Средневековые поэты нередко были и композиторами. Среди них знаменитый Ноткер Заика (840–912), библиотекарь из Сен– Галленского аббатства, а затем епископ города Льежа. Ноткер страшно заикался, с трудом говорил, но писал чудесные секвенции и сам сочинял к ним музыку. Рассказывают, что мелодию к одной из его секвенций ему подсказал шум мельничного колеса в Сен-Галлене – средневековые поэты умели слышать, как прославляет Бога голос самой природы, они хорошо понимали, что означают слова «Благословите источники, моря и реки… Господа пойте и превозносите Его во веки» из Библейской песни трех отроков.
Земля, моря, созвездия
И всё, под небом сущее,
Зиждителя спасения
Встречает звоном песенным, —
так писал еще Амвросий Медиоланский.
Почти каждый средневековый мистик был уверен в том, что сама природа вместе с ним славит Бога. Бернард Клервосский считал, что дубы и буки, росшие поблизости от его аббатства, были его учителями. Франциск Ассизский называл братьями, сестрами солнце, луну, огонь, птиц, зайца, попавшего в капкан, и даже волка.
Сразу вспоминается библейская книга пророка Ионы, где рассказывается, как в Ниневии после того, как пророк сообщил, что через сорок дней город будет разрушен, начинают поститься все: царь и его вельможи, люди, скот. И люди и скот взывают к Богу, ибо он сотворил не только людей, но и животных. Всё, что есть в мире, сотворено Богом, а следовательно, заслуживает любви – таков тезис, о котором никогда не забывает западноевропейский средневековый мистик. Этот взгляд на мир отразился в творчестве фра Беато Анжелико, что прекрасно увидел Н. С. Гумилёв (см. его стихотворение «Фра Беато»):
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но всё в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
Среди латинских гимнов есть удивительно простые, они похожи на подземные крипты романских храмов, есть искрящиеся звуковыми повторами и рифмами, заставляющие вспомнить о пламенеющей готике, есть, наконец, и такие, что теснейшим образом связаны с античным прошлым латинского языка. Так, например, Теодульф (умер в 821 году) стремился возрождать в своих сочинениях язык и стиль античных авторов, прежде всего Овидия. Свои гимны он писал элегическими дистихами:
Слава и честь и хвала Тебе, о Христос избавитель,
Ты, кому кротко поют дети «Осанна» сейчас.
Другие поэты подражали Горацию, были и те, кто цитировал в своих гимнах Вергилия. Вспоминается, что подражали античным авторам и византийские гимнографы, например, Косьма Майюмский. Средневековая культура ни в коей мере не была отрицанием античной, как это иногда утверждается. Данте, поместивший древних авторов не в Аду, хотя они были язычниками, а в городе Лимбе, который он избрал для них специально, отразил типичное не только для его времени, но и вообще для средневековья отношение к античности: да, они были язычниками, но, живя до Христа, они не могли открыть его для себя… Да, они были язычниками, но кое-чему поучиться у них следует.
В отличие от византийских песнописцев, у латинских церковных поэтов покаянная тема представлена довольно скупо. Западный мистик считает, что плакать следует молча, а в качестве слов для покаянной молитвы предлагает семь псалмов. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся», – говорится в Нагорной проповеди. «Чудесен тот час, – восклицает Фома Кемпийский, – когда Иисус призывает душу от слез к радости» (II, 8, 6). Надо полагать, что латинская гимнография более связана с настроениями именно этого часа. От слез к радости ведет средневековый поэт своего слушателя, ведет его по дороге, которая идет к Иисусу.
Фома Кемпийский (II, 8, 1–2, 4) писал: «Когда Иисус рядом, всё радует, когда же Иисуса рядом нет, всё плохо… Если же Иисус скажет хотя бы одно слово, чувствуется величайшее утешение. Разве не поднялась Мария Магдалина с места, где плакала, когда Марфа сказала ей: “Учитель здесь и зовет тебя”» (см. Ин 11: 28). Какой путь видит средневековый мистик для того, чтобы почувствовать, что Иисус рядом? Размышлять о его земной жизни. И верно: в словах средневекового гимна присутствие Иисуса ощущается в каждой строчке.
Нередко гимны составляются почти исключительно из цитат, почерпнутых в Евангелии. Бернард Клервосский, учеником которого считал себя Фома Кемпийский, пишет гимны, где многократно повторяется само имя Иисусово. Эти гимны напоминают о той Иисусовой молитве, которой на христианском Востоке учили афонские и древнерусские монахи-молчальники, так называемые исихасты. Как и византийские гимнографы, святой Бернард в знаменитом гимне «Iesu dulcis memoria» называет Иисуса сладчайшим:
О Иисус сладчайший мой,
Души надежда плачущей,
К тебе – и слезы чистые,
И вопль из глубины ума.
Будь с нами вечно, Господи,
И светом просвещая всех,
Рассей туман в умах у нас,
Мир наполняя сладостью.
Мария Дева, как цветок
Дала благоуханнейший,
Тебя нам, Иисус, хвала,
И честь Тебе, и царствие.
В наши дни почти не осталось историков, считающих, что Иисус из Назарета не жил в Палестине и не проповедовал Свое учение в 20-е годы I века н. э. Современная наука (в отличие от того, что думали историки в XIX и в начале XX веков) согласна с тем, что рассказ евангелистов основан на исторических фактах. И чем дальше она развивается, тем яснее становится, насколько точно изложили Марк, Матфей, Лука и Иоанн описанные ими события. Иисус был распят и умер на Кресте, что произошло, скорее всего, 7 апреля 30 года н. э., накануне праздника Пасхи, как об этом рассказывает евангелист Иоанн (19: 14, 31).
Но есть вопрос, в отношении которого наука бессильна, – это вопрос о воскресении Христа из мертвых. Наука бессильна как доказать, так и опровергнуть этот факт, а поэтому каждый человек волен понимать весть о том, что «Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ», по-своему. В этом и заключается основное содержание веры всякого христианина. «Верую во Иисуса Христа… страдавшего, погребенного и воскресшего в третий день», – говорится в Символе веры. Размышляя об этом, нельзя не вспомнить, что сам латинский глагол credere происходит от cor dare, то есть «отдавать сердце» или «принимать сердцем». Именно сердцем и только в тех случаях, когда рассудок, разум, ум (ratio) оказывается бессильным.
В последних главах каждого из четырех Евангелий рассказывается, что учениками Иисуса после смерти их Учителя овладела глубокая печаль. Они было надеялись, что Иисус должен принести избавление, ожиданием которого народ Израиля жил к тому времени уже более тысячи лет, а Он позорно погиб на Кресте. Женщины, побывавшие у гробницы на заре первого дня недели, рассказали, что она пуста, что они видели ангелов, возвестивших, что Иисус жив, но учеников эти рассказы сначала ни в чем не убедили.
В пустую гробницу вошел ученик, о котором говорится, что его особенно любил Иисус (возможно, это был Иоанн Богослов), – «вошел и уверовал». Приходят к вере и другие ученики, причем каждый идет к ней своим собственным путем. В Евангелиях рассказывается, что ученикам является воскресший Христос, но и это, как сообщает Матфей, убеждает не всех: кое-кто относится к этим явлениям с сомнением. Вера – это то, чему научить нельзя, человека приводит к ней только его личный мистический опыт…
Мало-помалу «скорбь обращается в радость». Само слово «радость» – одно из ключевых, то есть постоянно повторяющихся в Евангелии. «Я возвещаю вам великую радость», – восклицает ангел в начале Евангелия от Луки, сообщая пастухам, что в Вифлееме родился Христос. О радости, которая бывает на небесах, когда грешник ощущает необходимость покаяться и стать другим, рассказывает ученикам сам Христос.
В Прощальной беседе с апостолами не больше чем за час до того, как Он будет взят под стражу, утешая учеников, чувствующих, что приближается что-то страшное, Христос говорит: «Женщина, когда рождает, печаль имеет, ибо пришел час ее; когда же родит дитя, уже не помнит скорби от радости, что родился человек в мир. И вы теперь печаль имеете, но Я снова вижу вас, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас» (Ин 16: 21–22). «Радуйтесь», – говорит воскресший Христос женам-мироносицам, пришедшим к гробнице с благовониями, чтобы помазать ими тело Иисусово. «Всегда радуйтесь», – наставляет своих собеседников апостол Павел. С радостью теснейшим образом связана и главная из христианских добродетелей – любовь.
В греческом языке есть четыре слова, переводящиеся на русский как «любовь»: ερως, φιΛία, στοργή и άγάπη. Эрос – это та любовь, что приводит юношу и девушку в объятия друг друга, по словам древнегреческой поэтессы Сапфо (VI век до н. э.), она «словно ветер с горы на дубы налетающий». Филиа – любовь друзей, когда, как говорит Аристотель, «одна душа живет в двух телах». Сторгэ – любовь родителей к детям, а агапэ – любовь христиан, причем не только друг к другу, а к каждому человеку вне зависимости от его религиозных убеждений. Об этой любви говорит Иисус ученикам в прощальной беседе: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга, как Я возлюбил вас, и вы да любите друг друга. По этому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13: 34–35).
