13. И увидел я, что преимущество мудрости пред глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою:
Екклезиаст не отрицает громадного превосходства мудрости перед глупостью, как света перед тьмой.
14. у мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех.
Но освещая все, что для глупого остается во мраке, мудрость не может изменить естественного порядка вещей. Перед ним она столь же бессильна, как и глупость. Неустранимая власть естественного миропорядка над мудростью особенно обнаруживается в том, что и мудрый и глупый одинаково подвержены смерти.
15. И сказал я в сердце моем: и меня постигнет та же участь как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым? И сказал я в сердце моем, что и это суета;
Если смерть одинаково царствует над мудрым и глупым, оставляя в удел тому и другому жизнь в шеоле, лишенную размышления, знания и мудрости (9:10[80]), то значение мудрости ничтожно. Она не может дать человеку счастья.
16. потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупаго; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым.
Мудрый не может утешить себя и так называемым историческим бессмертием. С течением времени и он, подобно глупому, будет забыт. Смерть одинаково тяжела и для мудрого и для глупого.
17. И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все — суета и томление духа!
Факт смерти, господствующей одинаково над мудрыми и глупым, настолько поразил сознание и нравственное чувство Екклезиаста, что жизнь потеряла в его глазах свою ценность, свой смысл, стала для него предметом ненависти и отвращения. Не важно то, пережил ли Екклезиаст такое состояние в действительности или пришел к этому выводу теоретически, путем наблюдения и размышления; несомненно то, что человек, ищущий полного счастья в границах земного бытия, ставящий себе идеалы в пределах эмпирических фактов, неизбежно приходит к полному разочарованию и в конце концов к крайнему пессимизму. Эмпирическое, чувственное миросозерцание не в состоянии вместить в себе вечных идеалов человечества и потому рождает в нем ощущение ничтожества, бесцельности существования. Все эти идеалы неумолимо разрушаются уже одним фактом смерти.
18. И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. 19. И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился, и которым показал себя мудрым под солнцем. И это — суета.
С мыслью о смерти до некоторой степени могла бы примирить человека уверенность, что созданное им не умрет, но послужит основанием, на котором последующие поколения возведут прочное здание человеческого счастья. Но и этой уверенности нет у человека, так как он не знает, какой будет его наследник и преемник, продолжит ли он или разрушит его дело.
20. И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем.
Это обстоятельство отнимает у труда всякую ценность, всякий смысл. Екклезиаст отрекается от труда, от всякой надежды найти в нем удовлетворение.
21. потому что иной человек трудится мудро, с знанием и успехом, и должен отдать все человеку, не трудившемуся в том, как бы часть его. И это — суета и зло великое!
Уже одно то, что плодом трудов одного пользуется другой, не принимавший в них никакого участия, является вопиющей несправедливостью, величайшим злом.
22. Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? 23. Потому что все дни его — скорби, и его труды — беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это — суета!
Для самого же трудящегося труд не дает ничего действительно ценного. Его постоянные сопутники — скорби и беспокойства.
24. Не во власти человека и то благо, чтоб есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это от руки Божией; 25. потому что кто может есть, и кто может наслаждаться без Него. 26. Ибо человеку, который добр пред лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу — собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицем Божиим. И это — суета и томление духа!
Результат труда настолько ничтожен, что не может вполне обеспечить человеку даже самые элементарные блага. Екклезиаст из жизненного опыта убедился, что даже такие блага, как вкушение пищи и питье, зависят от Божественного промысла, который отнимает их у глупых и дает мудрым. Этот порядок вещей, который между деятельностью человека и ее результатом вводит новое начало, делает счастье человека на земле еще более непрочным, неустойчивым, увеличивая суетность земного блага. Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить. Русский перевод этого места не точен. Буквальный перевод еврейского текста должен быть таков: "нет счастья (tob) человеку есть и пить". LXX придали этому месту такой смысл: "нет счастья человеку, который ест и пьет". Однако такой смысл был бы в противоречии со многими местами книги Екклезиаста, особенно с 3:12,22[81]; 8:15[82]; где прямо выражается мысль, что нет ничего лучшего (tob), как есть и пить. Вульгата переводит в форме вопроса: "не лучше ли для человека есть, пить". Но в таком сочетании слово tob не встречается в книге. Всего вероятнее, это место по аналогии с паралелльными местами (3:12,22; 8:15) следует понимать так: "нет ничего лучшего (или счастья), как есть и пить" (т.е. прибавить частицу מ). Так читают некоторые греческие кодексы, Сирийский пер., Таргум, Иероним в своем толковании (nisi). Кто может наслаждаться без него. По теперешнему еврейскому тексту вместо "без него" следовало бы перевести: "без меня" (mimeni), т.е. более меня, как я. Так переводят Вульгата, Лютер и некоторые экзегеты. Но, во-первых, выражение "без меня" нельзя еще понимать в смысле: "как я", во-вторых, выраженная таким образом мысль стояла бы вне всякой связи с предшествующим и последующим стихами, где говорится о зависимости материальных благ от Бога. Вместо теперешнего mimeni следует читать mimenu, как читали LXX, сирийский и др. переводчики.
Глава 3
1. Зависимость человеческой жизни от божественного миропорядка
1. Всему свое время, и время всякой вещи под небом: 2. время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; 3. время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; 4. время плакать, и время смеяться: время сетовать, и время плясать; 5. время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; 6. время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; 7. время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; 8. время любить, и время ненавидеть; время войне и время миру.
В конце второй главы Екклезиаст подошел к главной причине неосуществимости человеческого стремления к счастью. Между человеческим хотением и его выполнением стоит Некто, Кто может отнять хлеб у одного и дать другому. Теперь в 3 главе он углубляется в эту мысль и распространяет ее на всю сферу человеческой жизни. И здесь Екклезиаст находит тоже беспрогрессивное круговращение, тоже неустранимое влияние законов, и здесь все человеческие желания и предприятия стоят в постоянной зависимости от времени и обстоятельств и, подобно явлениям внешней природы, проходят в строгой последовательности. Всему свое время, и время всякой вещи под небом. "Hephez" значит "собственно:" склонность, намерение, предприятие. Екклезиаст говорит здесь не о предметах природы, а о деятельности человеческой, о явлениях человеческой жизни, как это видно и из дальнейшего развития мысли. Он хочет сказать, что факты человеческой жизни не суть продукты вполне свободной воли человека, лежат вне пределов его сознательных желаний.
9. Что пользы работающему от того, над чем он трудится?
В этой зависимости человеческой жизни от посторонних влияний, неустранимых волею человека, лежит главная причина бесплодности человеческих усилий, неосуществимости человеческого стремления к счастью.
