был избран членом французской Академии.
Конфликт длился до конца жизни Тейяра. Несколько раз он подавал
прошение о разрешении напечатать свой главный труд "Феномен человека" и
получал отказ.
Иные люди (которых Тейяр никогда бы не признал своими
единомышленниками) находили в этом конфликте повод злорадствовать или
проливать крокодиловы слезы (См., например: Наука и религия. 1966, N 7. С.
29). А между тем они забывали, что достаточно было Тейяру порвать с Орденом,
как он смог бы свободно преподавать и печататься. Вспомним хотя бы судьбу
аббата Люази, специалиста по Священному Писанию, который, порвав с Церковью
(1908 г.), стал профессором Коллеж де Франс. Но Тейяр на первое место ставил
послушание инока и сына Церкви. Он продолжал упорно работать над своими
трудами, уточняя и раскрывая свою мысль. "Когда я перечитываю теперь эти
страницы, - писал он о своей книге "Божественная среда", я нахожу в них
основные черты своего христокосмического видения. Но, с другой стороны, я с
удивлением отмечаю, до какой степени в то время мое представление об
универсуме было еще туманным и беспомощным" (Цит. по кн.: Grenet P. Teilhard
de Chardin P. 124). Таким образом, досадная, на первый взгляд, строгость
Ордена сыграла положительную роль в оттачивании формы тейярдизма.
Тейяр не мог уйти от Церкви потому, что в самом его миропонимании она
была г.уп-.рачы.ым о полом эволюции ноосферы. Побывав в Риме, он писал в
октябре 1946 года: "Христианство представляет собой совершенно особый
феномен ("феномен христианства") с его парадоксальной, неповторимой и
действенной убежденностью в том, что земные противоречия являются как бы
аркою, связывающей человека с тем, что выше его". "Я вижу, - писал он два
года спустя, - именно в этом Римском Древе, во всей его целостности,
поддержку биологии, достаточно широкую и многообразную для того, чтобы
осуществлять и поддерживать преображение человечества" (Grenet P. Ор. cit.
P. 49).
У руководителей Ордена было слишком большое чувство ответственности,
чтобы беспрепятственно дать распространяться учению Тейяра в двусмысленной и
соблазняющей форме. Для него это было мучительным испытанием. Но он вынес
его как настоящий праведник и истинный христианин. В своей обобщающей работе
"Феномен человека" он сделал очень много для того, чтобы преодолеть
неясность, присущую прежним его книгам и статьям. Сегодня отношение к
работам Тейяра в католических кругах меняется: он постепенно получает
признание.
Следует заметить, что и в самые критические годы Тейяр беспрепятственно
выступал с докладами и печатал на ротаторе свои работы. Так что тем, кто
упрекает Орден в подавлении свободы ученого, следовало бы обратиться к иным
примерам для сравнения. Кстати, их же можно было бы спросить, почему книга
Тейяра вышла в переводе на русский язык с пропуском главы о христианстве. И
могли ли генетики в те же годы (1948-1950) выступать с лекциями о
хромосомной теории? Однако многие католики и по сей день смотрят на
тейярдизм отрицательно. Такую же оценку получил Тейяр и со стороны
известного православного философа о. В. Зеньковского. Мы будем говорить об
их возражениях, рассматривая основные пункты системы Тейяра.
x x x
Сам ученый сознавал нечеткость формулировок, свойственную многим его
ранним работам. Поэтому именно "Феномен человека" - книга, которую он
дополнял и редактировал десять лет, может считаться наиболее адекватным
выражением его миросозерцания. В ней он дал целостную картину конвергирующей
Вселенной.
Работая над "Феноменом человека", Тейяр стремился договаривать все до
конца, при этом книга нисколько не проиграла в смысле поэтичности и силы
выражения. С изумительным мастерством пользуется он образами,
заимствованными из органической жизни, чтобы передать трепещущее и текучее
бытие универсума. Здесь и "пучки", и "соки", и "пульсации", и "черешки".
Когда он говорит о Древе Жизни, почти физически ощущаешь реальность этого
исполинского тела, поднимающегося из темных недр материи к свету Духа. Это
совершенство художественной формы ставит Тейяра в один ряд с наиболее
выдающимися мастерами слова среди мыслителей всех времен, - Платоном и
Августином, Шопенгауэром и Бергсоном, Вл. Соловьевым и Бердяевым.
Название главной книги Тейяра не случайно. В нем он как бы сразу
отстраняет от себя роль умозрительного философа или богослова. Он хочет
говорить только о явлениях, только о феноменах (ФЧ. С. 31). Этим он ставит
себя в положение ученого, строящего гипотезы на основании фактов. Поэтому
те, кто обвиняет его в пренебрежении к богословским проблемам, просто не
понимают границ, которые он себе поставил. Как мы увидим, в ходе раскрытия
идей эволюции он в конце концов смыкается с теологией, но это не делает его
богословом в строгом смысле слова. Он идет от внешнего, от "феномена".
Прот. В. Зеньковский замечает, однако, что Тейяр не удерживается на
"поверхности вещей" и обращается к таким понятиям, которые лежат глубоко,
глубже феноменального плана (Зеньковский В. Основы христианской философии.
Т. II. Париж, 1964, С. 179). Но здесь нужно иметь в виду, что многие
мыслители употребляли известные термины со своим особым значением (например,
Бергсон называл "интеллектом" нечто противоположное "интеллекту" схоластов).
Тейяр же вообще был склонен к словотворчеству и новому осмыслению старых
понятий. Для него "феномен" - это не "явление" в кантианском смысле, а та
часть действительности, которая доступна исследованию. Сюда входят как
внешние явления, так и силы, стоящие за ними, в частности, творческая
"радиальная энергия". Об этих силах говорит не умозрительная концепция и не
богословие, а гипотеза, опирающаяся на научные данные. Разумеется, гипотезы
рождаются не в пустом пространстве. Их характер тесно связан с внутренней
интуицией ученого, с ею взглядом на мир. Какова же основная интуиция Тейяра?
Ее легко обнаружить, ибо во всех своих произведениях он силится выразить ее.
Суть его интуиции -- видение мира как живого организма, пронизанного
Божеством и устремленного к совершенству. Воплощением этого тяготения и
является эволюция универсума, на вершине которой стоит человек, У корней
эволюции он видит творческие силы, которые как бы свернуты, скрыты и
разворачиваются постепенно в ходе развития. Но, когда в лице человека
эволюция достигает критической точки, начинается объединение, конвергенция:
мир устремляется к высшему Синтезу.
Эта схема развития (единство, дифференциация, синтез} восходит к Гегелю
и была позднее раскрыта Вл. Соловьевым (Собр. соч. Т. 1. С. 250). Но Тейяр
придал ей особую биологическую и космическую окраску, так как естествознание
подтверждает ее с исключительной наглядностью.
Проблема начала мира у Тейяра почти отсутствует именно в силу того, что
он хочет ограничится "феноменальными гипотезами". Лишь и конце пути он как
бы ретроспективно начинает поиски Первого момента.
Тейяр не согласен ни с материализмом, ни со спиритуализмом в их чистом
виде. "По моему убеждению, - говорит он, - эти две точки зрения требуется
объединить" (ФЧ. С. 54). Однако остается неясным, что он подразумевает под
спиритуализмом. А ту "феноменологию", которую он предлагает взамен как
синтез, трудно назвать действительным выходом из борьбы двух направлений. Но
в одном он прав: наука и научные гипотезы должны лежать по ту сторону
идеологии. И его гипотеза о материи может быть при пята и материалистом, и
спиритуалистом.
При рассмотрении структуры материи Тейяр последовательно и логично идет
к панпсхизму (ФЧ. С. 143). Он отправляется от человека, обладающего
"внутренним" миром, и делает, в общем, вполне логичный вывод о наличии
подобной внутренней стороны у животных, растений, неживой природы (эту мысль
развивали еще А. Шопенгауэр и Вл. Соловьев). Основой "внутреннего" начала
Тейяр считает "радиальную энергию", которая влечет материю "в направлении
более сложного" (ФЧ. С. 65). Что это? Теория, гипотеза, миф?
Зеньковский утверждает, что это миф. Но мы знаем, что гипотеза о
присущей материи тенденции к развитию и усложнению теперь уже - факт,
"феномен", доступный позитивной науке.
Сближая эту тенденцию с творческой силой Божества, Тейяр отнюдь не
отступает от библейско-христианского понимания миротворения. Как мы видели,
