Ознакомительная версия.
– Однажды я пришел в монастырь Святого Пантелеймона, а там комнату со Святыми Мощами открывают только для групп паломников. Понятно, что рабочий день в монастыре очень суетный, люди постоянно что-то делают и чем-то заняты, там бездельем не страдают. Я спросил одного монаха, будет ли группа. «Вроде будет», – ответил он. Спросил другого, он сказал также, что группа должна скоро прибыть. Сижу, жду. Час, второй, третий, но что-то никто не идет. А мне нужно было в тот день дальше идти по побережью, потому что ночь я хотел провести в келье Отца Авраамия, меня там ждали. А это горы, дорога неблизкая, да и нелегкая. И вдруг я понимаю, что, видимо, группы-то никакой и не будет. Подхожу к Отцу Олимпию, который заведует этой комнатой, а это, надо сказать, один из московских профессоров, который принял постриг. Говорят, он доктор наук, я, правда, не успел выяснить, каких именно, но это даже внешне очень благообразный и интеллигентный человек. Подхожу к нему и говорю сбивчиво: «Вот я пришел, мне бы…» Он вдруг молча хватает меня за руку и куда-то волочет, причем явно не в сторону комнаты. Я иду. Отец схватил, тащит – значит, на то были основания. Он подбегает к молодому монаху, который сидит в лавке перед входом, сует ему ключи и приказывает: «Веди его к Пантелеймону, веди, закрывай лавку и немедленно веди!» Я, как и тот монах в лавке, не понял, что случилось и отчего ко мне вдруг было проявлено такое отношение. «Веди, веди!» «Что случилось-то, так я же….» – попытался было выяснить монах. «Веди, закрывай лавку и веди!» Тот не смел ослушаться и повел к святыням меня и еще одного паломника, как выяснилось потом, скульптора из Москвы.
И для нас двоих открыли Святыни, хранящиеся в отдельной келье и показали их все, кроме Честной Главы Св. Пантелеймона, которая хранится в отдельной комнате. Сознаюсь честно, когда я туда зашел, то просто уревелся, Благодать Божья коснулась сердца, и сжалось оно от восторга. И тут дело не в сентиментальности и не в слабохарактерности моей, а в том, что Господь явил столь очевидную милость. И эта Благодать просто оросилась слезами моими. Как говорится: «Струю давай слезам, Пречистая, души моей скверну очищающи!»
Я ни поблагодарить толком никого не мог, ни сказать что-то. Единственное, когда уже выходили из монастыря, один монах, молодой парень, спросил: «А чем ты занимаешься?» Я почему-то ответил, что я пишу книжки.
– Слушай, пришли мне, пожалуйста, одну, я ее обязательно прочитаю!
– Да они странные, они сумасшедшие…
– Нет-нет-нет, я хочу обязательно их почитать, именно твои.
С ребятами, которые поехали на Афон после меня, я отправил ему «Мужика с топором». Вот такая история, вернее, две такие истории, которые были очень промыслительны, в которых Господь очень миловал меня, грешного. И так я смог прикоснуться к вещам, которых вряд ли достоин, и прикоснуться к которым сам вряд ли когда-либо смог. А вот какие-то милые, приятные люди позволили всё это увидеть, ощутить ту Благодать, которая исходит от Православных Святынь, и дает возможность каждому из нас надеяться на спасение, если видишь, как спаслись те люди, которые сегодня и есть Праведники наши, святые Отцы.
– Андрей Николаевич, по собственным оценкам, вы – солдат, тренер, ученый, конструктор оружия, специалист по менеджменту, писатель, и в то же время вы с восхищением рассказываете о людях, занятых очень тяжелым, но примитивным или в значительной степени даже бесполезным физическим трудом. Чем же вам лично близки их занятия, если вы постоянно выдаете в мир свои идеи, книги, интервью и разработки, всё то, что дает вам возможность создать Бог, в то время как монахи заняты трудом только для того, чтобы с его помощью выжечь свои внутренние страсти?
– Вот я только что сегодня снимался на одном из телевизионных каналов, рассказывая о своей позиции в отношении провокаторов, которые пытаются втолкнуть мою страну в пучину неуправляемого, бесцельного бунта, хаоса, следствием которого являлась бы гуманитарная катастрофа, не больше и не меньше. Меня спрашивают: «А как вас объявить, вы кто?» Говорю: «Назовите меня просто: Андрей Кочергин. А я если вы хотите узнать, кем я более всего себя ощущаю, то я бы сказал – Православный, но вряд ли это будет соответствовать формату вашего канала».
Я прежде всего – Православный, человек стремящийся к Вере и уповающий на Господа. И когда я вижу, что мои монашеские братья в монашеском чине спасаются через столь поразительные подвиги, то где-то даже завидую. Но тут мы можем говорить о двух параллельных путях: есть подвиг монашеский, есть подвиг воинский. И самое поразительное, что именно отношение к монашеству и воинству – это два, наверное, самых непростых вопроса в Православии. Потому что и монахов не было во времена Спасителя, и заповедь «не убий» существует, и никто ее не отменял. В этой связи, и те, и другие находятся на самой грани, где можно впасть в прелесть, где можно вместо спасения души обрести гордыню и погибнуть безвозвратно, вместо того, чтобы исполнить то, что должен, и жизнью своей укрепить Веру людей, стоящих рядом, дать им шанс на физическое и духовное спасение. И те, и другие «служат», службой называется и монашеский подвиг, и воинское дело. И те, и другие жизни положили за свои идеалы и Веру. И если монах, постригаясь, принимает на себя обеты столь серьезные, что они дают ему основание думать, что он сможет исправить свою испорченную человеческую природу, которая господствует над всеми нами, то и любой солдат присягает отдать свою жизнь за то, во что он верует, это исправление той же природы именно служением. По сути своей и монах, и Православный солдат сражаются с грехом, а значит, они трудятся для Бога и во Имя Его.
В этой связи и монах, и солдат отдают свою жизнь за то, что составляет их Веру. Я очень рад, что сегодняшняя армия получила священников, которые исполняют воинские требы, даже появился специальный воинский требник, позволяющий освящать оружие и благословлять на воинский Подвиг. То есть, по сути дела, монах и солдат – одно и то же, только каждый сражается на своем участке фронта. Но и монах, и солдат понимают, что мера ответственности, лежащая на их плечах, столь велика, что запнись – и уронишь, а уронишь – не поднимешь: права на ошибку нет ни у первого, ни у второго, диавол не дремлет.
Я – солдат. Причем для меня это не обозначение принадлежности к воинской части или военно-учетная специальность, а состояние моей души, обретенное с годами воинской службы. При этом я, как и любой Русский мужчина, – воин Христов, потому что я Православный, а другим Православный быть не может, потому что всю свою жизнь он сражается с грехом, и поле боя – душа человеческая. И Страшный Суд, который нас ждет, многими богословами определяется как действие совести, а совесть не обмануть. Именно она спросит с человека по счетам, которые вы принесете с собой в Царствие Небесное.
И когда говорят: Господь всё видит, – это правда, потому что вы всё видите, и совесть ваша фиксирует всё, что было в вашей жизни, и себя не обмануть, и слава Богу, слава Богу. Очень радостно, что всё больше Русских ребят начинают сознавать себя внуками и правнуками тех великих Православных воинов, которые и есть соль земли Русской. Которые оставили нам в наследие столь величественную и грозную империю. И остается думать и надеяться, что именно эти ребята поведут эту страну к новым победам, свершениям, которые позволят сиять нашим знаменам так, как они сияли тысячу лет. А монахи, неся свою службу, вымолят заступничество Матери Божией и милость Спасителя для всех нас. И вот так каждый на своем месте, мы исполним долг перед своим народом, перед своей страной, и, самое главное, перед своей Верой. И иного пути нет. Только с Верой в сердце и Спасом Нерукотворным на флаге. Что одни, что вторые. И все мы воины по милости Божьей.
– Андрей Николаевич, если с тем, как люди оказываются в армии, всё более или менее понятно (в большинстве случаев потому, что у них не было другого выбора), то вот с тем, как люди становятся монахами, ясно далеко не всё. На примере тех монахов, с которыми лично знакомы вы, расскажите, что было для них мотивом принятия пострига: сочетание горячей веры, но слабой воли, которая не была способна бороться с грехом вне монастырских стен, жажда нового духовного опыта и мистических переживаний или желание испытать себя и свои силы?
– Монашеский постриг – это опора для слабого, это смирение для сильного и откровение для ищущего. Это то, что для каждого оказывается своим, а по сути едино – прикосновение к Богу. И каждому дается то лекарство, которое нужно для исцеления именно его болезни. Вот почему столь разными являются Отцы. Кто-то еле ноги таскает, а свет от них неземной и тепло души, хоть не отходи в холод мира, а кто-то… я видел батюшку: во-первых, с лица, бандит – бандитом, а во-вторых, ТТХ такие, что ему бы молотом махать или трактора из болота вытягивать. А он – Отец, монах, уверенный, жестко смотрящий и крепко стоящий на ногах. И твердость Духа в нем, и пример служения.
Ознакомительная версия.
