Вспомнил и про более взрослых "ангелов", кадет Донского корпуса (в г. Билече, в Югославии) [5]. Говели по группам (2–3 "роты" — класса).
Однажды, после причащения, пришли ко мне 2 юноши, лет уже по 16–17… Чистые, красивые. Постучались. Впустил.
— Что вы пришли? — спрашиваю.
— Та-ак!
Сели. Молчим… Они сидят тихие…
— Ну, как себя чувствуете? — спрашиваю.
— Хорошо-о! — отвечает один.
Другой добавил:
— Будто под Пасху!
Еще помолчали. И мне молча было радостно сидеть с ними. Потом один говорит задумчиво:
— И подумать только: за что Бог дал эту радость нам!.. Только за то, что мы исповедались (т. е. грехи открыли).
Посидели и ушли. А у меня осталось впечатление, будто у меня были настоящие ангелы… И сейчас вспоминать о них радостно.
Другой кадет из того же корпуса, умненький юноша, "первый ученик" в роте, после причащения сказал мне, что он вдруг почувствовал себя таким физически "легким — что весу стало меньше во мне"… Это заслуживает внимания: одухотворяется человек, соединяясь со Христом. И Он, по воскресении Своем, получил духовное тело, которое не имело ни веса, ни плотности; и потому Он являлся, исчезал сквозь двери… И вознесся. И полон смысла обычай Церкви читать (в алтаре духовенством, тайно) после причащения: "Воскресение Христово, видевше", "Светися, светися, новый (будущий, духовный, о коем говорится в Откровении, в 21 и 22 гл.) Иерусалиме"… Город духовный, Божественный, в котором "не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их" (22, 5). "Он имеет славу Божию" (21, 11). "Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего" (21, 2). А потом читают: "О Пасха велия и священнейшая, Христе!.. Подавай нам истее (еще реальнее) Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего" (Пасх. канон, 9 песнь).
Вспомнил и еще об одном необычайном действии Св. Причащения. Но уже не о младенцах по телу…
В Париже пришла ко мне на Сергиевское подворье [6] молодая, лет 25, девушка. Писательница. Первый раз вижу.
— Чем могу служить?
— Я пришла к вам исповедоваться.
— Хорошо: отказывать не смеем. А почему вы пришли именно ко мне?
— Меня послала к вам Р — а.
Это была крещеная еврейка, знакомая девушке.
После еще нескольких фраз я хотел приступить к таинству исповеди. Вдруг посетительница с решительностью заявляет:
— Нет! Я у вас исповедоваться не стану.
— Что такое? Почему?
— Да я хочу исповедоваться у такого священника, который бы меня не знал совсем, а я его. Между тем, я вот поговорила с вами всего 5 минут, а мне кажется, будто я знаю вас уже 20 лет. Нет, не буду, не буду! Мне стыдно будет!
И хотела уже уходить.
Я усиленно начал убеждать ее отбросить это диавольское искушение. Но она стояла на своем: не буду, не буду!
Тогда я пустился на невинную хитрость.
— Послушайте, — говорю, — ну вы не будете ничего говорить; только станете на колени, и я вместо вас буду говорить: если мои слова верны будут, то вы молчите; а если неправильны, скажите лишь: нет. Это уже не трудно.
Пометавшись еще, она согласилась. Я прочитал молитвы. Стали на колени. Я говорил… Исповедь, слава Богу. совершилась. Был Великий Страстной Четверг, после обедни. На другой день литургия и причащение не полагаются. Выносится лишь на вечерне Плащаница. Жертва совершается Голгофская.
Исповедница была на службе. После вечерни прибегает ко мне в комнату и в ужасе говорит:
— А у меня снова хаос в душе. Снова закружилось все в голове. Это все — очень прекрасно; но что, если все это лишь наше собственное создание сердца и ума? А что, если всего этого на самом-то деле нет? (о сомнениях я буду дальше писать специально).
— Да почему вы так думаете?
— Я и сама не знаю: почему! — в ужасе и горе с мукой говорит она. — Пришли эти вопросы в голову откуда-то, помимо моей воли. И я опять вся развалилась. Это — ужасно!
— Подождите, подождите! — сказал я. И вдруг мне пришита мысль: прочитать ей что-либо из Евангелия. Она остановилась.
— Мы с вами не будем сейчас доказывать бытие и истину миру… А просто посмотрим ее… Увидим своими очами.
— Как? — удивленно спрашивает она с радостной тайной надеждой выйти из охватываемого ее ужаса сомнений.
— Вот Евангелие. Что такое оно есть? Мы говорим: "Откровение" Божественное, "Слово Божие". Если "откровение", то оно не доказывает, а просто показывает, "открывает" нам тот мир, его несомненную действительность и истину. Ну, вот я открою, где попало; и мы с вами почитаем, и — увидим тот мир.
Я открыл случайно Евангелие от Марка, и пальцы упали на конце 5-й главы. Читаю ей про воскрешение дочери архисинагога:
— "И, взяв девицу за руку, говорит ей (Христос): талифа, куми! что значит: девица, тебе говорю, встань.
И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати. Видевшие пришли в великое изумление. И Он строго приказал им, чтобы никто об этом не знал; и сказал, чтобы дали ей есть" (ст. 41–43).
— Ну посмотрите, — говорю. — Разве же не очевидно вам, что все это записано достоверными очевидцами?! Ну, скажите: зачем бы им писать о девочке-полудевице, что она, по воскресении, "начала ходить" по комнате?! Не все ли равно: ходила ли, сидела ли (ср. Деян. 9, 40–41) Тавифа, воскрешенная ап. Петром, "открыла глаза свои и, увидев Петра, села. Он, подав ей руку, поднял ее…" И, однако, эту деталь очевидцы заметили и записали. Св. ев. Марк, как известно, писал со слов своего учителя ап. Петра, который был при этом чуде с Иоанном и Иаковом (ст. 37). И их самих удивило это хождение: только что была мертвою, а теперь уже гуляет, как здоровая. Известно же, что дети не любят сидеть, а любят двигаться, делать что-нибудь. И Апостол объяснил именно этим: ей было тогда еще лишь "около 12 лет"… Девочка еще… А потом: "дайте ей есть"… Другая замечательная деталь; хотя и ходила она по комнате, но за болезнь все же ослабла; и Спаситель и об этом позаботился. Ну, — говорю, — скажите сами (вы — честная и умная девушка) — разве не очевидно всякому непредубежденному уму и сердцу, что это все действительно было? Ну разве же в самом деле не "открылось" и вам, что все это — истина? А если истинны эти 2–3 стиха, то истинно и все, что выше и ниже написано о Христе и об Отце Его и Духе Святом и вообще все то, что открыто в Евангелии о том мире?! Скажите сами.
— Да, это верно! — тихо подтвердила смущенная писательница. — Это правда.
— Ну, идите же с миром, а завтра причащайтесь. Если же найдут снова на вас сомнительные помыслы — то не обращайте на них ни малейшего внимания. Будьте спокойны и тверды: вы видите, что все это "в самом деле" было и есть.
Она ушла совершенно умиренная.
В Великую Субботу причастилась. Только что я возвратился из храма в свою комнату, приходит и она, чрезвычайно радостная. Я любил приглашать причастников на чай.
— Пожалуйте, пожалуйте! Входите!
— Нет, я не останусь. Я лишь на одну минуту забежала. — Да вы бы хоть чаю выпили?!
— Нет, нет, нет! — говорит она, все продолжая стоять в коридорчике. — Я только пришла сказать вам, что произошло со мною во время причащения…
Я молчу… Она, секунды две-три передохнувши, сказала:
— Во время причащения мне явился Сам Господь Иисус Христос.
(А дальше я вот уже не помню подробностей, сообщила она лишь очень кратко.)
— Вот об этом я и забежала сказать Вам! И, получив благословение, она, радостная, сияющая пасхальной озаренностью, быстро убежала…
После я никогда больше не встречал ее… Где-то ты, душа Божия? Верю, что бы ни случилось с тобою, но Христос не напрасно тебе явился как-то особенно очевидно после Причащения… Не даст Он тебе погибнуть ни в омуте житейском, ни в бездушной лжи неверия… Еще — о деточках.
В Симферополе в семье Р — х умирал 3-летний любимец. Родители плачут. А он говорит им: "Домой, домой ухожу".
Граф А-н [7], в присутствии членов Синода, в 1920 г., в Херсонском монастыре рассказал о своих девочках (Марфиньке и, кажется, Наденьке) следующее:
— Они уже были в постельках (в Ялте). Я, по обычаю, вошел к ним в спальню, чтобы на ночь перекрестить их. Двери отворялись бесшумно. Слышу их разговор:
— А как ты думаешь: они ныне придут к нам? — говорит одна
— Я думаю, придут…
О ком это они? — о родителях, что ли? Спрашиваю:
— Кого вы ждете еще? Кто — придут?
— Ангелы, — просто ответили они.
— Какие ангелы?
— Беленькие, с крылышками.
— Они к вам ходят?
— Да!
Я больше ни о чем не спрашивал. Молча перекрестил и со слезами радости вышел.
Жена у него тоже — "святая", из рода князей Барятинских… О ней тоже нужно было бы записать знающим жизнь ее… Смиренница была… И чистая… И верующая душа…
Лишилась всего, но она никогда не роптала не только на Бога. но даже и на большевиков… Святые были и из аристократов, а не только из простого народа…
