В конце концов, благодаря вмешательству царедворцев, восторжествовала терпимость и пророк избежал смерти.
С этого времени создалось странное, на первый взгляд, положение: защитниками Иеремии стали светские люди, а пророки и духовенство превратились в его смертельных врагов. Но все проясняется, когда мы узнаем из Библии, что сторонником пророка был Ахикам, сын секретаря Шафана, главного инициатора реформы. Ревнители преобразований не были еще полностью отстранены, и именно они всячески стремились поддерживать Иеремию.
А что же пророки? Почему они ополчились против своего собрата? В этом тоже нет ничего необъяснимого. Пророческую корпорацию в те дни возглавляли Анания, Ахав и Цидкия - ограниченные патриоты, которые только и делали, что предсказывали гибель вражеских царств (1). Иные же пророки молчали из страха. В Иудее с каждым днем все труднее становилось во всеуслышание говорить то, что думаешь. Царь Иоаким не желал, чтобы опасные агитаторы мутили народ, и приказал решительно расправляться с ними. Иеремию, у которого было немало почитателей при дворе, он пока не решался трогать, но зато велел арестовать пророка Урию-бен-Шемайя, единственного, кто, кроме Иеремии, осмелился говорить о гибели Иерусалима. Урия, узнав об опасности, бежал в Египет, но посланные царя разыскали его и там. Возможно, что его выдали по распоряжению Нехо, желавшего поддержать своего ставленника. Так или иначе, Урия был доставлен в Иерусалим и там казнен. Теперь Иеремии было показано, что его ждет, если он будет продолжать свои проповеди.
Но и без того небольшое число сторонников пророка таяло, от него отшатывались, как от зачумленного. Мрачные мысли посещали Иеремию в эти дни, он в который раз убеждался, что все его усилия разбиваются о глухую преграду. В Анатоте его ненавидели, в Иерусалиме было не только трудно говорить, но и опасно жить. Царская власть, как всегда, едва почувствовав свою силу, становилась деспотичной и подозрительной. В минуты уныния пророк слагал псалмы, которые и сейчас позволяют нам заглянуть в душу пророка-страдальца. В них он обращался к Богу как к единственному своему прибежищу, изливая перед Ним свою боль, плакал перед Ним, говорил о недоумениях и сомнениях:
Ты будешь прав. Господи, если я стану судиться с Тобой,
но все же буду говорить о правосудии пред Тобой. Почему путь нечестивых благополучен?
Почему все лжецы живут в покое? Ты насадил их, и укоренились они,
они вырастают и приносят плод. Ты близок на устах их,
но далек от сердца их, А меня, Господи, Ты знаешь,
видишь меня и испытываешь сердце мое.
(Иер 12, 1-3)
"Лжецами" Иеремия, вероятно, называл служителей храма, которые восставали против него. Пророки и духовенство никак не могли понять, чего хочет этот беспокойный человек; они не верили, что он послан Богом. У них был храм, они могли приносить жертвы и, худо ли, хорошо, учить людей Торе. В храме сосредоточивалась вся их надежда, каждый, кто посягал на его авторитет, казался им богопротивником. К чему все эти строгости? Даже если кто-нибудь из простонародья и отдает дань суевериям, так ли уж это страшно? И пусть власть имущие не всегда справедливы, стоит ли постоянно говорить об этом? Ведь они приносят немалые жертвы во искупление своих грехов. Когда Иеремия в спорах с этими людьми слышал нечто подобное, возмущению его не было предела:
Разрывается сердце во мне, содрогаются кости мои;
Я как пьяный человек, как человек, сраженный вином,
Из-за Господа и из-за святых слов Его.
Пророк и священник-лицемеры, даже в доме Моем Я нашел нечестие, говорит Господь...
Как вы можете говорить: мы мудры и Тора Ягве - у нас?
Между тем трость книжников лживая в ложь превращает ее*.
(Иер 23, 9-11; 8, 8)
----------------------------
* Тору
Это был прямой намек на то, что духовенство искажает Тору в своих интересах. Пророку была невыносима обывательская беспечность служителей алтаря, их теплохладность, компромиссы и патриотический вздор, которым они старались замаскировать духовную болезнь нации. Именно к духовенству Иеремия относился с особой взыскательностью, требуя от него верности слову Господню. Кто-кто, а уж священники должны были хорошо знать, чем грозит осквернение Завета.
Выступая против священников и власть имущих, Иеремия не замалчивал и грехов простого народа. В нем он видел источник постоянного возвращения к язычеству. Многие из "людей земли", которые еще недавно своими руками разбивали фетиши и выбрасывали домашних божков, теперь мучились суеверным страхом и чувством вины. Комета или любое иное необычное явление пугали людей, напоминая им, как бесцеремонно они разделались с алтарями "Воинства небесного". Иеремия силился убедить народ навсегда забыть о ложных страхах и оставаться верным только единому Богу:
Не идите по путям народов, не страшитесь знамений небесных, которых страшатся народы, ибо обычаи народов тщета.
Вырубают они в лесу дерево, обделывают его топором, руками плотника,
Покрывают серебром и золотом, укрепляют молотком и гвоздями.
(Иер 10, 1-4)
Может ли быть у этих истуканов что-либо общее с Богом Израилевым? Ягве же есть истинный Бог, Бог Он живой и вечный Царь...
Создал Он землю силою Своею, утвердил Вселенную мудростью Своею и разумом Своим простер небеса.
По зову Его шумят воды небес, облака поднимает Он от краев земли,
Творит молнии среди дождя и ветер выводит из хранилищ Своих.
(Иер 10, 10, 12-13)
Но проповеди эти, кажется, не возымели большого действия. Люди хорошо помнили, что их отцы беспрепятственно совмещали веру в Ягве со служением Ваалу и Астарте. Меры, которые вводили Езекия и Иосия под влиянием пророков, стали казаться теперь излишними. "Они обратились к беззакониям праотцев своих!"-в отчаянии восклицал Иеремия, замечая то тут, то там признаки оживления язычества. Ему стало казаться, что еще со времен Иосии возник заговор против Моисеева Закона; и вот теперь, пользуясь попустительством Иоакима, заговор этот вышел наружу, чтобы снова было "столько богов, сколько городов". Значит, всему конец и народ обречен. Мысль эта, как темное облако, окутывала сознание пророка. Он заранее уже оплакивал погибшую страну:
Кто даст главе моей воду и глазам моим-источник слез?
Плакал бы я день и ночь о погибших среди народа моего...
(Иер 9, 1)
В конце концов Иеремия вооружил против себя все сословия, но действовать иначе он не мог. "Сострадательнейший из всех пророков", как называл его Григорий Богослов, он хотел бы жить в мире со всеми, однако Бог требовал от него иного. "Горе мне, мать моя,-нередко восклицал он, - что ты родила меня человеком, спорящим со всею землею.Все проклинают меня".
И все же нужно сказать, что Иеремия не был в полной изоляции. Несмотря ни на что, еще оставались люди, которые верили ему. Среди них отличался некто Барух, сын Неери, принадлежавший к группе образованных людей, не изменивших идеям реформы. Самоотверженный и преданный, он не оставлял учителя в самые трудные минуты.
x x x
Иеремия не останавливался ни перед чем, и с каждым днем неизбежно приближалось его решительное столкновение с царем. Он справедливо считал Иоакима ответственным за то, что дело реформы угасло, его ужаснула казнь Урии и возмущали другие проявления царского деспотизма. Выросший на писаниях пророка Осии, знавший учение Торы о монархии, Иеремия считал, что принадлежность к роду Давидову сама по себе мало что значит. Это было еще одно табу, на которое он поднял руку. Подлинный "сын Давида" лишь тот, кто исполняет повеления Божий, а нарушитель Закона лишается права быть "предводителем народа Ягве".
И вот наконец Иеремия выступил с прямыми обличениями Иоакима, которые ошеломили двор своей беспощадностью и резкостью:
Ты думаешь, что ты царь, потому что окружил себя кедром?
Отец твой ел и пил, поступая справедливо и праведно.
Он разбирал дело бедного и нуждающегося, и это было добро.
Не это ли значит познать Меня? - говорит Ягве.
Но твои глаза и сердце твое направлены только к корысти твоей,
к пролитию неповинной крови, к тому, чтобы творить притеснения и насилия,
Посему так говорит Ягве об Иоакиме, сыне Иосии, царе Иудейском:
Не будут оплакивать его, говоря: "О брат мой! О брат мой!"
Не будут оплакивать его: "О государь! О владыка!"
Ослиным погребением будет погребен он, вытащат его и бросят далеко за ворота Иерусалимские.
(Иер 22, 15-19)
Легко догадаться, в какую ярость привело это пророчество царя; остается непонятным лишь, как после этого Иеремию не постигла участь Урии. Быть может, пророку удалось вовремя скрыться, а дальнейшие события отвлекли внимание Иоакима; возможно, вмешательство Ахикама смягчило вспышку царского гнева. К тому же следует помнить, что издревле установившаяся традиция позволяла пророкам говорить царям правду в глаза. Словом, Иоаким не решился казнить Иеремию, но запретил пророку выступать в храме с речами и вообще покидать дом.
