Со своих пророческих высот Достоевский явственно разглядел трагедию Европы и открыл причину этой трагедии. Причина в том, что римокатолицизм и протестантизм извратили и утратили Лик Богочеловека Христа, эту единственную ценность, ради которой созданы и существуют все миры. Из-за этого в Европе все замутилось и пришло в хаос. Но это только одна половина пророческого видения Достоевского, вторая же половина в том, что Лик Богочеловека Христа полностью сохранен только в Православии, а поэтому ничто другое и не нужно, ибо Православие — это все.
Рассматривая человека и человечество, а с ним и русский народ sub specie Christi, Достоевский пришел к выводу, что главная и самая большая ценность русского народа — Православие, а в нем — чудесный Лик Богочеловека Христа. Поэтому он благовествует: Россия обладает сокровищем, самым большим сокровищем — Православием. Она — страж истины Христовой и настоящего Лика Христова, Который помрачился во всех других верованиях и у всех других народов.
Россия своей таинственностью стала самой загадочной страной в мире в последнее время. Этому больше всего способствовал Достоевский, но в то же время именно он способствовал тому, чтобы эта загадочность до некоторой степени приоткрылась, он показал ее главные созидательные силы, более того, показал ее самую большую ценность и самую великую святыню. Эта ценность и эта святыня — Православие. По пророчеству Достоевского, новое слово, которое Россия скажет миру — это Православие. Из-за апостольской ревности в проповедании Богочеловека Христа и Его Евангелия Достоевский по праву назван "неустрашимым проповедником Имени Господнего" [615].
Через Достоевского как бы пламенными устами высказалась вся русская душа во всей своей полноте: вся ее греховность и все ее покаяние, все ее пороки и все ее добродетели, все ее устремления и все ее идеалы. Личность Достоевского — самое проникновенное и самое возвышенное отражение русского народного самосознания. "Он, — как о нем сказано, — Россия в миниатюре" [616]. Он стал "нравственным вождем нашего времени" [617].
Один русский мыслитель писал о Достоевском: "Уже стал неоспоримою истиною тот факт, что Достоевский весь воплотился в современности, что он стал вдохновителем и отправной точкой почти всех наших писателей, поэтов, философов, что современное религиозное сознание все целиком вышло из Достоевского, что творчество нынешнего времени буквально живет им, лишь видоизменяя и преображая его мысли, его откровения, его бездонную и вечную глубину. И не в убожестве нашем, не в оскудении творческих сил нужно усматривать причину этого влияния, а в необычайно сильном родстве всего русского творчества с личностью Достоевского. В этом отношении Достоевский как бы является выразителем пред миром всех глубин русского духа, гениальным творцом всех бродящих, скрытых, таинственных его сил, великолепным символом, живым символом загадочного царства русской души и народа, его исканий и его надежд, его молитв и его проклятий! Ибо не мы воссоздаем Достоевского, а он сам, его титаническая сила присутствует в нас и творит в современных писателях свой надрывный бунт, и свое великое страдание, и свою мистическую, безумную красоту. Ибо Достоевский — это вся Россия, ее душа, ее сокрытая и стихийная сущность" [618].
Всечеловечностью своих идей и чувств, их полнотой и глубиной Достоевский имеет огромное влияние на писательский мир вне России, особенно в Германии. Об этом Е.Е. Порицки пишет: "В Германии бесконечное число живущих писателей, которые находятся под влиянием Достоевского, которые с большим или меньшим успехом следуют или следовали за ним. Два самых знаменитых представителя немецкой литературы — это Ницше и Гауптман, которые целиком берут начало в Достоевском" [619].
Рассматривая Ницше и Достоевского с точки зрения высшей историософии, Отто Юлиус Биербаум сказал об этом много искренних и истинных слов. Вот одна из этих истин: "Возможно, Ницше — возвышенный конец, а Достоевский — исполинское начало; первый — закат западной, европейской культуры, основанной на античной культуре, а второй — восточный восход русской культуры, которая берет свое начало от Византии" [620]. А вот другая истина и сопутствующие ей: "Из Достоевского говорит Христос, и надо вернуться в очень далекое прошлое развития христианской мысли, чтобы найти человека, в котором Христос говорил так же сильно, как Он проговорил из Достоевского. Я полагаю, что таким человеком был Франциск Ассизский… И все же Христос Достоевского — самый истинный Христос, Христос в Своей гигантской истине… В русском Достоевском заключена гениальная суть русского народа, в таком же объеме и в такой же значимости, как в Ницше заключена гениальная суть западного культурного сознания… Тут у Ницше Заратустра разбивает старые (синайские) таблицы, там Достоевский из своего русского сердца воздвигает пра-Христа. В этих двух великих предощущениях, в этих мыслителях, художниках, воплощены две стоящие одна против другой современные мировые силы: ужасное видение, перспективы которого нам сегодня и предположить трудно, а тем более определить" [621]. Биербаум с редкостной искренностью и талантливой проницательностью заканчивает свое исследование о Достоевском: "Следовать духу Достоевского — это значит: отвергнуть Гете и Ницше считать больным" [622].
Все особенности человеческого естества, характера, и отрицательные, и положительные, Достоевский доводил до конца; ему нравилось видеть человека в его конечной завершенности. Если это атеист, то это будет абсолютный атеист, если анархист, то это будет цельный анархист, бунтовщик, идущий до конца. И противоположное: если это верующий, то верующий беспредельно, если это христолюбец, то любящий Христа всем существом, если это человеколюбец, то человеколюбие его бесконечно. Во всем Достоевский шел до конца, к завершенности; это его главный всечеловеческий импульс, именно поэтому человеческий разум не может до конца следовать за ним на его всечеловеческих путях. В этом отношении он воистину "олицетворение противоположности по отношению к здравому человеческому разуму" [623]. "По необычной исключительности своего таланта, который нас больше всего трогает, Достоевского с правом можно назвать философом, апостолом, безумным, утешителем для рыдающих, убийцей для равнодушных, Иеремией для плененных, Шекспиром для изгнанных. Он заслуживает разом все эти вместе взятые определения, но каждое, взятое в отдельности, будет недостаточным определением для него" [624].
Именно потому, что Достоевский всечеловек в своих воззрениях, касающихся человека и мира, Бога и диавола, добра и зла, добродетели и порока, именно поэтому он — камень преткновения и соблазна для всех, приступающих к нему с западноевропейскими гуманистическими мерками. Ибо эти мерки не дают человеческой мысли идти до конца как в отрицательном, так и в положительных смыслах. Человек всегда боится свою мысль о добре довести до конца, привести ее к первоисточнику — к Богу, как и мысль о зле довести до ее первоисточника — диавола. Тем паче для таких людей неприемлема бескомпромиссная вера Достоевского в Богочеловека Христа как единственного Бога и Господа во всех мирах, им непонятна бескрайняя любовь Достоевского к Нему, решительное сведение к Нему всех ценностей, к Его чудному и чудотворящему Лику. В этом причина того, почему они не понимают Достоевского в его всечеловеческих настояниях и устремлениях, которые с таким вдохновением и апостольской прозорливостью выражены в его теодицее и демонологии [625]. Мережковский же, желая оправдать свою философию Достоевским, соблазнился и ошибся в Достоевском, как никто другой. Проницательный и правильный комментатор отрицательных героев Достоевского, Мережковский как только переходит к положительным героям, начинает говорить о себе, о своей религии, приписывая Достоевскому свое религиозное понимание и свои убеждения. Желая представить Достоевского как апостола своего "нового христианства", своего "нового религиозного сознания", Мережковский попытался "пересоздать" Достоевского по своему образу и подобию и тем самым погрешил против Достоевского, как никто другой [626].
Но над всеми заблуждениями и ошибками сияет неугасимое солнце вечной истины Достоевского — Богочеловек Христос. Для него Богочеловек — все и вся во всех мирах. К Нему устремлена Душа Достоевского, о Нем все пророчества Достоевского. И видите, многие его пророчества о Европе и славянстве, о всечеловеке и всечеловечестве исполняются на наших глазах. А для того, чтобы исполнились и все остальные его пророчества, к тому имеются все психологические и онтологические условия, ибо все его пророчества преисполнены евангельского духа. Небо и земля не исчезнут, доколе не исполнятся все обетования и пророчества евангельские. За Достоевским, славянским всечеловеком, стоит Богочеловек во всей Своей Божественной силе и совершенстве. А славянский всечеловек стоит на Богочеловеке и живет ради Богочеловека. А поэтому и как пророк, и как апостол, и как мученик, и как поэт, и как философ, он проповедует одну истину, одну всеистину — Богочеловека Христа как самую великую драгоценность во всех мирах, видимых и невидимых.
