o (Между внутренним и внешним) Среди разнообразных средств постижения мира могут встретиться очень необычные – с повседневной точки зрения. Но и они могут помочь в ориентировании. Полезно иметь представление об этом разнообразии. Это позволяет и лучше понимать других, и самому заглянуть в просвет между слоями обыденности. Не будем утолщать скорлупу недоверия ко всему небывалому, а то можно и не вылупиться из яйца по названию "я". Рано или поздно с нами может случиться то, чего ещё не случалось.
o (Освоение высшей реальности) Задачи ориентирования наполнятся смыслом когда примеришь их к себе самому, к своей личности и к своей жизни. Интересно взглянуть: какие из этих задач уже решены или решаются нами? Какие кажутся вовсе не относящимися к нашей личной жизни? Какие выглядят для нас по-другому? Перечисление проблем остаётся в книге. Всё дело в том, какие из них остаются с нами.
Глава 2. Религиозные стороны жизни
Необходимо напомнить: здесь нет систематического исследования различных аспектов религиозной жизни. Нет никаких широких картин или хотя бы беглых зарисовок, посвящённых конкретным религиям. Всё наше внимание – на то, с какими общими проявлениями религиозной жизни встречается человек. С чем он имеет дело в своей повседневности. Чему он может открыть (или не открыть) двери своей судьбы.
Традиция: наблюдение и погружение
Традиция – это то обличие, в котором первоначально является нам религиозное учение. Это пышное одеяние, покрытое разнообразными узорами. Невозможно рассмотреть всё сразу, особенно если традиция существует веками или даже тысячелетиями. Это сбалансированная система взаимоотношений, правил поведения, ритуалов и общих привычек.
Традицию можно воспринимать этнографически – как проявление общего разнообразия жизни. Бывают традиции ремёсел. Бывает традиционное искусство. Бывают национальные или семейные традиции. Своё место в этой мозаике могут занять и традиционные верования. Но традиции моей семьи, моего окружения, моего народа имеют для меня особый смысл и особое звучание.
Личное отношение к традиции, в том числе и к религиозной, придаёт ей особый акцент. Ведь я становлюсь одним из тех, кто может включиться в эстафету, дающую традиции жизнь. Или могу отойти в сторону, стать наблюдателем. Может быть, даже стать свидетелем угасания традиции. И даже если предпочесть позицию наблюдателя, не сохраним ли мы особое уважение к тому, кто остаётся хранителем традиции? Ведь он бережёт то, чему я пока не нашёл отзвука в своей душе. Пока…
Взаимосохранение человека и традиции – широкая тема, заслуживающая самостоятельного внимания. Религиозная традиция должна выводить нас к Высшему, иначе она останется в чисто этнографических рамках.
Традицию можно воспринимать исторически – как закономерную эволюцию духовной жизни. Такое внимание к традиции важно для нас: оно позволяет воспринимать эту сферу жизни целостно и динамично. Исторический ракурс важен и для самой традиции, потому что помогает ей осознавать себя. При этом даже ниспровергатели исторического смысла традиции не вредят ей, а помогают. Любое разоблачение, если оно не замешано на лжи и глупости, оздоровляет традицию: либо снимает с неё ненужные наслоения, либо возбуждает защитные силы. Угасшие религиозные традиции прекратили существование не потому, что их разоблачили. Просто у них не осталось сторонников.
Вне духовного движения невозможно и правильное историческое понимание религиозной традиции. Научная история даёт нам лишь схематическое описание угасшего верования, напоминающее скелет вымершего животного.
Традицию можно воспринимать канонически – как сокровищницу, прочные стены которой сохранили для нас постижения, накопленные предыдущими поколениями. Каждое живое чувство, вливаясь в русло традиции, насыщает традицию своей живой силой. И если традиции удалось не омертвить эти переживания, соединить их с теми, что вошли в неё раньше, и найти для них нужную форму, значит нам повезло. Традиция помогает воспринять и освоить нажитое нашими предками задолго до нас. Если, разумеется, мы захотим воспринять и освоить.
Каноническое восприятие труднее прочих. Оно требует не только аналитических способностей и эрудиции. Необходим также определённый духовный труд по вхождению в лабиринт канонов – и усилия по сохранению себя в этом лабиринте.
Традиционные религиозные каноны подобны классическим формам стихосложения. Соблюдение правил имеет смысл только ради того, чтобы наполнить их живым чувством. Иначе это всего лишь игра.
Традицию можно воспринимать творчески. Она может стать исходной точкой для собственных импульсов созидания. За счёт таких импульсов, питая их и питаясь ими, религиозная традиция новыми радужными брызгами переплёскивается в искусство и в науку, в философию и в быт. Иногда это даёт начало новому ответвлению религиозных переживаний, религиозной мысли. Когда это русло упрочится, мы увидим, что существует новая традиция со своей новой энергией и новой историей развития.
Впрочем, чаще творческое отношение к традиции остаётся в её устоявшихся границах, наделяя её новой энергией. Традиция, лишённая творческого клокотания, холодеет, догматизируется и постепенно отчуждается от новых поколений, приходящих на смену старым. Именно творчество даёт ей силы для воссоздания себя в обновляемых условиях.
Нужно ли классифицировать творчество на духовное и душевное, на религиозное и мирское? Наверное, нет. Творчество – это жизнь, которой свойственно переплёскиваться через край любых вместилищ.
Наконец, в традиции можно просто жить.
Религиозная традиция годится для проживания в ней не хуже других традиций. Те, кто погружён в мир традиции, кто освоил под свои жизненные интересы хотя бы крошечный участок этого мира, определяют судьбу этой традиции гораздо в большей степени, нежели её теоретики и её политические лидеры.
При встрече с традицией (или при обнаружении себя в ней, как бывает, когда заканчивается детство) мы можем судить о ней как угодно: принять или отвергнуть. Но единственным по-настоящему глубоким суждением будет наша сопричастность, погружение в неё. Позиция стороннего наблюдателя даёт нам массу интеллектуальных и эстетических преимуществ. Но традиция живёт не этим и не для этого. Она живёт для нас – или не для нас.
Сказка про неграмотного библиотекаря
Жил да был в одной очень большой и очень западной стране учёный человек по имени Сантифик. Писал он великий научный труд о таких важных вещах, что мне и название не выговорить. Перечитал он все-все книги, которые до него были написаны об этих важных вещах и обо всём, что с ними было связано. Он ведь на любом языке умел читать. А если незнакомый язык попадался, Сантифик его тут же разучивал. Ему это было легче, чем нам разучить песенку.
Но всё-таки однажды Сантифик так устал от чтения и писания, что решил уехать отдохнуть куда-нибудь в самое глухое место на свете. И уехал в одну очень маленькую и очень восточную страну, где только и развлечений было, что гулять по горам.
Гулял он себе там по горам, пока в один прекрасный день не натолкнулся на пещеру, вход в которую был закрыт большой двустворчатой дверью. Дверь была покрыта искусной резьбой, и любознательный Сантифик принялся разглядывать изображённые на ней сцены из древней жизни. Разглядывал он их так пристально, что в конце концов стукнулся лбом об самую интересную сцену. Тут дверь скрипнула, приоткрылась, и чей-то голос сказал Сантифику на одном из знакомых ему языков:
– Заходи, добрый человек. Гостем будешь.
Зашёл Сантифик и оказался в большом пещерном зале. На полу лежали ковры. В воздухе курились благовония. Горели большие свечи. Седобородый старик в старинном одеянии усадил его на ковёр, пододвинул блюдо с фруктами, налил вина, и потекла неторопливая восточная беседа.
Чем больше Сантифик разговаривал со стариком, тем больше он удивлялся – таким мудрым и начитанным оказался его собеседник. Даже о тех вещах, о которых Сантифик писал свой научный труд и название которых мне не выговорить, старику нашлось что сказать. И то, что он сказал, очень взволновало Сантифика.
– Откуда тебе это известно? – воскликнул он.
– Ведь я же хранитель, – ответил старик. – И отец мой, и отец отца были хранителями. Так уж у нас ведётся испокон веков, чтобы хранитель мог встретить гостя, выслушать его, понять, что гостю интересно, и поговорить об этом. Пойдём со мной, добрый человек.
Хранитель провёл Сантифика в глубину пещеры и открыл ещё одну дверь. Они вошли в соседний подземный зал, и учёный изумлённо увидел великое множество книг и свитков, лежащих на полках и на столах. А дальше виднелся и ещё один зал, и ещё один…
