В том же порядке мыслей, состояние вдовства стали почитать священным. Вдовы составили церковное учреждение.
Женщина всегда должна оыть подчиненной, и потому, когда у нее нет мужа, которому она бы могла повиноватьея, она служит церкви. Скромность христианских дам соответствовала этим строгим принципам, и в некоторых общинах они выходили не иначе, как под покрывалами. Немногого недоставало, чтобы восточный обычай покрывала, скрывающего всю фигуру, не был распространен на всех молодых и незамужних женщин. Монтанисты считали этот обычай обязательным; ему не удалось утвердиться вследствие противодействия, вызванного крайностями фригийских и африканских сектантов, и в особенности вследствие влияния греческих и латинских стран, которые положили начало настоящему преобразованию нравов, не нуждаясь в этом гнусном признаке физической и нравственной слабости.
Наряжаться, однако же, совсем запретили. Красота диавольское искушение; зачем его усиливать? Драгоценные уборы, притирания, окраска волос, прозрачные одежды стали нарушением стыдливости. Поддельные волосы грех еще более важный; они вводят в обман благословение священника, которое, ниспадая на мертвые волосы, снятые с другой головы, не знает, на чем остановитъся. Самое скромное устройство прически почиталось уже опасным. Исходя из этой точки отправления, св. Иероним считает женские волосы лишь гнездом насекомых и советует их сбривать.
Недостаток христианстаа тут наглядно сказывается. Оно слишком односторонне нравственно. Красота приносится в нем в жертву совершенно. Между тем, в глазах философии законченной, красота вовсе не есть поверхностное преимущесгво, опасность, неудобство, а, напротив, дар Божий, так же как добродетель. Она стоит добродетели. Красивая женщина также ясно выражает одну из сторон божественной цели, один из неисповедуемых путей Господних, как и гениальный человек или добродетельная женщина, Она сознает это и оттого горда. Она инстинктивно чувствует, какое неоценимое сокровище заключается в ее теле; она хорошо знает, что без ума, без таланта, без большой добродетели, ее место в ряду высших проявлений Бога. И зачем запрещать ей возвышать стоимость сделанного ей дара, оправлять выпавший на ее долю бриллиант? Наряжаясь, женщииа исполняет свою обязанность; она предается искусству, искусству очаровательному, в известном смысле, прелестнейшему из всех. Не станем смущаться улыбкой, которую иные слова вызывают у людей легкомысленных. Награждают пальмой гения греческого художника, сумевшего разрешить труднейшую задачу украшения человеческого тела, т. е. украшения самого совершенства, - и видят одни "тряпки" в попытке содействовать созданию прекраснейшего творения Божия, женской красоты! Туалет женщины во всех ее утонченностях, есть своего рода высокое искусство. Века и страны, которые в нем успевают, великие века и великие страны, и запрет, наложенный христианством на стремления этого рода, показал, что достигаемый им общественный идеал сделается рамкой законченного общества лишь гораздо позднее, когда возмущение светских людей свергнет неудобное иго, первоначально наложенное на секту экзальтированным тетизмом.
Этот запрет распространялся в действительности на все, что может быть названо роскошыо и светской жизнью. Зрелища почитались омерзительными, не только кровавые зрелища амфитеатра, ненавидимые всеми порядочными людьми, но и спектакли невиннейшие, шутливые. Всякий театр почитался опасным уже по одному тому, что мужчины и женщины там собирались, чтобы смотреть на других и себя показать. Такой же ужас внушали термы, гимназии, ванны, ксиесты, по случаю происходивших там обнажений. Христиане были в этом случае наследниками еврейского чувства. Евреи избегали этих мест, вследствие обрезания, которое подвергало их всякого рода неприятностям. Если игры, состязания, делавшие смертного, на один день, равным богам и увековечивавшие его память надписями, пришли в III веке в совершенный упадок, то причиной этого было христианство. Пусто становилось вокруг этих древних учреждений; их называли суетными. Конечно, это была правда; но человеческой жизни наступает конец, когда слишком хорошо докажешь человеку, что все суета.
Воздержность христиан не уступала их скромности. Запреты, относившиеся к мясу, были почти все сняты, и взял верх принцип, что "чистому все чисто". Многие, однако, воздерживались от употребления того, что прежде было живым. Постов было много, и они вызывали у некоторых состояние нервной слабости, которое разрешается обильными слезами. Способность проливать слезы почиталась небесной милостью, даром слезным. Христиане плакали беспрестанно; их обыкновенным состоянием была кроткая печаль. В церквях их лица выражали благоволение, набожность, любовь. Ригористы жаловались, что по выходе из священного места, этот благочестивый вид заменялся легкомысленным; но вообще христиан легко узнавали по внешности. У них были, так сказать, особые лица, хорошие лица, проникнутые спокойетвием, не исключающим приветливой, довольной улыбки. Это представляло резкую противопоиложность с развязным видом язычников, в которых, по всей вероятности, часто замечался недостаток приличия и сдержанности. В монтанистской Африке, некоторые обычаи, и в особенности привычка беспрестанно крестить лоб, еще скорее обличали последователей Иисуса.
Таким образом, христианин был по существу особым созданием, обреченным даже на внешнее доказательство добродетели, словно аскет. Если монастырская жизнь возникла только в конце III века, так это потому, что до тех пор церковь была истинным монастырем, идеальной общиной, где осуществлялась вполне праведная жизнь. Когда век массами вступит в церковь, когда Гангрский собор, в 325 году, объявит, что евангельское учение о бедности, об оставлении семьи, о девстве, не предназначено для простых верующих, праведники создадут для себя особые места, где возможно будет применять без смягчений евангельскую жизнь, слишком высокую для обыкновенных людей. До тех пор, мученичество давало возможность осуществлять самые преувеличенные указания Христа, в особенности относительно пренебрежения узами крови. Теперь мученичество заменится монастырем, чтобы заветы Иисуса могли быть где-нибудь осуществлены. Пример Египта, где монастырская жизнь всегда существовала, мог этому способствовать; но монашество было присуще самой природе христианства. Как только в церковь впустили всех, стало неизбежным образование маленьких церквей для тех, которые стремились жить по примеру Иисуса и иерусалимских апостолов.
Намечалась в будущем упорная борьба. Христианское благечестие и светская честь выступят противниками, между которыми будут происходить ожесточенные схватки. Пробуждение светского духа будет вместе с тем и пробуждением неверия. Честь возмутится и станет утверждать, что она не хуже той морали, которая позволяет, чтобы святые не всегда были порядочными людьми. Раздадутся голоса сирен для восстановления в их достоинстве прелестных вещей, которые церковь объявила глубоко нечестивыми. Люди всегда остаются немножко теми же, какими были сначала. Церковь, сообщество святых людей, сохранит этот характер, несмотря на все превращения. Светский человек будет ее злейшим врагом. Вольтер докажет, что дьавольские пустяки, столь сурово изгоняемые из пиетистского общества, по своему хороши и необходимы. Отец Канэ попробует, конечно, доказать, что нельзя быть порядочнее христианства, ни более дворянином, чем иезуит; но он не убедит д'Окенкура. Умные люди, во всяком случае, окажутся необратимыми. Никогда Нинона де Лавкло, Сент-Эвремоя, Вольтер, Мериме не будут одной веры с Тертуллианом, Климентом Александрийским и добрым Ермом.
Глава 31. Причины победы христианства
Христианство победидо новыми правилами жизни, которые оно вводило в мир. Мир нуждался в реформе нравственнооти; философия ее не давала; установленные в греко-латинских странах религии были неспособны улучшать людей. Из всех религиозных учреждений античного мира, одно иудейство отозвалось на испорчениость времен криком отчаяния. Вечная и единственная слава, ради которой должно забыть многие безумные насилия! Евреи-революционеры I и II века нашей еры. Преклонимся перед их страстностью! Преданные высокому идеалу справедливости, убежденные, что этот идеал должен осуществитъся на земле, не допускающие тех компромиссов, которыми так легко удовлетворяются верующие в рай и ад, они жаждут добра и постигают его в виде маленького города с синагогой, и христианская жизнь является лишь аскетическим преобразованием этого идеала. Небольшие кружки смиренных и благочестивых людей, ведущих между собой чистую жизнь и ожидающих вместе великого дня своего торжества и утверждения на земле царства праведников, - вот нарождающееся христианство. Счастье, которым наслаждались в этих маленьких общинах, действовало, как могучая притягательная сила. Население разных племен, как бы по инстинктивному движению, порывисто устремилось в секту, которая удовлетворяла заветнейшие их желания и открывала надеждам безпредельное поле.
