И это не просто механическое совмещение. Евангельский свет был брошен в ветхозаветную библейскую историю, которая стала предисторией. И как было совместить книги, в которых нередко говорится «иди и убей!» (см. Числ. 25,5 и 31,17), с книгой, в которой главный призыв — «иди и примирись!» (см. Мф. 5,24)?
Без Ветхого Завета Евангелие непонятно. Непонятно оно становится прежде всего оттого, что в отрыве от предыдущей истории оно становится случайной импровизацией далекого Бога, который оставил сотворенное Им человечество после первой же случившейся неприятности. Люди остались в руках и на воспитании у бандитов. Но затем, когда дети позрослели и выросли, Бог вдруг вспомнил о них и пришел их навестить. Уместно ли этом случае молитвенное обращение к Нему — «Отец!»?
Итак, христиане приняли Ветхий Завет, но «обезопасили» его новозаветным переосмыслением ветхозаветных текстов. Это означает, что необходимость воцерковления Ветхого Завета потребовала подвергнуть его напряженнейшей и изощреннейшей экзегетике. Но вот вопросы, который встал тут же и который не исчезает по сей день: что именно в Ветхом Завете сохраняет свою обязательность для сынов Завета Нового? Что есть такого среди предписаний Ветхого Завета, которые для христианина исполнять уже никак невозможно? Какие из мест Ветхого Завета благочестивое чувство может неосудительно использовать для собственного выражения, воспитания и подражания — так, что некий человек или община имеют право следовать этим установлениям, другие же имеют право проходить мимо них, но никто не может осуждать другого за соблюдение или несоблюдение этих норм благочестивой жизни ветхозаветного происхождения?
Спор не затих до сих пор.
Например, копты (египетские христиане) разуваются, идя к Причастию[16]. В этом они видят подражание Моисею, который подходил к Купине неопалимой, «иззув сапоги». Скорее всего, правда, эта традиция у коптов появилась под влиянием мусульманского окружения (мусульмане, — впрочем, также опираясь на этот библейский эпизод, вошедший и в кораническую традицию, — входят в свои меяети босыми). Мы же не подражаем Моисею столь буквально. При возникновении дискуссии на эту тему копты имеют полное право сослаться на Писание. Сочтем ли мы эту ссылку для себя убедительной и обязательной (в смысле — обязывающей и нас поступать таким же образом)?
Аналогично и адвентисты настаивают на ветхозаветных ограничениях в еде, на исключительном праздновании субботы. Протестанты в целом ветхозаветный запрет на изображения переносят в наш мир, и при этом как будто не видят проблемы, заключающейся в том, насколько допустимо ветхозаветные запреты на изображения чужих богов считать относящимися и к изображениям Христа. И в православной же среде до сих пор идут споры о том, можно ли есть продукты, содержащие кровь животных[17].
Необходимость выяснить отношение к Завету, ставшему Ветхим, понудила христианских мыслителей выработать сложное, пронизанное историзмом отношение к Библии. Было необходимо признать, что Божественные заповеди меняются в зависимости от духовного роста людей[18]. И оказалось, что именно реальная, исторически конкретная община людей (Церковь) была поставлена перед необходимостью провести своего рода «инвентаризацию» библиотеки Писания: что любовно и благодарно поцеловать — и все же оставить в прошлом или в аллегорических толкованиях, а что взять с собою и не расставаться с ним до скончания века.
На подобные вопросы нельзя ответить только с помощью библейских цитат. Ведь вопрос в том, насколько вообще оправданно обращение именно к этому, ветхозаветному, источнику цитат. Поэтому сначала нужно провести различение: что именно в Ветхом Завете было педагогического, а что — онтологического? Без чего не смог бы израильский народ дожить до дней Иисуса Христа — а без чего вообще никакому человеку не приблизиться к Богу? Все в Писании – от Бога. Но что Бог прописал как лекарство именно для этого человека и его дома, а что для жителей совсем другого континента и другой эпохи? Что было лишь исторически необходимым и потому осталось на той древней странице истории и было перелистнуто вместе с нею, а что надисторично, потому что просто человечно. Ветхозаветная заповедь «чти отца твоего и матерь твою» может ли остаться лишь в прошлом? А предписание об убийстве неверной жены через побиение ее камнями?
Легко отвечать на эти вопросы, если о них есть прямое упоминание в книгах Нового Завета. Чтить ли родителей? — Так Христос и на кресте заботится о Матери и молится к Отцу (Ин. 19,26–27 и Лк. 23,46). Убивать ли блудницу? — «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень»[19].
Но каким должно быть наше отношение к тем ветхозаветным предписаниям, которые прямо не подтверждаются, но и не отвергаются текстами Нового Завета?
Вообще я бы посоветовал обращать особое внимание на то, приводит ли ваш собеседник в подтверждение своей позиции цитаты только из Ветхого Завета, или же он опирается прежде всего на Завет Новый. Например, адвентисты и «свидетели Иеговы», настаивая на том, что душа человека умирает со смертью тела, приводят соответствующие библейские цитаты. Но все они — родом из ветхозаветной, то есть до–евангельской эпохи. И здесь уместно спросить: а точно ли в посмертных судьбах человека ничего не изменилось с приходом Спасителя?[20] И почему эти проповедники смерти не обращают внимание на то, что видит тайнозритель Иоанн при снятии «пятой печати»? «Я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые. И сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники и братья их, которые будут убиты, как и они, не войдут в их число» (Откр. 6,9–11). Это никак не разговор душ воскресших людей после всеобщего воскресения мертвых (ибо после всеобщего Воскресения уже не будет гонений на христиан, а здесь говорится о мучениках, которые еще будут убиты). Это явно еще промежуток между двумя пришестиями Господа, то есть время нашей истории, «нашей эры». Мы видим, что души людей: а) живы; б) они осознают самих себя; в) они помнят, что с ними произошло на земле; г) они видят, что происходит и сейчас на земле — видят, что их палачи благоденствуют; д) это видение вызывает в них самую живую реакцию, не оставляет их равнодушными; е) у них есть право обращения к Богу, и, наконец, ж) Бог слышит их просьбы (хотя в данном случае и не исполняет — ибо в них все же было не вполне нравственно доброкачественное пожелание отмщения). И, значит, православная традиция обращения к усопших святым как к живым и могущим ходатайствовать о нас, оставшихся на земле, пред Небесным престолом, библейски оправданна[21].
Если некий автор или проповедник в обоснование своей концепции приводит лишь цитаты из Ветхого Завета — это уже призыв к настороженности. Почему такая центрированность на «ветхом»? Нет текстов на эту тему в Новом Завете? А может — само молчание Евангелия об этом предмете гораздо важнее всех ветхозаветных слов о нем?
Так, преп. Иосиф Волоцкий доказывает возможность и даже необходимость казнить еретиков ссылками на Ветхий Завет (Просветитель, 13). Но в Евангелии–то нет призыва казнить своих оппонентов! В Новом Завете есть описания духовной брани — когда по молитвам апостолов Господь, Владыка жизни и смерти, защищал рождающуюся Церковь и прикасался смертью к ее врагам. Но ведь апостолы никого не сжигали и не убивали мечом… Преп. Иосиф не замечает этой разницы, смешивает воедино физические убийства древнего Израиля и духовную брань апостолов, выводя отсюда допустимость инквизиции. Заволжские старцы вполне справедливо отвечают на примеры строгости, приведенные Иосифом из ветхозаветной истории: «Аще ж ветхий закон тогда бысть, нам же в новей благодати яви владыко христолюбивый союз, еже не осудити брат брата: не судите и не осуждени будете… Аще ты повелеваешь, о Иосифе, брату брата согрешивша убити, то скорее суботство будет и вся ветхаго закона, их же Бог ненавидит»[22]. Примеры же апостольских молитв, избавлявших церковь от еретиков, приведенные Иосифом, понуждают старцев вполне метко заметить: что ж, вот ты сам и помолись так! А зачем же звать палача?[23] Если мы будем ссылаться на Ветхий Завет для оправдания инквизиции – то давайте уж сразу дадим каждому священнику по медведице. Чтобы она убивала всех еретиков, что встретятся на его пути – как это было с Елисеем…
Помимо работы с цитатами есть еще и ощущение духа Евангелия. И его точнее передал все же Владимир Соловьев: «Из двух религиозных обществ которое более соответствует духу Христову и евангельским заповедям: гонящее или гонимое? Если такая постановка вопроса ошибочна, то лишь наполовину, а соблазн его остается во всей силе. Ибо хотя не все гонимые страдают за правду, но все гонители несомненно заставляют страдать высшую правду в самих себе. Нельзя же православному христианину отрицать того факта, что Христос в Евангелии неоднократно говорил Своим ученикам «вас будут гнать за имя Мое», но ни разу не сказал: «вы будете гнать других во имя Мое»"[24]. Если кому–то Соловьев кажется еретиком — эту же мысль можно подтвердить словами Хомякова: «Бог не требует ни крови, ни гонений за веру: мечом не доказывают истины. Бог слова покоряет словом»[25]. Впрочем, и библейскую цитату здесь привести можно: «Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26,52). В этой фразе Христа нет исключения. Не сказано: «Все, кроме преп. Иосифа Волоцкого и последующих ему православных инквизиторов…». И потому нет у нас нравственного права возмущаться чекистскими гонениями. Они лишь выхватили меч из наших рук. И пока руки православных богословов, публицистов и даже монахов (из «Жизни Вечной» и «Земщины») будут тянуться к мечу — будут оправданны и удары по этим рукам, и новые гонения на нас…
