Я понял одно: все, что у нас имеется — будь то святоотеческие или уставные традиции, — это поскребки [по сравнению с тем, что было раньше]. То есть все это можно уподобить тем редким гроздьям, которые остаются в винограднике после сбора урожая. Поэтому мы должны быть внимательны, чтобы сохранилось немного закваски. Это наш христианский долг. Оставлять после себя недоброе предание мы не имеем права.
Несколько лет назад[260] разные богословы, университетские профессора, другие видные деятели собрались в Женеве на "предсоборное совещание". Рождественский и Петровский посты они решили упразднить, а Великий пост сделать на пару недель короче — поскольку народ все равно не постится. В этом совещании принимали участие и наши профессора. Когда, вернувшись оттуда, они приехали ко мне и стали обо всем этом рассказывать, я пришел в такое негодование, что даже накричал на них. "Понимаете ли вы, что творите? — говорил я. — Если кто-то болен, то он имеет оправдание есть скоромное в пост — общие правила на него не распространяются. Если кто-то съел в пост скоромное не по болезни, а по [духовной] немощи, то он должен просить: "Прости меня, Боже мой", — он должен смириться и сказать "согреших". Такого человека Христос не станет казнить. Однако если человек здоров, то он должен поститься. А тот, кто безразличен, все равно ест все, что хочет, и его ничего не волнует. Все и так идет само собой. Действительно, большинство не держит постов, не имея на это уважительной причины. И мы, желая угодить этому большинству, хотим вообще отменить посты? Но откуда мы знаем, каким будет следующее поколение? А вдруг оно будет лучше, чем нынешнее, и сможет относиться к тому, что заповедует Церковь, без компромиссов? По какому же праву мы будем все это отменять? Ведь все это так просто! У католиков пост пред Святым Причащением продолжается один час. Что, будем поддаваться тому же духу? Будем благословлять свои слабости и падения? Но ради наших слабостей мы не имеем право перешивать Христианство на собственный аршин. Даже если хранить установленный чин могут немногие, ради этих немногих он должен быть сохранен. Если больной человек оказался среди чужих, то пусть он ест скоромное так, чтобы другие его не видели и не соблазнялись. Пусть купит себе какой-нибудь сметаны и скушает ее у себя в комнате". — "Это лицемерие", — ответил мне один из этих профессоров. "Тогда почему, чтобы быть более искренним, ты не идешь на площадь и не грешишь на ней?" — спросил я его в ответ. В каком же свете выставляет им все это диавол! Мы создаем свое собственное "православие" и в духе этого "православия" истолковываем Святых Отцов и Евангелие. В нашу эпоху, когда такое множество образованных христиан, Православие должно было бы ярко сиять! Да тут вон один Святой Никодим Святогорец[261] сколько всего успел! Сколько он написал слов, сколько книг! Собрал Жития всех Святых! Все библиотеки Преподобный знал до последней запятой, хотя ни ксерокса, ни компьютера у него не было.
Человек должен, насколько это возможно, стать правильным христианином. Тогда у него будет орган духовного чувства, тогда он будет испытывать большую или меньшую боль за Православие и Отечество и осознавать свой сыновний долг по отношению к ним. Находясь в таком состоянии и узнав о каком-то событии, христианин проявляет участие, беспокоится, молится. Однако христианин, которого надо то и дело подталкивать: "Сейчас поинтересуйся-ка вот этим, а потом — вот тем-то", похож на квадратное колесо, которое, чтобы оно двигалось вперед, тоже надо постоянно толкать. Задача в том, чтобы подталкивание шло изнутри самого человека. Тогда он будет катиться гладенько — подобно круглому колесу. Если человек становится правильным христианином, если "подталкивание" исходит из него самого, то потом Бог извещает его даже больше и шире, чем того, кто читает [газеты]. Такой человек узнает не только то, что пишут, но и то, что собираются написать. Вам это понятно? К человеку приходит божественное просвещение, и все его действия просвещены.
Мы не имеем права растерять в наши дни то великое наследие, которое оставил нам Христос. Мы дадим ответ Богу. Мы, маленький греческий народ, уверовали в Мессию, нам дано благословение просвещать весь мир. За сто лет до Пришествия в мир Христа Ветхий Завет был переведен на греческий язык. А что перенесли первые христиане? Они то и дело подвергали опасности свою жизнь. И какое равнодушие царит сейчас! Разве можно быть равнодушным сегодня, когда мы можем просветить народ безболезненно, без опасности для жизни? А знаешь, что перенесли наши предки ради того мира, в котором мы живем сейчас? Знаешь, сколько людей пожертвовали собой? Если бы они не принесли себя в жертву, то сейчас у нас не было бы ничего. И вот я сравниваю: как тогда, подвергая опасности свою жизнь, они хранили веру, — и как сейчас, не подвергаясь никакому давлению, люди уравнивают все! Те, кто не терял национальной свободы, не понимают что это такое. "Боже сохрани, чтобы не пришли варвары и не нанесли нам бесчестия!" — говорю я этим людям, а в ответ слышу: "Ну и что мы от этого прогадаем?" Ты только послушай! Да чтоб вам было пусто, негодные вы люди! Такие вот они, человецы нынешние. Дай им денег, автомобилей и на веру, честь и свободу им будет наплевать. Своим Православием мы, греки, обязаны Христу и Святым Мученикам и Отцам нашей Церкви. А своей свободой мы обязаны героям нашего Отечества, пролившим за нас свою кровь. Это святое наследие мы обязаны чтить. Его мы должны сохранить, а не растерять в наши дни. Будет обидно, если погибнет такой народ! И сейчас мы видим, как Бог собирает людей персональными повестками, подобно тому, как рассылают такие повестки военнообязанным перед началом войны. Бог делает это для того, чтобы что-то сохранилось, для того, чтобы спаслось Его создание. Бог не оставит нас, однако и мы должны делать то, что можно сделать по-человечески. А о том, что по-человечески сделать нельзя, мы должны молиться, чтобы подал Свою помощь Бог.
Обмен населением в 1924 г., в ходе которого греки из Малой Азии переселились в Грецию, а жившие в Греции турки — в Турцию. — Прим. пер.
Гражданская война в Греции в 1944–1948 гг. Между правительственной армией и мятежниками-коммунистами. — Прим. пер.
По гражданскому календарю. — Прим. Пер.
Из стихов перед Синаксарием по 6 песне канона на Утрене, 1 января. — Прим. Пер.
Пс. 110, 10.
Панкиния "πάντες άπο κοινου" — "все вместе", "сообща" — работа, в которой участвуют все насельники монастыря или скита. (Далее примечания греческих издателей даются без указаний.)
См. Апок. 12, 12.
См. Нав. 6, 23.
См. Ис. 3, 6.
Прозвище "Маккавей" (по всей вероятности значение этого слова — "поражающий врагов") было дано вождю Иудейского восстания (166 г. До Р.Х.) Иуде и его преемникам. Восстание было направлено против Антиоха IV Епифана, предводителя династии Селевкидов. Маккавеи отличались самоотверженной борьбой за отеческую веру и политическую независимость Израиля (см. Книги Маккавейские).
"Мученики последних времен будут выше первых мучеников" Св. Кирилл Иерусалимский. Слова огласительные, 15 огласительное слово. М. 1855 С261.
Любочестие (греч. "φιλότιμο"). В современном русском языке эквивалента этому слову нет. Не буквально его можно перевести как "великодушие", "расположенность к жертвенности", "презрение материальным ради какого-то духовного или нравственного идеала". Это слово часто встречается в речи Старца Паисия, который подчеркивает значение любочестия в духовной жизни. — Прим. пер.
Слово "κοσμικός" у Старца Паисия и вообще в греческом языке обычно значит "человек, не принадлежащий к Церкви или принадлежащий к ней лишь номинально". В настоящем тексте это слово, как правило, переводится "человек мирской" или "человек мира сего" — тогда как слову "мирянин" соответствует греческое "λαϊκός", которое обозначает сознательного христианина, живущего в миру. — Прим. пер.
"Канонаршит", то есть подсказывает, что надо делать. От слова "канонарх" — чтец, возглашающий во время богослужения то, что предстоит петь хору.
Ταγκαλάκι — тангалашка — такое прозвище Старец дал диаволу.
Мф. 16, 24.
См. 2 Мак. 1, 19-22.
См. Апок. 22, 11.
