Ответ на возражение 3. Любовь к Богу объединяет, поскольку возводит расположения человека от многого к одному и потому добродетели, которые проистекают из любви к Богу, взаимосвязаны. А вот любовь к себе разъединяет расположения человека, распределяя их между различными благами, поскольку любовь человека к себе есть желание для себя временных благ, которые различны и многообразны. Следовательно, пороки и грехи, которые проистекают из любви к себе, не взаимосвязаны.
Раздел 2. РАВНЫ ЛИ ГРЕХИ ДРУГ ДРУГУ?
Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что все грехи равны. В самом деле, грешить, значит поступать противозаконно. Но противозаконные поступки в равной степени порицаются во всем. Значит, равным образом порицается и грех. Следовательно, ни один грех не тяжче другого.
Возражение 2. Далее, всякий грех есть нарушение правила разума, которое в определенном смысле подобно границе в телесных вещах. Поэтому согрешить означает преступить границу. Но тот, кто преступает границу, совершает правонарушение независимо от того, долго ли он шел к этой границе или все время находился рядом с ней, поскольку у лишенности нет «больше» и «меньше». Следовательно, все грехи равны.
Возражение 3. Далее, грехи противоположны добродетелям. Но все добродетели, по мнению Цицерона, равны. Следовательно, равны и все грехи.
Этому противоречит сказанное Господом Пилату: «Более греха на том, кто предал Меня тебе» (Ин. 19:11), хотя очевидно, что и Пилат был виновен в некотором грехе. Следовательно, один грех может быть больше другого.
Отвечаю: по мнению стоиков, которое разделял Цицерон, все грехи равны, и из этого мнения возникло заблуждение некоторых еретиков, которые полагали равными не только все грехи, но и все муки ада. Насколько можно понять из слов Цицерона, стоики пришли к такому заключению, рассматривая грех только со стороны лишенности, а именно поскольку он, так сказать, есть уклонение от разума, и коль скоро у лишенности как таковой нет «больше» или «меньше», они сделали вывод, что все грехи равны. Однако если рассмотреть этот вопрос более тщательно, то можно увидеть, что существует два вида лишенности. С одной стороны, существует простая и чистая лишенность, которая, если так можно выразиться, состоит в уничтоженной сущности; так, смерть – это лишенность жизни, а тьма – это лишенность света. Такого рода лишенности не допускают «больше» или «меньше», поскольку в их случае от противоположного навыка [попросту] ничего не остается. Действительно, человек не мертвее через год после смерти и разложения трупа, чем на четвертый, третий или [даже] первый день после смерти, и точно так же дом не становится более темным тогда, когда свет застилается несколькими предметами, чем тогда, когда на него падает единственная, но тоже полностью застилающая свет тень. Но есть и другая, не простая лишенность, при которой от противоположного навыка что-то сохраняется, и она состоит, так сказать, не в уничтоженности, а в «становлении» уничтоженности, что подобно болезни, которая является лишенностью должной соразмерности жидкостей, хотя при этом что-то от соразмерности сохраняется, в противном случае животное прекратило бы жить, и то же самое можно сказать об уродстве и тому подобном. Такие лишенности допускают «больше» или «меньше» со стороны того, насколько сохраняются противоположные [им] навыки. В самом деле, при болезни или уродстве имеет значение, насколько «больше» или «меньше» утрачена должная соразмерность жидкостей или членов. И то же самое можно сказать о пророках и грехах, поскольку в их случае лишенность должной соразмерности разума такова, что порядок разума в целом не уничтожается (ведь порок, как сказано в четвертой [книге] «Этики», достигнув полноты, уничтожает сам себя[422]). В самом деле, если бы от порядка разума ничего не сохранялось, не могли бы сохраниться ни субстанция акта, ни расположение действователя. Таким образом, тяжесть греха зависит от большего или меньшего уклонения от правоты разума, и потому должно утверждать, что не все грехи равны.
Ответ на возражение 1. Совершение греха противозаконно в связи со связанной с ним неупорядоченностью, и чем большей будет эта неупорядоченность, тем большей будет и противозаконность и, следовательно, тем более тяжким будет грех.
Ответ на возражение 2. Этот аргумент рассматривает грех так, как если бы он был чистой лишенностью.
Ответ на возражение 3. Добродетели в одном и том же субъекте адекватны друг другу, и все же одна добродетель может быть превосходнее другой с точки зрения превосходства ее вида, а один человек может быть добродетельнее другого в отношении одного и того же вида добродетели, о чем уже было сказано (66, 1, 2). Кроме того, даже если бы добродетели были равны, то и из этого бы вовсе не следовало, что равны и пороки, поскольку добродетели взаимосвязаны, а пороки и грехи – нет.
Раздел 3. ИЗМЕНЯЕТСЯ ЛИ ТЯЖЕСТЬ ГРЕХОВ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ИХ ОБЪЕКТОВ?
С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что тяжесть грехов не изменяется в зависимости от их объектов. В самом деле, тяжесть греха связана с его модусом или качеством, в то время как объект является материей греха. Следовательно, тяжесть грехов не изменяется в зависимости от их объектов.
Возражение 2. Далее, тяжесть греха – это глубина злого умысла. Но злой умысел греха происходит не от его объекта, к которому он обращается и который является некоторым желаемым благом, а скорее от того, от чего он отвращается. Следовательно, тяжесть грехов не изменяется в зависимости от их объектов.
Возражение 3. Далее, грехи, объекты которых различны, принадлежат к разным видам. Но, как доказано в седьмой [книге] «Физики», вещи разных видов не могут быть сравнены друг с другом[423]. Следовательно, различие объектов не влечет за собою большую тяжесть одного греха по сравнению с другим.
Этому противоречит следующее: как уже было сказано (72, 1), грехи получают свой вид от своих объектов. Но некоторые грехи тяжче других со стороны их вида; так, убийство тяжче воровства. Следовательно, тяжесть грехов изменяется в зависимости от их объектов.
Отвечаю: как явствует из уже сказанного (71, 5), тяжесть грехов варьируется подобно тому, как варьируется тяжесть болезни, поскольку как благо здоровья заключается в некоторой соразмерности жидкостей, соответствующей природе животного, точно так же благо добродетели заключается в некоторой соразмерности человеческих действий, соответствующей правилу разума. Но очевидно, что чем выше причиняющее неупорядоченность в жидкостях начало, тем тяжелее болезнь; так, если болезнь человеческого тела связана с сердцем, которое является началом жизни, или же с областью, прилегающей к сердцу, то такая болезнь наиболее опасна. Поэтому и грех необходимо является тем более тяжким, чем выше положение, которое в порядке разума занимает порождающее неупорядоченность начало. Затем, в том, что касается действий, разум направляет все в отношении цели, и потому чем выше связанная с грехом цель, тем тяжче и грех. Но, как уже было сказано (72, 3), целью действия является объект, и потому тяжесть греха зависит от его объекта. Далее, ясно, что внешние вещи определяются к человеку как к своей цели, в то время как человек определяется к Богу как к своей цели. Поэтому грех, который связан с субстанцией человека, например убийство, тяжче греха, который связан с внешними вещами, например воровства, а наиболее тяжким грехом является грех, совершенный непосредственно против Бога, например неверие, богохульство и тому подобное, и в каждой из этих степеней греха одни грехи будут тяжче других в зависимости оттого, каким именно, то есть высшим или низшим началом они обусловлены. И поскольку грехи получают свой вид от своих объектов, различие тяжести, которое тоже обусловливается объектами, является первым и главным [различием] после различия по виду
Ответ на возражение 1. Хотя объект в отношении акта выступает в качестве материи, однако, как было показано выше (72, 3), в отношении намерения действователя он обладает признаком цели. Но форма нравственного поступка, о чем также говорилось ранее (72, 6; 18, 6), зависит от цели.
Ответ на возражение 2. Из самого противозаконного обращения человека к некоторому изменчивому благу неизбежно следует его отвращение от неизменного Блага, каковое отвращение обладает полнотой природы зла. Следовательно, различие степеней злого умысла в грехах необходимо вытекает из различия того, к чему обращается человек.
