Ознакомительная версия.
Композиционно лицевая сторона лопаски разделена по высоте на три регистра (става). Верхний традиционен: два желтофонных оконца, между ними – шестилепестковая ромашка, по сторонам от которой – две птицы с синими крыльями. Одна тянется к цветку, вторая, более крупная, оглядывается на первую.
Казалось бы, если вверху традиционная сцена, то и второй регистр должен был бы развивать привычную тему. Но здесь помещена непонятная сцена, которую первый владелец рассматривал как состоящую из двух частей – казнь и заточение в темницу. У левого края стоит фигура в подпоясанном светлом кафтане с треугольным вырезом, в высоких черных сапогах и островерхой красной шапочке с загнутыми вверх мягкими полями. На круглом лице – небольшая лохматая борода. Правой рукой, в которой у него то ли меч, то ли палка, он размахнулся и, чуть нагнувшись к стоящему на коленях мужчине в лиловой одежде и круглой красной шапочке с мягкими полями, левой рукой держит его за плечо. Руки коленопреклоненного пытаются схватиться за быстро уходящего вправо человека в черном кафтане и красной островерхой шапочке без полей, красных штанах и коротких черных сапожках. Он в свою очередь тянется к последнему в этом ряду персонажу, на котором красный подпоясанный кафтан, синие штаны и короткие черные полусапожки. Головной убор – как у первого. Одежда у всех одного покроя с характерным вырезом (двубортные кафтаны). У правого края яруса изображен плохо сохранившийся двухэтажный дом с высокой лестницей в крыльце и филенчатой входной дверью, которую распахивает персонаж в красной одежде. На первом этаже – две комнаты, на втором – комната с тремя окошками по фасаду. На крыше имеются чердачные окна.
В нижнем регистре, который занимает более половины лопаски, написана симметричная композиция, очерченная сверху аркой, а снизу – рядом четырехугольников, разделенных по диагонали и раскрашенных черной и белой краской. В центре под аркой изображено древо с мощным вертикальным стволом оранжевого цвета. На верхних ветвях четыре птицы, а внизу два лихих всадника, мчащихся к центру композиции на красных конях, размахивая один, справа, сжатым в левой руке палашом, а другой, слева – неизвестно чем, так как его поднятая правая рука вышла за пределы композиции.
Обращаем внимание на то, что на лицевой стороне ножки изображен прямой стебель, а на обороте – вьющийся.
Существующая сейчас литература практически ничем не может помочь в атрибуции этой прялки. М.В. Суров не знал, как ее датировать, поэтому в одном месте пишет: «середина XIX века», в другом – «начало XIX века»[9]. Попробуем ответить на вопрос об авторстве росписи.
Прялки, расписанные близ пристани Борок в среднем течении Северной Двины (мы будем называть их просто северодвинскими, в отличие от пермогорских и ракульских росписей верхнего течения Северной Двины), после экспедиций 1950–1960-х годов ведущих исследователей народного искусства стали яркой и легко узнаваемой частью русского культурного наследия. Так сложилось, но после первичных публикаций С.К. Жегаловой[10] и О.В. Кругловой[11] не появилось серьезных работ. Несколько особняком находятся статьи Н.В. Тарановской, обратившей внимание на неокончательность выводов первых публикаций; правда, и ее работы не лишены дискуссионности[12].
Первые исследовательницы датировали самые ранние борецкие прялки XVIII веком. Этой группе стилистически однородных памятников посвящены две последних публикации Н.В. Тарановской, после которых можно уверенно говорить, что неизвестно ни одной северодвинской прялки старше второй половины XIX века.
Выше по течению Северной Двины от пристани Борок находятся еще два центра росписи – село Пучуга и деревня Верхняя Жерлыгинская. О.В. Круглова, определяя различия между ними, обращала внимание, в первую очередь, на рисунок на ножке: «Различить борецкую и пучужскую прялки можно в первую очередь по узору на ножке. Вместо прямого стебля, который мы видим на всех борецких прялках, на пучужских обычно нарисован гибкий вьющийся стебель с листьями и заканчивается, как и в Борке, круглой розеткой»[13]. О росписи Третьяковых из Верхней Жерлыгинской на реке Тойма написано также просто и прямолинейно: «Характерной особенностью прялок Тоймы являются ярко раскрашенная токарная ножка и зеркальце, врезанное в центр той стороны лопасти, которая была обращена к пряхе»[14].
Попробуем проверить правильность этих признаков на подписных прялках мастеров Борка и Тоймы. Работы мастеров Пучуги имеют столь характерный рисунок лошадей и декоративных завитков, что дополнительного анализа рисунка на ножке не нужно. В коллекции Музея фресок Дионисия хранится прялка с подписью старшего сына Матвея Гавриловича Амосова Степана (МФД 3246). Еще одна прялка этого мастера находится в коллекции Ольги и Александра Ильиных в Ярославле. Подпись в обоих случаях помещена на донце: «КРА. С.А.» или «КР. С.А.», то есть «красил Степан Амосов». На прялке Ильиных указана дата: «1882».
Роспись Степана Матвеевича несет характерные признаки стиля отца – мастера, выработавшего художественный язык северодвинских прялок. Замечу, правда, – и это заслуживает отдельного разговора, – язык этот не уникален и, по-видимому, истоком своим обязан пермогорской росписи. Композиционно лопаска ферапонтовской подписной прялки разделена по вертикали на четыре регистра, каждый из них четко определен – оконца, птицы, врата рая (древо жизни) и выезд. Позже в работах его братьев и сестры второй и третий ярусы сливаются. Мастер хорошо чувствует композицию, не мельчит: завитки декоративных ветвей соразмерны возничему и поддерживают движение, подчеркивая его. Колорит сдержан, доминирует графическое начало.
Между окон верхнего яруса в круг вписаны три птицы с графичной разделкой оперения и реалистично решенными красными цветками на длинном стебле с узкими попарно расположенными красными и зелеными листьями. Сравнивая этот фрагмент со сценой на первой прялке, обращу внимание на то, что средник отделен от окон двумя красными стойками на обеих прялках. Как на первой прялке, так и на подписной прялке Степана Матвеевича верхний ярус от второго отделен цепочкой ромбов, но на первой они одного цвета.
Рисунок выполнен в три приема. На первом этапе делался рисунок пером черной краской, он подробно описывал все детали. Затем делалась локальная заливка цветом, при этом краска могла заходить и за границу рисунка, как, например, на листьях у цветка у правого края композиции. На завершающем этапе рисунок описывался тонкой кистью коричневой краской. Возможно, так очерчивались не все детали. Интересной особенностью работы мастера являются «спиральки» – постепенно увеличивающиеся по высоте начерченные пером вертикальные штрихи, поверх которых положена цветная полоска.
Следующий регистр разделен на пять квадратов, их углы отделены так, чтобы в середине образовывался правильный восьмигранник. У боковых квадратов эти уголки цветные – попарно синие и зеленые. В среднем квадрате – плохо сохранившийся шестилепестковый цветок на золотом фоне. Вдоль изгибающегося стебля узкие листочки, два крупных завитка и четыре «спиральки». В оставшихся четырех квадратах – птицы. Их рисунок не повторяется: крайние обращены к боковым полям лопаски, одна чистит перья, друга я смотрит на зрителя. В первом и четвертом квадратах цветок около птиц изображен в профиль, во втором и третьем – распластан.
В среднике третьего яруса на золотом фоне – крупный восьмилепестковый цветок с оконтуренными лепестками, растущий из вазона простой формы. Ниже по сторонам главного цветка – два цветка, написанные в профиль. Ниже крупные завитки, похожие на завитки у цветка во втором ярусе. Углы отделены дугами, внутри которых растительный мотив («кустик»), построенный из крупных декоративных завитков, расположенных попарно, между ними зеленый картуш. На дугах нижних углов помещены крупные птицы, обращенные в центр.
Замечателен образ возничего в сцене выезда. Сани с загнутым передком, заканчивающимся простой решеткой. Контур крытого возка, вход в него и оконце имеют обрамление в виде цепочки небольших коричневых полукружий. Крупный возничий сидит на облучке, голова откинута назад, в руках вожжи, которыми он погоняет коня. Рисунок реалистичен и убедителен: крупный нос, всклокоченная борода на круглом лице, тесноватая одежда подчеркивает плотную фигуру, несколько декоративно решенные складки и уверенная посадка ярко характеризуют героя. Считаю важным обратить внимание на близость общего решения и деталей композиции ферапонтовской подписной прялки Степана Амосова к росписи прялки, с которой начал рассказ (особенно левого всадника в нижнем ярусе росписи), и обороту лопаски прялки из Музея этнографии (РЭМ 1721–4)[15].
Интересной особенностью художественного строя рассматриваемой прялки представляется сочетание реалистично решенных цветочных мотивов (цветок между возничим и конем и стебли с крупными цветами, отходящие от крупной ветви, идущей из левого верхнего угла) и подчеркнуто декоративной ветвью. Ствол намечен плавно изгибающейся линией, вдоль которой написаны попарно крупные завитки – стилизованные листья. Их форма напоминает барочные картуши – это ощущение усиливается при рассматривании формы, которую условно можно назвать «почкой». Подобного рода завиток – обязательный элемент рисунка многих прялок старшего поколения семьи Амосовых. Он есть и на прялках семьи Третьяковых, работавших на Нижней Тойме. Однако, в отличие от локальной заливки на прялке Степана Амосова, Третьяковы усложняют рисунок графичной разделкой. Локальная заливка подобных завитков на прялке с нетрадиционным сюжетом, с которой я начал настоящую заметку (МФД 5109), дали мне повод искать автора прялки среди мастеров семьи Амосовых.
Ознакомительная версия.
