Элси привлекла к себе сына и, наклонившись, поцеловала его в лоб.
— Нет, сынок, ты хочешь, чтобы я объяснила тебе, и рада, что ты высказал свои мысли. Да, в этот раз это — моя воля, но, поскольку Бог повелевает детям почитать своих родителей и повиноваться им, разве это также и не Его воля?
— Думаю, да, мама. Но я хотел бы, чтобы в твоей воле для меня сегодня не было учебы.
Элси не могла сдержаться, чтобы не улыбнуться. Еще раз поцеловав сына в лоб, она спросила:
— Как ты думаешь, Эдди, я люблю тебя?
— О да, да, мама, я знаю, что ты любишь меня, и я тоже люблю тебя. Сильно, сильно! — выпалил мальчик, обнимая Элси за шею. — И я знаю, что ты просто хочешь, чтобы я был хорошим и счастливым, и что ты желаешь для меня самого лучшего. Поэтому я обещаю, что больше не буду непослушным.
В этот момент раздался общий возглас радости трех других детей, которые тихо и с большим интересом выслушали этот разговор, и теперь столпились вокруг мамы, наперебой целуя ее и говоря о своей любви.
Каждый из них в той или иной степени испытывал неприязнь к повседневному монотонному труду, но сейчас эта неприязнь улетучилась, и дети выполнили назначенные им задания с большей охотой и решимостью, чем обычно. Ах, как приятен труд любви — любви к дорогим земным родителям и еще более — любви ко Христу. Любая, даже самая низменная работа, если она движима этой любовью, лишается всякой монотонности.
Поставь преграду в гортани твоей, если ты алчен
Притчи 23:2
Наконец, счастливый день настал — очень быстро для отцов и матерей, и очень, очень медленно для нетерпеливо ожидающих детей. Пожилой мистер Динсмор принял настоятельное приглашение своей внучки и ее мужа присоединиться к их компании, и вместе со слугами группа путешественников получилась довольно таки большой.
Поскольку они не торопились, а теснота железнодорожного вагона была бы очень утомительной для младших детей, то было решено ехать водным путем.
Под вечер необычно теплого и погожего ноябрьского дня наши путешественники с удобством разместились на борту красивого парохода, направляющегося в Новый Орлеан.
Никакая печаль прощания не омрачила их радость. Судно, пуская клубы дыма, выходило из гавани, дети прыгали от радости, и все были явно счастливы, сидя или стоя на палубе и наблюдая за удаляющимся берегом.
Наконец, земля совсем исчезла из виду, и вокруг, сколько видел глаз, простиралось только небо и вода. У пассажиров появилось достаточно времени для того, чтобы уделить внимание друг другу.
— На борту есть несколько человек приятного вида, — отметил мистер Травилла в полголоса, обращаясь к своей жене.
— Не считая нас, — добавил, смеясь, кузен Рональд своим обычным забавным тоном.
— Да, — ответила Элси. — К примеру, вон та группа: полагаю, молодой священник с женой и ребенком. Какой чудный мальчик! По-моему, он примерно того же возраста, что и Гарольд.
— Да, мама, — отозвался упомянутый джентльмен, — он, наверное, хороший мальчик. Могу я поговорить с ним? Можно, папа?
Мистер Травилла разрешил, и в следующий момент мальчики уже стояли рядом, восторженно глядя друг другу в лицо.
— Папа, — отметил маленький незнакомец, подняв глаза на своего отца, — я очень хотел бы, чтобы у меня было лицо как у этого мальчика.
— Правда, сынок? — ответил отец с улыбкой. — Он, определенно, очень милый. Предлагаю вам пожать руки, Фрэнк.
— Да, сэр, — сказал ребенок, протягивая маленькую пухлую руку. — Как тебя зовут, мальчик?
— Гарольд Травилла, а тебя — Фрэнк?
— Да, Фрэнк Дейли. Тебе нравится этот красивый большой пароход?
— Да, нравится. Хочешь пойти со мной и познакомиться с моими мамой и папой?
Фрэнк вопросительно посмотрел на своего отца.
— Да, ты можешь пойти, если хочешь, — ответил тот, и двое малышей ушли, держа друг друга за руку.
— Мама, посмотри, правда он хороший мальчик? — спросил Гарольд, подводя своего нового друга к Элси с видом гордого владельца.
— Да, конечно, — сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать Фрэнка и погладить его по голове.
— Думаю, он послушный, потому что не пошел со мной, пока не спросил разрешения у папы, — продолжал Гарольд.
— Несомненно, очень хороший способ оценить мальчика, — отметил кузен Рональд.
— Его зовут Фрэнк, — сказал Гарольд. — Фрэнк, это кузен Рональд, это — папа, это — дедушка, — и мальчик начал водить своего друга от одного родственника к другому, пока не представил ему всю компанию, не пропустив даже малыша Герберта и няню.
Затем за Фрэнком пришел папа, сказав, что становится холодно, и им пора идти в каюту. Наши друзья были того же мнения, и все удалились в дамский салон, где через детей вскоре познакомились с семейством Дейли.
Мистер Дейли был священником и направлялся на Юг, чтобы провести там зиму ради своего здоровья и здоровья жены.
Кузен Рональд, посадив Фрэнка себе на колени, спросил:
— Чем ты хочешь заниматься, мой маленький друг, когда вырастешь?
— Проповедовать Евангелие, сэр.
— Ага, ага! Гм! И что же ты будешь говорить?
— Я скажу людям, что мы споем двадцать второй псалом. Ну как?
— Думаю, довольно забавно, приятель. Ты не боишься, что люди будут смеяться?
— Нет, сэр, они не смеются, когда папа говорит это.
— Ага! Гм, гм!
Мистер Дейли улыбнулся.
— Я никогда раньше не знал, — сказал он, — что мой сын намерен последовать по моим стопам.
Дамы устали и сразу же после чая ушли в свои каюты, а джентльмены опять вышли на свежий воздух и еще некоторое время погуляли по палубе.
— Желаете сигару, сэр? — спросил мистер Лилберн, обращаясь к мистеру Дейли.
— Спасибо, нет. Я не курю.
— Ага! Гм! В этом вы единомышленники с моими друзьями — Динсморами и Травиллой, — отметил Лилберн. Он зажег одну сигару для себя и затянулся. — Интересно, знаете ли вы, чего лишаетесь из-за своего воздержания?
— Что до этого, сэр, то я знаю, чего лишились бы некоторые мои друзья, если бы воздерживались от табака: один — ужасного расстройства пищеварения, сведшего его в могилу в расцвете лет, а другой — рака губы, от которого он умер после нескольких лет мучительных страданий.
— Ага! Гм! Ага! Но ведь вы не будете спорить с тем, что подобные случаи редки?
— Думаю, не очень-то и редки.
— Вы считаете, что курение часто приводит к какой-либо болезни?
— Конечно. Хотя, возможно, лишь относительно немногие осознают, что причиной их недуга стал именно табак.
— Несомненно, так и есть, — отметил мистер Динсмор. — Я был многие годы умеренным курильщиком, пока не обнаружил, что подрываю этой привычкой свое здоровье. В конце концов, я в этом окончательно убедился и сразу же отказался от сигар. И еще я сделал это ради того, чтобы подать пример своему сыну, который извлек урок из моего опыта и решил полностью отказаться от табака.
— Я никогда даже не пробовал курить, — сказал Хорас-младший.
— А я оставил сигары примерно в то же время и по той же причине, что и Динсмор, — отметил Травилла. — Кстати, недавно я встретил одну сильную статью по этому поводу, которую вырезал и положил себе в бумажник.
— Ага! Гм! Надеюсь, вы прочитаете ее нам, — предложил Лилберн добродушно. — Я открыт к тому, чтобы покаяться.
— С большим удовольствием, если вы согласитесь зайти в кают-компанию, где есть свет.
Мистер Травилла пошел вперед, все остальные последовали за ним. Достав из бумажника узкую вырезку, он прочитал ее отчетливо и достаточно громко для того, чтобы его услышали друзья, и не были потревожены другие пассажиры.
— Одна капля никотина — экстракта табака — помещенная на язык собаки, убьет ее в течение минуты. Сотая доля грана (один гран составляет 0,0648 грамма — прим. переводчика), введенная под кожу человеческой руки, приведет к тошноте и обмороку. Черный налет на старых табачных трубках содержит эмпиревматическое масло, гран которого убьет человека в течение нескольких секунд.
Полдюжины сигар, которую выкуривают за день большинство курильщиков, содержит шесть-семь гран никотина — количество, которого в чистом, концентрированном виде достаточно для того, чтобы убить трех человек. Фунт табака (фунт равен 453,6 граммам — прим. переводчика), в зависимости от его качества, содержит от одной четверти до одной с четвертью унции никотина (унция составляет 28,3 грамм — прим. переводчика).
Что удивительного в том, что курильщиков и тех, кто жует табак, постигают тысячи недугов, или что немецкие врачи приписывают табаку половину смертей среди молодежи в этой стране? Или что Французский политехнический институт вынужден запретить курение, учитывая его влияние на разум? Или что курильщики становятся диспептиками, ипохондриками, душевнобольными и безумными?