168
Эта фраза (τη δε συνε<δήσε< άπο^ανών), вероятно, предполагает широко распространенное в святоотеческой письменности представление о совести как внутреннем судье и обвинителе человека. Обычно отцы Церкви называют совесть «внутренним, собственным судилищем», в котором происходит суд (χρ<σ<ς) и составляются приговоры (ψή^ο<). Иногда совесть именуют «судией непрестанно бодрствующим, неусыпным, необманчивым и неподкупным»; обвинителем, выступающим до, во время и после совершения греха, увещевателем, убеждающим отстать от греха, порицателем и карателем. «Вообще совесть является противником (άντ<δ<χος) нашим, когда мы желаем сотворить волю плоти нашей, по выражению аввы Исаии» (Лоиое Д. Блаженного Диадоха (V века), епископа Фотики Древнего Эпира, учение о рассудке, совести и помыслах // Труды Киевской Духовной Академии. 1898. № 7. С. 458–460). Поэтому христианин, согласно св. Аммону, ежедневно должен предстоять пред своей совестью, как умерший пред Богом — Судией всех.
Ср. у преп. Петра Дамаскина: «делатель Божественных заповедей Христовых» (о εργάτης τών ^εί'ων εντολών τού Χριστού) верует, что для Господа все возможно, что всякая воля Его является благом и без Него не может быть ничего благого. Поэтому такой «делатель» не желает ничего творить помимо воли Божией, «даже если это есть жизнь» (παν ζωή εστι), но взыскует лишь одну волю Божию, ибо она «есть жизнь вечная». См.: ΦΙΛΟΚΑΛΙΑ. ΤΟΜΟΣ Γ'. Σ. 116.
Многомысленное понятие γνώμη («мысль, разум, дух, воля, решение» и т. д.) употребляется здесь, скорее всего, в подобном значении. Данное значение встречается и в одном из посланий св. Игнатия Богоносца, который увещевает христиан жить в согласии (Букв.; сходиться) с волей (или «мыслью») Бога (συντρεχητε τή γνώμη τού Θεού). См.: Т^пасе ^ИийосАе. Ро/уса^ре ^е ^жугпе. Lettres. P. 60.
Или «исповедовать [Его]» (δίδως εξομολόγησή); однако значение благодарения для термина εξομολόγησις применительно к данной фразе св. Аммона дается в словаре Лампе (см.: ^яжре С. W. R. Op. cit. P. 500). Впрочем, «исповедание» и «благодарение» относительно Бога являются практически синонимами. Так, Дидим Слепец, толкуя Пс. 42, 4, прямо говорит: «Исповедание означает благодарение» (ή εξομολόγησις εύχαριστίαν σημαίνει) (ΔΙΔΙΜΟΣ Ο ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΥΣ. ΜΕΡΟΣ Δ // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΗΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ. Τ. 46. ΑΘΗΝΑΙ, 1973. Σ. 322).
Преп. Иоанн Кассиан Римлянин замечает, что стремящийся к совершенству должен начинать с первой ступени, которой является страх, именуемый «рабским» i//o primo fimoris gra^M ^Mem proprie ^i^imMs esse seroi/em); с этой ступенью и соотносятся слова в Лк. 17, 10 (см.: jean Cassien. Conferences. T. II. P. 105). Наоборот, для преп. Симеона Нового Богослова выражение «ничего не стоящий раб» соотносится с высшей ступенью духовного преуспеяния: такое наименование прилагается им к любимому ученику Господа (св. Иоанну Богослову). Также, говоря о неком почившем брате Антонии, преп. Симеон восхваляет его добродетели (чистоту, целомудрие, смирение), рожденные в этом строгом подвижнике благодаря заповеди, данной Господом в Лк. 17, 10 (см.: Symeon /e NoMoeaM TAeo/ogien. Catecheses. T. II. P. 340, 352).
Опыт «видения Бога», запечатленный уже в Священном Писании (см.: 1 Ин. 3, 1–2; 1 Кор. 13, 12), всегда сопрягался в христианстве с кажущейся антиномией — с подчеркиванием того, что «Бога нельзя видеть» (ср. 1 Тим. 6, 16; Ин. 6, 46). Эта антиномия, а точнее, сопряжение двух противоположных полюсов единого целого, во многом определило все последующее развитие христианского богословия. Особенно это касалось аскетической письменности, где наметилось несколько типов тайнозрения: «мистическое богословие» Евагрия Понтийского тяготело к «умному тайнозрению», преп. Макарий Египетский — к типу «опытно–чувственного тайнозрения», а аскетическое богословие блж. Диадоха Фотикий–ского занимало как бы среднее место между двумя этими типами (см.: Zoss^y V. The Vision of God. N. Y., 1983. P. 25–44, 103–120). Такой опыт «видения Бога» делает Православие вечно живым и неиссякающим источником духовной жизни. Об этом хорошо писал преп. Симеон Новый Богослов, согласно которому «каждый христианин призван к возвышенной религиозной жизни… мистический опыт и благодатное просвещение Святого Духа могут быть достигнуты всяким, если он серьезно и искренно желает этого. Св. Симеон выразил свою веру в необходимость всеобщего участия в высшей духовной жизни со свойственной ему парадоксальностью: «Тот, кто не увидел Бога в этой жизни, не увидит Его и в будущей». Он считал величайшей ересью и кощунством против Святого Духа думать, что Церковь не обладает теперь теми же духовными дарами, как и в древние времена, и что христиане не могут более получать благодать Святого Духа, которую имели апостолы и древние святые. Если христиане не достигают теперь этих высоких степеней святости, единственная тому причина — их невежество, недостаток веры и нерадение» (Дясмлмм (Хрмеомемн), мерожоняу. Православное духовное Предание // Вестник Русского ЗападноЕвропейского Патриаршего Экзархата. 1952. № 9. С. 19). Св. Аммон, научая подвижника быть «всегда зрящим Бога», выражает ту же самую веру в необходимость всеобщего участия в благодатной жизни, даруемой причастием Святому Духу. Им намечается и путь к этому, который можно было бы обозначить как мистику смирения, восходящую к Новому Завету (ср. Мф. 5, 8): только смиренным и чистым сердцем открывается доступ к высотам тайнозрения.
Выражение δί'ημ&ς πλούσιος ων достаточно необычно для святоотеческой лексики. Им обозначается, скорее всего, преизобилие человеколюбия Божиего.
Идеал бесстрастия (άπό,^ία) до христианства был достаточно четко намечен в стоической этике, где «мудрец», достигший его, становился подобным богам и обретал такое же блаженство, как и они. В христианское богословие понятие άπα^α активно ввел Климент Александрийский, видевший в «бесстрастии» вершину христианской аскезы. После него учение о «бесстрастии» всесторонне разработал Ева–грий Понтийский, «акклиматизировавший» данное понятие в аскетической письменности. Однако этот термин в IV в. оставался еще дискуссионным: некоторые отцы Церкви (свв. Василий Великий, Григорий Богослов и др.) относились к нему с определенной долей настороженности, считая, что слова άπα^ής и απά^εία приложимы преимущественно к Богу, а не к человеку. Блж. Иероним в разгар пелагианских споров (начало V в.) именно учение о «бесстрастии» Евагрия сделал объектом своих нападок, считая его еретическим (человеку, по мнению блж. Иеронима, невозможно полностью освободить себя от страстей) (см. предисловие А. Гийомона к изданию: Foagre /e Ponfi^Me. Traite pratique. T. I // Sources chretiennes. № 170. Paris, 1971. P. 98–112). Высказывание св. Аммона показывает, что он являлся связующим звеном между Климентом Александрийским и Евагрием и что в египетском монашестве первого поколения указанное понятие уже обрело «права гражданства». В дальнейшем оно стало общеупотребительным аскетическим термином. Так, св. Исаак Сирин, говоря о «человеческом бесстрастии» (άπά^εία ή άν^ρωπίνη), замечает, что оно состоит не в том, чтобы «не чувствовать страстей» (το μή άλοτ^ναί των πα^ων), но в том, чтобы «не принимать их в себя» (τό μή δεξασ^αί αΰτά) (ΟΣΙΟΥ ΠΑΤΡΟΣ ΗΜΩΝ ΙΣΑΑΚ ΕΠΙΣΚΟΠΟΥ ΝΙΝΕΥ ΤΟγ ΣΥΡΟΥ ΕΥΡΕΘΕΝΤΑ ΑΣΚΗΤΙΚΑ. ΘΕΣΣΑΛΟΝΙΚΗ, 1977. Σ. 310). Несколько веков спустя св. Григорий Палама в полемике с Варлаамом ссылается на учение о «бесстрастии» как на вполне уже традиционное (εδίδάχ^ημεν), называя его не «умерщвлением страстного начала [в человеке]» (τ^ν τοΰ πα^ητ'χοΰ νεχρωσίν), но «перемещением» (μετά^εσίν) этого начала «от худшего к лучшему» и направлением его на «вещи божественные» (см.: Cregoire Pa/amas. Defense des saints hesychastes / Ed. par J. Мeyendorff. Louvain, 1973. P. 361).
Тема умерщвления страстей является постоянным лейтмотивом святоотеческой аскетики. Ср., например, у преп. Нила: «Те, которые разумом украсили деятельную [способность души] (το πραχτιχον λόγω χοσμ^σαντες), а страстную часть [ее] умертвили с помощью [того же] разума (τό πα^ητ'χόν λόγω νεχρώσαντες) заслуженно окружают Царя, будучи одновременно украшением и защитой Его (χόσμον όμοΰ χα< ασφάλειαν παρεχοντες), наподобие Серафимов, окружающих престол Божий (Ис. 6, 2)» (М/ ^Апсуге. Commentaire sur le Cantique des cantiques. P. 342).
Фразой «истиная связь и общение» (или «беседа» — γνησ<αν σχεσιν χα< συνομιλίαν) св. Аммон явно указывает на молитву. Ср. у Евагрия, который в сочинении «О молитве» использует аналогичный термин ομιλία и говорит: «Молитва есть беседа ума с Богом» (см. наш перевод: Творения аввы Евагрия. Аскетические и богословские трактаты. М., 1994. С. 78). Причем данный термин у Евагрия (как и его латинский эквивалент — сопоегзяйо) обозначает не просто словесную беседу, но также тесное соединение и постоянное общение (см.: ПамзсАегг 7. Les lecons d'un contemplatif. Le Traite de l'Oraison d'Evagre le Pontique. Paris, 1960. P. 16–17).
