Задачи, стоявшие перед Иезекиилем, были сложнее, чем задачи, стоявшие перед палестинскими пророками. Наступило время, когда ветхозаветная Церковь должна была испытать свою устойчивость в чужом, языческом мире.
Что прежде всего заботило Иеремию и других пророков, живших в Иудее? Они стремились преодолеть остатки ханаанских суеверий и сохранить внешний мир ради углубления церковных реформ. Вавилон в глазах Иеремии был "бичом Божиим", далекой силой, заявляющей о себе лишь грубыми ударами извне. Иезекииль же жил бок о бок с этим огромным центром цивилизации, которая уже сама по себе требовала осмысления.
Ниппур, в окрестностях которого находился Тель-Абиб, был древнейшим местом почитания астральных богов. Их храмы, вероятно, были постоянно перед глазами Иезекииля. Пророк, должно быть, часто бывал и в Вавилоне, где сосредоточилось большинство изгнанников. Он видел уходящую в небо Этеменнанки- девяностометровую башню-храм, должен был поражаться чудесам искусства и строительной техники, дивиться на висячие сады и великолепные ворота Иштар. Город казался бесконечным. Его населяли сотни тысяч жителей: вавилонян и халдеев, ассирийцев и эламитов, арабов и финикиян, евреев и греков. Площади у ворот постоянно были запружены народом: здесь толпились предлагавшие заморские товары купцы и народные сказители, солдаты и писцы, жрецы и цирюльники; расталкивая народ, надменно шествовали знатные халдеи в длинных белых плащах и тюрбанах, с резными посохами в руках. Движение по мосту через Евфрат не прекращалось до того часа, когда его разводили.
Проходя по улицам этого огромного города, Иезекииль должен был видеть многочисленные изображения богов и крылатых гениев. Повсюду бросались в глаза символы Мардука-бога и царя Вавилона, который, как утверждали, временами сходил на вершину башни, называемой "Основание неба и земли". Здесь билось сердце мировой жизни, и в то же время это был город, не познавший истинного Бога.
Легко можно понять, каким соблазном являлся весь этот блеск для многих маловерных среди иудеев. Не подавляет ли порой и верующих наших дней видимая мощь технической цивилизации?..
Кроме того, изгнанники не могли не задумываться над судьбой храма в Иерусалиме. Если Господь пребывает там, то что делать им на чужбине? Неужели они отвергнуты и им придется жить вне Его покрова? Имеют ли они право призывать имя Бога Израилева в городе, где прославляют языческих богов? И если даже утешаться мыслью, что Господня Слава осеняет далекий Сион, что будет тогда, когда исполнится предсказание Иеремии и чаша гнева до конца прольется над Иерусалимом?
Пять томительных лет прошло в унынии, молитвах и вопрошаниях. И наконец долгожданный ответ пришел.
x x x
Это происходило в 592 году, в пятый день летнего месяца таммуза. Обитатели поселка Тель-Абиб заметили, что священник Иезекииль вернулся с берега канала потрясенный, изменившийся в лице. Несколько дней он находился в каком-то оцепенении, и все поняли, что ему было видение. Когда Иезекииль пришел в себя, он по-прежнему не в силах был сказать ни слова. К старейшинам, собравшимся к нему услышать волю Божию, он обратился с помощью знаков. Это было страшное зрелище: в напряженном молчании пророк изображал сцены осады и пленения - он рисовал на кирпиче Иерусалим и насыпал вокруг него вал, ел отвратительные лепешки, связывал себе руки.
Так продолжалось много дней: безмолвные пантомимы перемежались с полным выключением пророка из внешнего мира, когда, казалось, он находился в глубоком обмороке. Чуткий и тревожный дух его с трудом нес сверхчеловеческое бремя посвящения.
Но вот однажды уста Иезекииля открылись, и он поведал старейшинам о необыкновенных видениях, посещавших его все это время.
Рассказывая, а потом записывая свои рассказы, тайновидец облекал их в зримые формы, создавая, как Исайя, своего рода словесную икону, но при этом он постоянно оговаривался, что эти символы есть лишь "подобия", да и то отдаленные. Этим он хотел дать почувствовать своим слушателям, чго видения были по существу неописуемы.
Вначале, по словам Иезекииля, он увидел, как с севера несется гигантское пламенеющее облако ("север" здесь не случаен: он издавна обозначал местопребывание Божества). В облаке обрисовывались четыре исполинских существа; их сплетенные крылья поднимались над четырьмя ликами: человека, льва, тельца и орла. То были духи стихий, образующие небесный Ковчег, Меркабу, космическую колесницу Господню. Уже не рукотворные херувимы служили престолом Ягве, но-сотканные из пламени. Подобные молнии, они и на мгновение не оставались в покое, они неслись, совершая движения столь неуловимые, что пророк мог говорить о них, лишь прибегая к парадоксальным выражениям. "Когда они шли, то шли на четыре стороны".
Необъятные крылья херувимов трепетали, и шум их был подобен грохоту водопада. У ног херувимов вращались Офаны- колеса, полные живых глаз. Всю небесную Колесницу покрывал прозрачный свод, над которым возвышался престол Сидящего.
"И видел я, - говорил пророк, - как бы расплавленный металл, как бы вид огня внутри Него и вокруг; от вида чресл Его и выше и от вида чресл Его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг Него, подобное радуге во время дождя" (Иез 1, 27).
Таким предстал внутреннему зрению ясновидца вселенский Ковчег Ягве. Это был как бы образ души мироздания, в которой слиты все его силы и существа: проступают лики животных и крылья птиц, вихри пламени и мерцающие очи Офанов - звезды. Меркаба находится в неустанном движении, подобно гетевскому Духу Земли, "ткущему живое одеяние Божества" (2).
В описании Меркабы яснее всего видны тщетные усилия пророка найти соответствующие краски и слова: он называет для сравнения драгоценные камни, кристаллы, атмосферные явления, говорит о радуге, молнии, землетрясении и громе, о реве человеческих толп; но при этом постоянно сознает, что это лишь "подобия подобий".
В Ветхом Завете до Иезекииля только Моисей и Исайя были причастны к созерцанию этой Славы Господней в ее непереносимом для смертного величии. Но если тогда она являла себя на Горе Божией и в Доме Божием, то теперь она предстала пророку на равнинах языческой Халдеи. Это должно было означать, что для нее нет границ; несущие ее херувимы обращены ко всем странам света, она абсолютно свободна и не привязана ни к какой земле. Пребывание ее на Сионе было лишь особой милостью Божией.
Перед видением таинственной Меркабы все человеческое тускнеет, отступают в тень и Вавилон, и его боги. Единственный и Единый взывает к Своему избраннику:
"Сын человеческий! Я посылаю тебя к сынам Израилевым, к людям мятежным, которые восстали против Меня" (Иез 2, 3).
Иезекииль видит перед собой свиток и в страхе читает на нем слова "плач, стон и горе".
"Сын человеческий! Съешь то, что пред тобою, этот свиток, и иди, говори к дому Израилеву... к переселенным народа Моего" (Иез 3, 1, 11).
Так, в звуках неземных голосов, в шуме херувимских крыл и грохоте мировых сфер, совершилось посвящение нового пророка.
Иезекииль шел в поселок как во сне, ошеломленный видением. Он, "сын человеческий", удостоился узреть космическую литургию, которая совершается в иных измерениях, на миг заглянул в святая святых мира.
Откровение было дано Иезекиилю не для того, чтобы хранить его только в своем сердце. Он - пророк и, следовательно, посланник. На зловещем свитке, вошедшем в его уста, были начертаны слова, знаменующие близкую гибель Сиона. Об этом должен был Иезекииль прежде всего возвестить изгнанникам.
Действительно ли после пережитого пророк временно потерял речь. или молчание его было намеренным понять трудно. Но то, что он прибег к символическим действиям, никого не удивило, ибо это было принято среди пророков.
О другом видении Иезекииль рассказал вскоре же после того, как оно его постигло (гл. 8-11). Он сидел со старейшинами в своем доме и говорил о будущем. Быть может, собеседники спрашивали его о судьбе храма или спорили о том, может ли Господь отступиться от Своего избранного удела, когда внезапно на пророка "сошла рука Ягве"...
Перед Иезекиилем выросла огненная фигура, которая подняла его в воздух. И вот он уже перенесен в Иерусалим, к северным воротам храма. Но это был не видимый город, столица Иудеи, а скорее Иерусалим сокровенный, в обнаженности своих духовных борений. "И вот там - Слава Бога Израилева, подобная той, которую я видел на равнине". А повсюду, как в Вавилоне, возвышались идолы, в какой-то странной секретной зале вожди народа кадили перед фресками, изображавшими звероподобных богов Востока. Дух вел пророка дальше, указывая то на женщин, совершающих обряд в честь Таммуза, то на мужчин, поклоняющихся солнцу.
И тогда Слава Господня сошла с колесницы и стала у порога храма, а по городу прошли губители, поражая отступников. Один из них брал раскаленные угли из Меркабы и пригоршнями бросал их на город. Когда все было кончено, херувимы простерли свои крылья, офаны-колеса пришли в движение, и Слава Божия, отойдя от порога храма, засияла над колесницей. Двор наполнило светлое облако, а в следующее мгновение Меркаба стояла уже у восточных ворот.
