Сбоник - Антология восточно–христианской богословской мысли, Том I

Учение о рекапитуляции у св. Иринея тесно связано с его учением о человеке, созданном по образу и подобию Божию. Валентиниане считали, что богоподобие характерно только для высшей касты людей — пневматиков, остальные же несут образ Божий, но не могут уподобиться Ему. Для св. Иринея образом Божиим в собственном смысле является Сын Божий, поскольку Он являет Отца; Он приходит в последние времена для того, чтобы показать, что созданный по Его образу человек подобен Ему (Доказательство 22). Только новое человечество во Христе имеет истинное богоподобие. Уподобление Богу совершается Святым Духом, Который отличается от дыхания Божия, сообщенного первому Адаму. Динамика творения человека и его спасения вписана у св. Иринея в его учение о сотворении человека по образу Христа:

Слово Божие сделалось человеком, уподобляя Себя человеку и человека Себе Самому, дабы чрез подобие с Сыном человек стал драгоценен для Отца. Ибо, хотя в прежние времена было сказано, что человек создан по образу Божию, но это не было показано (самым делом), ибо еще было невидимо Слово, по образу Которого создан человек. Поэтому он и легко утратил подобие. Когда же Слово Божие сделалось плотью, Оно подтвердило то и другое, ибо и истинно показало образ, Само сделавшись тем, что было Его образом, и прочно восстановило подобие, делая человека чрез видимое Слово соподобным невидимому Отцу[47].

Именно во Христе человеческая природа стала поистине духовной, т. е. получила неотъемлемое приобщение к Богу в Духе Святом. Динамика перехода от Адама душевного к Адаму духовному описывается св. Иринеем так:

Прежняя жизнь изгнана потому, что была дана не чрез Дух, а чрез дыхание.<…>Дыхание временно; Дух же вечен. Дыхание, несколько увеличиваясь и пребывая некоторое время, потом уходит, оставляя то, в чем прежде было, бездыханным. Дух же, окружая человека внутри и вне, всегда пребывает и никогда не оставляет его.<…>Надлежало человеку прежде быть созданным и созданному получить душу, потом же принять общение Духа. Посему и первый Адам стал от Господа «живою душою, второй Адам [есть] Дух животворящий» (1 Кор. 15, 45). Итак, как сотворенный живою душою, обратившись к худшему, потерял жизнь; так тот же самый, возвращаясь к лучшему и получая животворящего Духа, найдет жизнь[48].

Таким образом, св. Ириней противопоставляет временную жизнь, которая могла стать у Адама вечной, если бы он не нарушил заповедь Божию, и вечную жизнь, которая подается во Христе.

Как отмечает Осборн[49], именно св. Ириней более других ранних отцов Церкви потрудился, чтобы сделать причастие или приобщение человека Богу категорией богословской мысли. Учение о причастии тесно связано у него с динамикой перехода от душевного человека к духовному, совершенного во Христе. Первый человек был причастен жизни, дыхание Божие делало его способным не только жить, но и получить в дальнейшем дар вечной жизни, т. е. приобщиться Богу непреложно (за эту возможность в антропологии св. Ириния, судя по всему, ответственен дух человеческий). Но этого не произошло, душевный человек стал плотским и умирал как всякая плоть. Только во Христе человек приобщается Богу, а значит, вечной жизни, неотъемлемо. Общение с Богом, причастие Богу означает причастие Божественной славе, которое и доставляет человеку нетление и бессмертие (Там же 3.19.1, 4.14.1), боговидение — это обретение бессмертия (Там же 4.38.2—3). При этом св. Ириней не перестает подчеркивать, что дар любви много драгоценнее знания и превосходит все другие духовные дары (Там же 1.26, 4.38.8), так что гностики, стремившиеся к знанию и не стяжавшие истинной любви к Богу и ближним, не имели и истинного знания.

В сущности, св. Ириней заложил едва ли не все основные ставшие впоследствии классическими положения православного учения, хотя учение о таинственной, «мистагогической» составляющей христианской жизни, возможности богопознания, как и целый ряд других моментов учения св. Иринея, обусловленных полемикой с гностиками (например, отсутствие у него аллегорического толкования Писания, развитого впоследствии александрийцами), потребовам дальнейшего уточнения и восполнения. Совершенно отказалась Церковь впоследствии лишь от милленаризма[50] св. Иринея, который он разделял вместе со многими ранними отцами, в частности Папием Иерапольским.

1. Надлежит начать с самой первой и важнейшей главы, с Бога Творца, Который сотворил небо и землю и все, что в них, и Которого они богохульно называют плодом недостатка, и показать, что нет ничего ни выше, ни ниже Его: что Он, не принужденный кем‑либо, но по Своей воле и свободно сотворил все, так как Он един есть Бог, един Господь, един Творец, един Отец и един содержит все и всему дает бытие.

2. Ибо как может выше Его быть другая полнота, начало или сила или другой бог, когда необходимо, чтобы Бог, Полнота всего, содержал все в Своей неизмеримости и никем не был содержим? Но если есть нечто вне Его, то Он уже не Полнота всего, и не все содержит. Ибо Полноте, или возвышенному над всем Богу, недостает того, что, как они говорят, вне Его. Но что имеет недостаток, и от чего отнято что‑либо, то не есть Полнота всего. Он также будет иметь начало, средину и конец в отношении к находящимся вне Его. Но если Он имеет конец во отношении к тому, что ниже, то имеет и начало в отношении к тому, что выше. Равным образом необходимо Он должен испытывать то же самое с прочих сторон и содержаться, ограничиваться и замыкаться теми [существами], которые находятся вне Его, ибо предел снизу необходимо ограничивает и окружает того, кто оканчивается на нем. Таким образом, по их мнению, Отец всего — Которого они называют Предсуществующим и Первоначалом — с их Полнотою [Плиромою] и благой Бог Маркиона будет во что‑то вделан, включен и окружен другою силою, которая должна необходимо быть больше Его, потому что то, что содержит, больше того, что содержится; большее же сильнее и наиболее могущественно, а то, что есть больше, сильнее и могущественнее, то будет Бог.<…>

1. Итак, весьма неразумно, обходя истинного и всеми засвидетельствованного Бога, искать выше Его другого, который не существует и никогда не был никем возвещаем. Ибо, что о нем ничего ясно не было сказано, они и сами свидетельствуют, потому что, превратно приспособляя к вымышленному ими существу притчи, которые сами еще требуют изъяснения, они очевидно производят ныне на свет другого [Бога], прежде никогда не существовавшего. Желая объяснить обоюдные места Писания — обоюдные конечно не в отношении к другому Богу, но в отношении к распоряжениям [истинного] Бога — они сделали другого Бога, свивая, как я сказал, веревки из песка и к меньшему вопросу приплетая больший вопрос. Ибо один вопрос не может получить решение посредством другого, который сам еще требует решения; и у людей, имеющих смысл, обоюдность не будет объясняема посредством другой обоюдности, или загадка — посредством другой труднейшей загадки, напротив, такого рода вещи получают свое разъяснение из того, что ясно и согласно между собою.

2. Но сии [еретики], стараясь объяснить места Писания и притчи, поднимают другой, больший и вместе нечестивый вопрос, — выше Бога Творца мира есть ли еще другой Бог, — и не разрешают вопроса, — ибо откуда же? — но с малым вопросом соединяют великий вопрос, и таким образом завязывают неразрешимый узел. И давая знать, что они также знают что Господь в тридцатилетием возрасте приходил к крещению истины, но не разумнее сего, нечестиво унижают Самого Бога Творца, пославшего Его для спасения людей; и чтобы казаться, что они могут объяснить, откуда существо материи, — не веруя, что Бог все сотворенное призвал, как хотел, в бытие из ничего и пользовался для сего Своею волею и могуществом, — составили свои нелепые речи и показали только свое неверие истине, ибо, не веруя в существующее, впали [в веру] в то, что не существует.<…>

4. Приписать существо сотворенного силе и воле Того, Кто есть Бог всего, — это достойно веры и удобоприемлемо, согласно с разумом и вполне одобрительно, ибо «невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18, 27). Между тем как люди могут делать что‑либо не из ничего, но из подлежащей материи, Бог особенно превосходит людей тем, что Он Сам призвал в бытие материю Своего создания, которая прежде не существовала. Говорить же, что материя произведена Помышлением блуждающего зона, и что этот эон отделился от своего Помышления, и что потом его страсть и чувство опять отдельно от него самого стало материею, — это невероятно, нелепо, невозможно и несостоятельно.<…>