Михаил Сарбучев - Крещение Руси – благословение или проклятие?

В 2010–2011 годах издательством «Амрита» было издано несколько книг, в том числе «Славянские Веды» А. Асова (репринт СПб., 1881), «Велесова книга» и др. «при финансовой поддержке» как раз М. Задорнова. Так что если и шут, то уж точно не гороховый. (Кто читал У. Шекспира, помнит, насколько высокий ранг у этого персонажа в политике.)

Не в те ли баснословные времена крещения «огнем и мечом» зародилось знаменитое российское «двоемыслие»: «одни слова для кухонь – другие для улиц»? Не тогда ли были заданы основные тренды отношений власти и народа? Власть стояла у алтарей, смиренно потупив взор, и получала благословение на «единовластие». Простой же народ передавал от поколения к поколению заговоры и заклинания, украшал дома и одежду языческим орнаментом, исполнял языческие обряды, обращался за помощью к волхвам: лекарям и изготовителям амулетов, слушал сказителей языческих мифов – «кощун» (от которых, собственно, и происходит столь популярный сегодня термин «кощунство»). На городских площадях проходили языческие игрища. В церковном поучении XII века описываются многолюдные языческие сборища в любую погоду и пустующие церкви [18] . Именно с тех пор русская цивилизация остается цивилизацией двойственной (или даже двуединой): с одной стороны – книжная культура (христианская), культура образованного слоя населения, или, если хотите, «элиты», с другой – народная, преимущественно устная карнавальная культура, где очень трудно приживались христианские образы, а если и приживались, то скорее «антихристианские». Много ли мы можем припомнить сказок, где активно действуют ангелы? А сколько русских сказок про чертей?

Однако многочисленные хрестоматийные истории о «восстаниях волхвов» мало похожи на «национально-освободительную борьбу». Они не выстраиваются в единую систему. Из учебника в учебник кочует история о том, как в 1024 году некие «волхвы» подняли восстание («всташа») в Суздале, князь, «захватив волхвов, одних изгнал, а других казнил» [19] . Но есть много вопросов. Не очень понятно значение слова «всташа». Возможно, это означает просто «появились», да и восстание двух человек выглядит как-то странно. Активное участие в «восстании» принимала так называемая простая чадь (а была еще «старая чадь») – очень большой соблазн слово «чадь» прочитать как «молодежь». Но если вспомнить события в Киеве, связанные с призванием полоцкого князя Всеслава Брячиславича, то окажется, что чадью называли дружину. Собственно, «требования» восставших не содержали никаких антихристианских лозунгов или требования вернуть «родных богов». Бунт свелся к банальному грабежу зажиточных крестьян и был вызван засухой и последовавшим за ней голодом. Другая известная история о том, как некий волхв стал пророчествовать в Киеве, привлек много народа, но «в одну из ночей пропал без вести», якобы унесенный дьяволом. Другой волхв объявился в Новгороде, где принялся хулить веру христианскую и обещать совершение чудес. Власть новгородского епископа пошатнулась. Он, надев праздничное облачение и взяв в руки крест, призвал новгородцев разделиться на тех, кто верит волхву и верит Богу: «Князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву». Ситуация разрешилась малой кровью. Князь, спрятав под плащом топор, подошел к волхву и завязал с ним разговор: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» – «Чудеса великие сотворю», – ответил ничего не подозревающий богослужитель. Князь вынул припрятанный топор и одним ударом посрамил провидческий дар язычника. Естественно, никакого осуждения такого богословского «аргумента» со стороны автора летописи не следует. «И пал он мертвым, и люди разошлись. Так погиб он телом, а душою предался дьяволу», – удовлетворенно резюмировал христианский монах.

История очень похожа на описанную известным французским средневековым историографом Жаном де Жуанвилем в «Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика» ( Livre des saintes paroles et des bons faiz nostre roy saint Looys ) (скорее всего, создавалась между 1305 и 1309 годами). Однажды духовные лица и богословы созвали всех евреев некоего восточного города, чтобы научно доказать им истинность христианского учения. Евреи во множестве откликнулись на приглашение. Вот, все-таки не перестаешь удивляться нравам «темных веков»: какие-то «диспуты»… с евреями… Нет чтобы принять закон «о богохульстве» и всех сомневающихся упечь на цугундер! Средневековое духовенство «опускалось» до теологических споров! Впрочем, в данном случае спор получился несколько смазанным. Жуанвиль сообщает о присутствии на мероприятии некоего рыцаря-калеки, участника Крестовых походов, ходившего на костылях. Один прелат вежливо обратился к ученому раввину с вопросом – верит ли он в непорочное зачатие Христа. «Конечно, нет», – ответил раввин. Тогда благочестивый рыцарь, оскорбленный столь богохульным ответом, поднял костыль и сбил с ног раввина, а потом накинулся на остальных неверных, которых обратил в постыдное бегство. О поведении рыцаря донесли Людовику Святому с просьбой сделать ему соответствующее внушение, на что король вынес мудрое суждение:

«Если благочестивый рыцарь – человек ученый и может вескими доводами опровергнуть возражения неверного, пусть спорит честно. Но если благочестивый рыцарь не обладает достаточной ученостью и не может отразить доводы врагов христианства, тогда пусть он положит конец спору лезвием своего доброго меча» [20] .

Образованные люди своего времени на Руси вполне могли быть знакомы с текстами Жуанвиля, и подобные параллели не кажутся невероятными. Просто на Руси тех лет не было в достаточном количестве евреев, чтобы вести с ними подобные «диспуты», но в достаточном количестве имелись другие идейные противники.

Есть много свидетельств о том, что миссионерская деятельность на Руси шла трудно. Доброе слово Божие нуждалось в серьезной поддержке револьвера. «Правило» митрополита Иоанна (1089) устанавливало «яро казнити на возброненье злу», «но не до смерти убивати, не обрезати телесе» тех, кто «волхвования и чародеяния» творят, да и то предварительно «словесы и наказаньем» попытавшись «обратити от злых» [21] . В синодальной редакции церковного устава князя Владимира среди проступков, подлежащих церковному наказанию, перечисляются: «или кто молится под овином или в рощеньи, или у воды» и те же «чародеяние, волхвование» [22] . Троицкая редакция устава (XVI в.) включила и тех, кто «молится твари, солнцу, луне, звездам, облакам, ветрам, кладезям, рекам, дубию, горам, каменьям» [23] . Но странное дело – никакого особого эффекта вся эта деятельность не имела. Русские по-прежнему оставались верны некоей «своей», «правильной» вере, тем более что в лесистой стране с огромными расстояниями и традиционно неважной транспортной инфраструктурой можно было без особых проблем верить во что угодно, не прибегая особо к помощи духовенства.

В 1924 году С. Есенин пишет такие строки:

Для русского крестьянина в 1924 году (!!!) «молиться осинам» было, конечно, не совсем обычным, но вполне приемлемым делом в условиях «распада традиционного уклада». Это едва ли не первое, за что хватается ум, лишенный привычной официальной религиозной основы.

Чем больше мы находим свидетельств нравов поствладимирской эпохи, тем более мы видим, насколько эти нравы отличаются от принятого нами представления о «крещении», навеянного, разумеется, событиями XX века. Несмотря на все усилия «похитителей единовластия», голос народа все еще был слышен над Волховом. В 1227 году четырех волхвов после суда у архиепископа сожгли в Новгороде, несмотря на заступничество бояр [24] . Через год архиепископ был изгнан горожанами. Оказывается, и такое могло быть в средневековой Руси. Может ли быть подобное сейчас?

15 сентября 1068 года (80 лет после «триумфального» крещения Руси) против киевского князя Изяслава Ярославича поднимается восстание. Князя изгоняют, громят его двор. По сообщению «Летописца Новгородским церквам» и «Печерского Патерика», известно, что в 1068 году, очевидно, во время восстания, в Киеве был убит своими холопами новгородский епископ Стефан и что одной из целей восставших было перебить монахов… В этот момент в «прорубе» (в темнице) в Киеве находился плененный за год до этого полоцкий князь Всеслав. Князь Всеслав Брячиславич, Всеслав-Чародей, был, безусловно, язычником. Ни об одном христианском князе не говорится, что он «рожден был от волхвования» и «мог оборачиваться и рыскать волком». Еще Геродот повествует о неких Нёврах, неврах (др.-греч. Νευροί) – народе, обитавшем в верховьях Днестра, что приблизительно соответствует современной Галиции. Позднейший историк Плиний утверждает, что истоки Днепра (а есть основания полагать, что Плиний называл «Днепром» Березину) находятся в стране невров. Во втором случае – прямое указание на современную Полоцкую область Беларуси. «Эти люди, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины (выделено мной. – М. С. ) , по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик». Как и у любого тотемного животного, у волка было несколько прозвищ, заменяющих настоящее имя – «серый», «лютый». Слово «волк», как и «медведь», вслух не произносилось. Во многих сказках волк – это проводник по заколдованному лесу, воплощение загробного мира («Иван-царевич и Серый волк»). Проводник, впрочем, не бескорыстный, за свои услуги волк всегда брал плату – коня или скот. В этой особенности слышны отзвуки древней справедливости, «взявши – отдай сполна». Волки, как известно, свита скандинавского бога Одина, а в славянской традиции – Даждьбога. Ряд исследователей, в частности Б.А. Рыбаков, ассоциируют Даждьбога с греческим богом Гелиосом [25] . Вероятно, мы имеем несколько редуцированное позднейшим христианским мироощущением летописца свидетельство тотемного культа славянских племен, который, судя по всему, был жив в те годы и был распространен в том числе и среди знати.