В этом пересказе истории говорится о том, что некоторые ханаанеи выбрали мир, а другие покинули землю, причем последних ждал сюрприз. «Что стало с гиргашеями? – спрашивает рабби. – Они повернулись и ушли от Израиля. И Бог даровал им иную землю, не менее прекрасную, чем прежде, а именно – Африку». Финикийцы, дружелюбно принявшие ханаанеев, основали мощную колонию под названием Карфаген в Северной Африке, которая процветала до 146 года до н. э., когда она была разрушена римлянами. Так ханаанеи действительно пережили геноцид от рук безжалостных завоевателей, но не евреев, а кровожадных римлян. Эта версия истории ханаанеев напоминает загадочные версии истории амалекитян в Талмуде, где даже потомки Амана покоряются Торе. В обоих случаях благородные мудрецы пересмотрели божественные заповеди в соответствии с тем, что, по их мнению, Бог должен был приказать, а не с тем, что об этом говорит Писание{312}.
История Финееса служит другим наглядным примером новой интерпретации, которая сглаживает острые углы неприятного отрывка. В оригинальной версии Библии ревнитель Финеес действует в одиночку, когда в порыве ярости убивает мужчину и женщину, нарушивших запрет. Позднейшие тексты, библейские и раввинистические, без оговорок прославляют Финееса, хотя некоторые звучат сдержаннее. В одном псалме вспоминается ревность героя, но ничего не говорится о насилии: «[Финеес] совершил свой суд – и мор прекратился. Это стало его заслугой навеки, из рода в род». Как понимали некоторые позднейшие учителя, это значило, что заслуга Финееса заключалась в молитве, а не в акте насилия{313}.
Другие авторы не знали, что делать с Финеесом, прекрасно понимая, что случится, если каждый разгневанный человек возомнит, что он действует по Божьей воле. Иудейские мудрецы подчеркивали, что Финеес «встал посреди собрания», то есть действовал по поручению общины. По-видимому, говорили они, старейшины обсуждали, следует ли наказывать виновных смертью, так что Финеес не был одиночкой, производящим самосуд. Такие писатели, как Филон и Флавий, желая смягчить жестокость деяния Финееса, добавляли к повествованию некоторые детали: вероятно, кроме прочих преступлений, жертвы Финееса оскорбили Моисея. Некоторые тексты в Талмуде подчеркивали, что Финеес сделал нечто неприемлемое: там говорится о гневе Моисея и других на убийство и о том, что оно причинило сильную боль самому Финеесу{314}.
Понимание в духовном смысле
В истории очень часто повествования о покорении Ханаана понимали в духовном смысле, что позволяло забыть о реальном насилии, жертвами которого стали реальные люди. Это пример одновременно как отрицания ущерба, так и отрицания жертвы – в буквальном смысле, поскольку реальные люди якобы не пострадали. На вкус современного читателя – христианина или иудея – такие аллегорические или духовные толкования кажутся загадочными или притянутыми за уши, поскольку они видят в историческом повествовании исключительно символы и мифы. Однако, как я покажу, такое понимание, возможно, стоит не так далеко от изначального намерения автора историй о завоевании Ханаана, для которого ханаанеи хотя бы отчасти были символами ненавистного язычества.
Иудеи, например, признавали авторитетность повеления истреблять амалекитян, но лишь ничтожно малая часть из них думала, что речь здесь идет об одном народе, носящем этот титул. Начиная со дней создания Талмуда и далее ведущие иудейские мыслители видели в Амалеке не расу, но ряд грязных желаний или греховных импульсов, отделяющих нас от Бога, которые следует безжалостно искоренить{315}. Согласно такому толкованию Бог заповедал вести войну не с определенной расой, но с делами Амалека, которые подобны тому, что христиане понимают под грехом против Святого Духа. Как христиане, так и иудеи понимают, что бороться с внутренними искушениями нужно действительно постоянно: Амалек всегда стоит рядом с нами. Один из величайших учителей иудаизма Бааль Шем Тов, живший в XVIII веке основатель хасидизма, говорил своим ученикам:
...
Каждый раз как вас одолевает забота или сомнение насчет того, как Бог правит миром – это Амалек атакует вашу душу. Надо стирать имя Амалека из нашего сердца, где бы и когда бы он ни нападал на нас, чтобы мы могли служить Богу в совершенной радости.
Учитель ХХ века Менахем Шнеерсон, которого некоторые считали мессией, говорил о том же: «Амалек порождает сомнения и колебания, которые охлаждают горячее желание служить Богу. Победить в нашей внутренней войне Амалека означает посвятить себя служению Богу без остатка»{316}.
Современные ортодоксальные иудеи понимают под Амалеком искусителя, то есть существо, подобное христианскому дьяволу. В статье на одном веб-сайте рассказано о психологических тонкостях искушений словами, которые напоминают «Письма Баламута» К.-С. Льюиса. Разумеется, пишет один нынешний ортодоксальный иудей, Амалек не вылезет на сцену, чтобы открыто поставить под сомнение существование Бога: в таком случае его быстро бы разоблачили. Он будет вести себя иначе: «Сначала Амалек скажет человеку, чтобы тот не слишком ревностно исполнял мицвот [заповеди] или не слишком полагался на Бога в целом, но это не будет абсолютным сомнением… Подобные мысли – одна из самых страшных опасностей среди всех тех, которые подстерегают соблюдающего Закон еврея»{317}. Так Амалек проделал огромный путь, оставив далеко позади свое историческое прошлое, когда он был крохотным племенем в пустыне около 1200 года до н. э.
В истории мусульмане делали примерно то же самое со своими жестокими текстами, понимая их духовно и используя знакомые нам техники аллегорического толкования. Один спорный текст в Хадисе рассказывает о том, как Мухаммед после битвы заявил: «Мы покончили с меньшим джихадом, а теперь нам пора приступить к великому джихаду». Как он объяснил, битва со внешним физическим противником есть одна из форм джихада, но она имеет не самое главное значение. Настоящая битва – великий джихад, аль-джихад аль-акбар , – это сражение со злыми желаниями и силами, которые не дают человеку владеть своим умом и своей душой{318}.
Комментаторы из числа строгих исламистов уже давно ставили под сомнение аутентичность этого речения, однако сама эта идея оказывала большое влияние на ислам на протяжении его истории. Такова ключевая доктрина суфизма, вокруг которой происходило интеллектуальное и культурное развитие религии. Подлинную войну надлежит вести против нафс, против своего Я, – против того, что читатель Библии мог бы назвать внутренним амалекитянином или скрытым ханаанеем в человеке. По словам африканского суфия Шейха Ахмаду Бамбы, «воин на пути Бога не лишает жизни врагов, но борется с нафс , чтобы достичь духовного совершенства»{319}.
Внутреннее завоевание
Христиане также с первых веков своего существования понимали ветхозаветные истории с помощью типологии, так что древние события для них были прообразом или предвозвещением событий жизни Иисуса и истории церкви. Некоторые первые отцы церкви так сильно увлекались поиском «типов» в Ветхом Завете, что каждое упоминание дерева было для них прообразом креста, а каждое упоминание о воде говорило о крещении{320}.
Этот подход избавлял читателя от необходимости мучительно размышлять над актами насилия и кровопролитием в Писании, что должно было особенно заботить первых христиан, которые ненавидели войну и вооруженные конфликты. Реальные исторические дерево и вода становились богословскими символами, то же самое происходило с завоеваниями и резней, с мечами и копьями. Когда апостол Павел призывал своих последователей «облечься во всеоружие Божие», он имел в виду отнюдь не земное вооружение. Как говорилось в одном популярном христианском гимне, христианские солдаты шли не на войну, но как бы на войну. Как только история о завоевании Ханаана обрела духовный смысл, все враги и злодеи, участвовавшие в ней, также превратились в символы. Амалекитяне, мидьянитяне, ханаанеи и другие народы с легкостью стали демоническими силами, символами грехов и искушений, которые подстерегают христиан на пути в Землю обетованную. При этом не пострадал ни один реальный житель Ханаана{321}.
В таком контексте христиане могли даже размышлять о войне по правилам херема . Апостол Павел пользуется соответствующими образами, хотя относит их только лишь к космической битве. То же самое мы находим в книге Откровение, написанной около 95 года н. э. Эту книгу невозможно понять вне контекста традиции библейской войны YHWH, которая стоит за всем, начиная от трубного звука, собирающего святое воинство, и кончая уничтожением демонических сил, которые правили испорченным миром. Такая война, понимаемая в мистическом смысле, вполне хорошо сочеталась с религией мира и непротивления. Кто будет спорить с тем, что этих демонов следует уничтожить?{322}
