В тот момент я окончательно решила подружиться с танцовщицей, чтобы можно было хоть к кому-нибудь элементарно зайти в гости или одолжить что-нибудь, например, соль или горчичники. А еще лучше — поделиться. Есть люди, с которыми просто хочется поделиться. Но вдруг нам повезло: я выиграла престижный конкурс, и мне с сыном оплатили авиаперелет и проживание в столице. Мы быстро собрались и уехали, и нас долго не было. Кусок той жизни был похож на сказку, после которой хочется чуда. Вернувшись в свой город, я быстро нашла более оплачиваемую работу, и мы уехали из общежития. Танцовщица совсем выпала у меня из виду. Помню нашу последнюю встречу, она, невероятно расстроенная, спускалась по лестнице, а я поднималась.
— Эй, балерина, — громыхал над ней голос Гали, — у тебя, кажись, в комнате пожар.
— Вызовите пожарных…
— Уже вызвали. Ты… это вещи собери, а то все сгорит!
Она, смахнув слезу, помотала головой:
— Пусть…
Действительно, в ее комнате был пожар, соседи, преображенные водкой, помогали его тушить. Я тоже вышла, напрочь забыв о правилах, установленных здесь, и, пока моя комната оставалась открытой пять минут, из нее исчезла стопка перевязанных шпагатом книг по истории английской литературы. Две последующие недели я находила обрывки страниц в туалете. И вскоре мы съехали.
Как я узнала много позже, танцовщица в комнату так и не вернулась. Где она? Что с ней? Жива ли? Никто не знает. Может быть, она тем вечером ушла в свой мир, и ее там радостно приняли. Хочется думать. Но каждый раз, когда я вижу прекрасный танец, мне кажется, что это танцует она; и такое волнение меня охватывает от возможного знакомства — не передать…
Записки дивеевской послушницы
Вчера молилась я весь день, —
такое дело…
Душа летала в небесах,
вниз не хотела.
Не понимая этот мир
и не приемля,
она с трудом,
большим трудом
сошла на землю…
К этой поездке я готовилась полгода. И вот час настал: я стою перед воротами Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского женского монастыря в Нижегородской области. Здесь находятся две главные святыни России — мощи Преподобного Серафима Саровского и канавка, по которой ступала Богородица; она так и называется — канавка Царицы Небесной, вдоль нее посажены удивительной красоты розы и лилии, клубника и виноград. Паломников в этих местах не счесть, зато послушников, как правило, не хватает. Начитавшись литературы о многочисленных чудесах, происходящих здесь, я с трепетом иду к благочинной монастыря устраиваться на послушание. Благочинная меня внимательно выслушивает и записывает мои координаты, при этом ни профессия, ни имущественное положение, ни гражданство ее не интересуют.
На первом месте — послушание.
И сразу же мне дают послушание — красить забор. Нет и речи о том, чтобы сначала устроиться в гостинице или найти другое подходящее жилье, передохнуть, разложить вещи. Сказали «красить» — значит, надо красить. Я с женщинами, только что приехавшими из Новокузнецка, спешно оставляю вещи в хозяйственном помещении монастыря, и мы, накинув рабочие халаты и повязав косынки, идем работать в нестерпимую жару. Разговаривать во время работы можно только по необходимости. За работой надо читать про себя Иисусову молитву или «Богородице, Дево, радуйся…».
К обеду я немного приуныла и вдруг, не веря собственным глазам, увидела перед собой известного по патриотическим сериалам актера с бревном на плече. Надвинув фуражку по самые брови, актер постарался пройти мимо нас незамеченным, но тут перед ним появилась я и попросила автограф.
— Я здесь автографов не раздаю! — получаю резкий отпор и снова иду красить.
Вечером идем окунуться в святой источник матушки Александры. Температура воды всего четыре градуса. С непривычки заходить страшно, но надо три раза окунуться с головой.
Ночлежку нам определили у одной из инокинь. Именно ночлежку, потому что назвать двухъярусные нары, покрытые старыми матрацами, по-другому язык не поворачивается. Удобства во дворе, кипятить воду даже своим кипятильником не благословляется, никакой посудины вроде таза, чтобы помыться, нет — так меня встретил монастырь. Стоило прилечь, как я услышала рядом с собой тяжелый грудной кашель, а затем и рвоту. «Господи, помоги», — пронеслось в голове. Оказывается, рядом с нами поселили больную бомжиху, которая каждые полчаса либо сотрясалась от кашля и кровавой рвоты, либо описывалась. Естественно, за ней нужно было ухваживать. После короткого совещания решаем: выносить горшок бомжихи будем по очереди. Я впадаю в панику. И тут же слышу голос одной из своих спутниц: «Смиряйся, сестра».
Вечереет, знакомимся.
Мария по профессии врач-онколог. В ее работе смерть — давно сложившаяся закономерность, она и привела ее к Богу. Мария рассказывает, как меняется тяжело больной после исповеди и причастия. Рак открывает такие стороны в человеке… Злые, как правило, озлобляются еще больше, добрые за все благодарят Бога и судьбу и редко, очень редко люди осознают конец своей жизни.
— Неделю назад на руках у меня умирал мальчик от рака печени, — говорила Мария полушепотом, — умница, два диплома — переводчика и экономиста, почти поступил в аспирантуру. Один экзамен сдать осталось. Лежит на койке весь синий и, превозмогая боль, зубрит высшую математику. Я ему говорю: «Тебе нужно отдыхать», а он отвечает, что некогда, еще успеет. Сама думаю: зачем родители, зная диагноз, принесли учебник? Лучше бы батюшку позвали, чтобы побеседовал, причастил, успокоил, а то надрывается из последних сил. Через два дня санитарочка прибегает, говорит, что он все, уходит, я бегом к нему, держу за руку. Он смотрит на меня, двадцать четыре года на днях исполнилось, и спрашивает: «Это все?», я молчу. Сижу, глажу его руку, говорю, чтобы не боялся, а он вздыхает: «Эх, математику не сдал!» Это были его последние слова…
В монастырь Мария приехала не впервые, чувствует, что работать ей с каждым годом все труднее, а после поездки в Дивеево к батюшке Серафиму всегда появляются силы.
Татьяна — продавщица в церковной лавке. По профессии бухгалтер-экономист с высшим образованием, после нескольких операций не захотела работать по специальности. Пришла к Богу и сразу почувствовала себя здоровой.
Ольга работает художником-дизайнером в известной столичной фирме. У нее изысканный маникюр, а лицо и прическа подчеркивают работу искусного косметолога-визажиста. Ольга уверяет, что так было не всегда:
— Я несколько лет после развода просидела дома без работы, без денег, состояла на бирже труда. Питалась Бог знает чем, была в жуткой депрессии, но однажды в троллейбусе ко мне подошла одна бабулечка и говорит: «Что, миленькая, работу найти не можешь?» Меня словно обожгло, откуда незнакомая бабка знает про меня, я об этом даже родителям не писала. «Не могу», — честно призналась я бабке, а она мне: «Ты, ласточка, пойди в храм, купи свечечку потолще да и поставь Иверской Божией Матери и помолись Ей, попроси, чтобы Она послала тебе работу, можешь поминать меня, грешную, какими хочешь словами, если Божия Матерь тебе не поможет». Я, конечно, об этом разговоре забыла, но потом как-то прохожу мимо церкви, дай, думаю, зайду, купила свечку, попросила работниц показать мне икону Иверской Божией Матери, подошла к ней, молюсь, а молиться-то толком не умею, стою, говорю про себя и вдруг как зареву! Ревела-ревела, пока не обратила на себя внимание прихожан, а потом быстро воткнула свечку и ушла. Дома забыла про это. А примерно через неделю звонит телефон, в солидной фирме неожиданно освободилась вакансия, и мне предлагают временно поработать, я была вне себя от счастья и тут же помчалась устраиваться на работу. Кстати, сразу после этого звонка телефон отключили за неуплату… Я с того светлого дня стала в церковь заглядывать чаще, и временная работа стала постоянной, а потом и замуж вышла, ребенка родила, нынче во второй класс пойдет. Вот что мне вера дала…
С тех пор Ольга считает своим долгом ежегодно ездить по святым местам и хотя бы неделю поработать там во славу Божию, то есть бесплатно.
Екатерина, домохозяйка, мать двоих детей-подростков, рассказывает про себя:
— С тех пор как в нашем доме появился компьютер, затем второй, мне жизни не стало. Какие-то дебильные игры, ужасающе циничные фразы и тупые-тупые детские глаза. Оба сына одновременно забросили учебу. Муж с утра до ночи на работе. А что могу я одна? Запретила мальчишкам дома играть, так они в компьютерные салоны стали ходить или к друзьям. О, сколько я перетерпела! За старшего ночами сидела, делала курсовые работы, а потом спрашиваю: «Денис, тебе не стыдно?», он отвечает, что нет, я в слезы, а младший вторит ему: зачем, мол, нас родила, раз воспитать не можешь? Я человек воцерковленный, понимаю, что не дети мои это говорят, а бесы. Ребята от природы умные и добрые мальчики. Я плачу вечерами, обзваниваю друзей, соседей, а дети в ответ: «Сейчас доиграем и придем». Начинаю усиленно молиться, читать акафисты, тогда раздается звонок: «Мама, уже идем». Я по всем храмам за них сорокоусты заказала, можно сказать, насильно привела их на исповедь и к причастию, потом также под давлением заставила их пособороваться и молилась, молилась непрестанно и вот гляжу — стали у моих сыновей появляться «тройки», ага, думаю, значит, стали учиться. Господи, помоги, вразуми, настави! Я иной раз глажу им рубашки, брюки, а про себя читаю Богородичную молитву, по монастырям стала заказывать псалтири на год о здравии детей и вот буквально перед каникулами слышу, как старший говорит младшему: «Что-то меня вообще к компьютеру не тянет, раньше по десять игр за вечер играл, а сейчас и одной не могу…» Я после этих слов сразу же заказала благодарственный молебен Господу, а сейчас вот сюда приехала помолиться. Знаете, это самое страшное, когда ребенок тебя не понимает. Не дай Бог никому!
