создан из праха, из земли. Он был комочком красной глины, пока Бог не оживил его своим дыханием, вдунув в мертвый прах бессмертную живую душу.

А седьмой день стал днем отдохновения.

Надо, наверно, еще добавить, что шесть дней творения, как и многое другое в Библии, не следует (по мудрому совету Эразма) понимать буквально. Библейские время и пространство далеко не всегда совпадают с нашими обыденными представлениями, сложившимися тогда, когда уже были изобретены календарь, часы, то есть когда в сознании человека появилось само понятие времени. Поэтому было бы, конечно, верхом наивности предполагать, что дни творения вершились по нашим суткам с их двадцатью четырьмя часами и по нашему солнечному или лунному календарю. Шесть дней — поэтическая условность, гигантская, великолепная и поистине божественная метафора, взывающая не к повседневным, бытовым знаниям, а к вере и поэтическому чувству, она рассчитана на потрясение — религиозное, поэтическое или просто безотчетно — эмоциональное.

Великое творение мира свершилось тогда, когда не было не только мира, но и самого времени. В Апокалипсисе сказано, что когда-то времени не было и — грозно пророчествует эта книга! — когда-нибудь, в конце света, его опять не станет…

Мысль о том, как не бывает времени (а это, может быть, самое страшное и мучительное, что может себе представить человеческое воображение), прошла через всю мировую литературу. В русской классике она с особой силой возродилась у Ф. Достоевского.

Первоначально Бог создал человека бессмертным, но, как мы увидим, драматические события, развернувшиеся в дальнейшем, лишили человека, по его же собственной вине, блаженного дара. Правда, душа человеческая так и осталась бессмертной, но, как пояснил много позднее апостол Павел, не у всех и не всегда, но это, впрочем, почти целиком стало зависеть от самого человека.

Однако здесь начинается уже следующая страница Ветхого завета.

Как уже было сказано, Бог сотворил человека из праха, из красной глины, вдунул в него душу и придал ему собственные черты. Он дал ему и имя — Адам, что дословно означает «человек».

Страницы, где описывается жизнь Адама в раю, пожалуй, одни из самых пленительных во всей мировой литературе.

В главе, где описывается райский сад, фразы словно источают легкую и нежную мелодию; все тихо, солнечно, земля уютна; деревья, цветы и злаки ласкают взор своего единственного властелина и тянутся к нему в руки. Посреди сада, разделяя его, плавно текла большая река — она питала растения влагой, от нее же исходил легкий пар, украшавший вечно голубое безмятежное небо тонкими облаками, еще не знавшими ни гроз, ни молний. В середине, отделенное от других деревьев цветущей лужайкой, стояло, возвышаясь над ними, дерево жизни, а неподалеку раскинуло широкую крону, усеянную золотистыми и румяными плодами, древо познания. Плавно огибая это священное место, река катила свои прозрачные воды куда-то далеко за пределы сада. Адам никогда не задумывался о том, куда течет столь хорошо знакомая ему река, исчезая из глаз за деревьями и кустарниками. У него не было желания узнать что-либо помимо того, что его окружало. Он даже не знал, что был счастлив.

Однако, как ни странно, первый человек, олицетворяющий в наших глазах счастливое неведение, хотя и был безмятежен, но не был бездеятелен.

Как знать, может быть, человечество, припоминая в Библии свое далекое детство, просто было не в состоянии вообразить себя бездеятельным. Тысячелетия тяжкого и непрестанного труда могли и в самом деле уничтожить в его прапамяти столь несвойственное ему состояние. Так или иначе, но Библия, которую один из поэтов назвал записной книжкой Бога, тщательно отметила, что Адам трудолюбиво и радостно возделывал свой чудесный сад, ухаживал за ним, но труды его были легки и не приносили усталости. Была у него и другая важная цель, данная Богом: Адам должен был дать имена всему, что он видит — травам, деревьям, плодам, самой реке, а также всем прочим тварям: птицам, рыбам и пресмыкающимся. Гуляя по саду и давая имена, Адам увидел, что река, при своем выходе из рая, разделялась на четыре других, которые, как впоследствии, оказалось, были четырьмя главными реками мира. Одну из них он назвал Фисон, она выходила в землю, наименованную в дальнейшем Хавила, — эта благодатная земля, похожая на рай, была тогда еще не населена, и за купами райских дерев Адам не различал ее очертаний; впоследствии люди, потомки Адама, нашли там золото, благовонную смолу, драгоценные камни, страна стала богатой и многолюдной. Вторую реку он назвал Гихон; вытекая из райского сада, она несла свои прозрачные священные воды, а вместе с нею рыб и многих тварей в страну Куш, сделавшись там главной рекой, поскольку омывала все ее границы. Третья названа Хиддекель — потом она стала известной под именем Тигр. Эта река, которой предстояло сыграть особую роль в истории человечества, текла к Ассирии, но круто изгибалась несколько восточнее этой легендарной и не менее знаменитой в истории страны. Четвертой же рекой был Евфрат.

Выйдя из рая, все эти реки на многие тысячелетия как бы сохранили на себе благословение тех мест, где получили имена от первого человека. Ореол божественности до сих пор в глазах верующих незримо стоит над их водами. Даже современный пейзаж, давно утративший последние приметы райского происхождения, неспособен уничтожить очарование, исходящее уже не столько от самих вод, сколько от имен, продолжающих звучать по-особому, с поистине библейской торжественностью.

Вернемся, однако, к Адаму. Итак, он давал имена всему, что он видел. Мы уже знаем, что, по библейским представлениям, дать имя означало то же самое, что вызвать названный предмет к существованию. Бог поселил Адама в раю, где уже были и травы, и деревья, и птицы. И все же Адам (не забудем, что он был создан по образу Бога), дав имена всему видимому и слышимому, как бы окончательно утвердил мир в его существовании.

Итак, райский сад был возделан и ухожен трудами рук Адама. Он сделал даже большее — поименно назвал все сущее.

Бог разрешил ему все — растить деревья и травы, вкушать плоды, любоваться неизъяснимой красотой райского мира. Ему дано было великое счастье видеть однажды наяву то, о чем народы всей земли будут лишь грезить в своих смутно-прекрасных мифах, легендах и сказках.