Сергей Фомин - Пастырь Добрый

Духовным чадам Павлу

Дорогой Паша.

   Получив от тебя письмо, я невольно вспомнил то время, когда ты, учась в Москве, приходил ко мне, как к духовному отцу, и мы с тобой сердечно беседовали, вспомнилось, как ты был преисполнен любовию к отцу и сестре, и я радовался за тебя. Но когда захлестнула тебя освободительная волна, ты совершенно изменился, забыв об отце и сестре и, как показал опыт, в тебе совершенно иссякла любовь к ним. Ты, с одной стороны, ратуя о всеобщем равенстве и братском единении, в то же время, с другой стороны, безжалостно относился к своим близким, которые немало перенесли во время твоего заключения, боясь за тебя, а ты, не обновляясь внутренне постепенно терял то, что в тебе было дорогого и святого — чистую любовь к отцу, о чем ты, впрочем, вспомнил в письме ко мне из одиночного заключения, говоря: хорошо, батюшка, одуматься, и это одиночное заключение для меня нахожу даже и полезным, так как я за это время могу прийти в себя. Сейчас я только вспомнил свою ошибку, как много горя я доставил отцу через свое необдуманное поведение «Батюшка, — писал ты, — утешьте моего дорогого старца, ведь он хороший и добрый человек». Но недолго, как видится, таилось в тебе это св.чувство. И ты, не работая совершенно над твоим внутренним обновлением, снова вытеснил это св.чувство к престарелому отцу и несчастной сестре. На словах горя любовию ко всем, на деле же не оказывал никакого сострадания к несчастным близким, требуя от них присылки денег по 100 и по 300 руб., зная хорошо, что, откуда может взять старик отец такой куш, получая 30 руб. в месяц, но твоя семья, не заявляя о всеобщем равенстве и братстве, работая над собою, внутри себя, во имя сердечной и искренней любви, по временам отказываясь от пищи, отсылала тебе последний грош, нередко входя в большие долги.

   Очень рад, глубокоуважаемая Глафира Андреевна, что Вы после долгого молчания наконец–то собрались написать мне письмо. Вы пишите, что жизнь Ваша становится тяжелее, здоровье Ваше страдает и приходится Вам работать через силу.

   Когда Вы еще были в Москве, по временам я замечал повышение у Вас нерв после каких–либо объяснений с сестрой или супругом. Но, бывало, стоит только несколько поговорить с Вами, и Вы как–будто успокоитесь, но если бы Вас не подбодрить, то нервы еще больше повысились и создалось бы положение как для Вас, так и для окружающих невозможным, что наверно часто и происходит с Вами в Вичуге, как видно из Вашего письма. Поэтому советую Вам во имя общего блага не киснуть и не падать духом. Я твердо убежден: изменение в отношениях Ваших с мужем наступит. Чтобы успокоить другого необходимо забыть на время себя, а считаться только с тем, кто твой ближний, каково его положение и как лучше подойти к нему, и мирно с уверенностью сказать, если все сказанное будет учтено и умело к нему подойдено, то ближний наш совершенно успокоится и вместо врага сделается нашим другом.

   Несомненно [Вы] человек нервный. К Вашему мужу, если подойти умело, учесть и его состояние духа, его переживание, особенно в настоящее время, когда всюду и везде безобразно относятся рабочие фабричные к инженерам, то возможно будет поговорить и по душе. Скажите по душе, глубокоуважаемая Глафира Андреевна, прожил ли хотя один день Ваш супруг за последнее время; жить в разъездах, по–цыгански кому понравится.

   Если тяжело Вам, стоящей вдали от фабричных, жить, то что переживает муж Ваш, находящийся в постоянном общении с ними, мне думается у него нет ни одного здорового нерва.

   Люди, подобные ему, находят успокоение себе в домашнем уюте, среди горячо любящей семьи, где, видя любовное к себе отношение, быстро забывают все пережитое за день и успокаиваются так, что с свежими новыми силами начинают новый день в ожидании и так со свежими силами, которые они расходуют свободно, ожидая набраться сил. Ваш муж, живя вдали от семьи, кто ему рассеет его мрачные мысли, кто даст ему хотя несколько успокоиться? И вот для того, чтобы забыться несколько, отправляется в клуб или к кому–нибудь играть в карты. Но сами знаете, может ли он успокоиться душой? Конечно, нет. И это каждый день, а за неделю столько может накопиться у него переживаний различного рода, что он может совсем упасть духом, и вот если в таком настроении муж Ваш является к Вам, и что же здесь он получает, видит ли сочувствие в семье?

   Вы говорите, что он больше девочку понимает, и я верю этому. Дочка, как нежное, горячо любящее существо, инстинктивно замечая настроение и переживание отца, может быть сердечно подходя к нему, скажет теплое слово и он ответит ей тем же и я по опыту скажу, как дороги и ценны бывают в тяжелых переживаниях ласковые участливые взгляды, сколько тепла дают они. Несомненно они могут рассеять все неприятные переживания и вселить столько новых сил, что муж ваш, отправляясь от Вас, почувствует себя совершенно другим, и это против его собственного желания заставит его задуматься о том, как много дало общение с семьею, как он иначе стал чувствовать, пробыв только сутки, а если он будет проводить все время в семье, то как ему будет хорошо, и он всеми силами будет стремиться домой, к семье, и он, успокоенный, иначе отнесется и к Вам.

   В семейной жизни каждый должен забывать себя совершенно, думать только о других и таковое отношение друг к другу членов семьи между собою спаяет семью так, что они все почувствуют, что каждому из них без других жить невозможно. От души желаю Вам М[ного]ув.[ажаемая] Г.А., чтобы вы все трое: супруг, Вы и дочь, — почувствовали, что каждому из Вас, без других жить невозможно, и если в ком есть недостатки, то они не его, а перешли от родителей, а к нему следует отнестись с любовью и с сожалением, что он лишен того, что у других есть, и постараться, в свою очередь, привить своему супругу все недостающее лучшее. Ведь брак есть крестоношение, каждый супруг для другого должен жертвовать собою, уступать, терпеть, болеть…

Возлюбленный о Христе сын мой духовный Илья Никитич!

   Прими от бывшего твоего духовного отца и руководителя твоего искреннее поздравление с днем твоего Ангела и сердечное пожелание, чтобы ты, приняв на себя подвиг иночества, нес иго Христово добросовестно и не ослабевал в иноческих подвигах.

   Хотя у тебя в мире обнаруживались кротость и послушание, но в св.обители старайся удесятерить их. Если встретишь немощного брата инока, то не осуждай его, а помолись за него. Помни, что все мы немощные, один в одном, другой — в другом.

Благословение Божие [да] будет на всех Вас.

Прошу не забывайте в своих молитвах сердечно преданного.

   Недостойный иерей Алексий.

   Радуюсь и благодарю Всемогущего за тебя, что Он, Милосердный, устроил тебя в Оптиной обители. Иноческая жизнь тебе по юности была по сердцу.

Возлюбленное мое чадо духовное, отец Алексей!

   Христос Воскресе!

   Сердечно благодарю тебя за твою память обо мне. Очень скорблю о том, что ты, поздравляя меня с днем Ангела, не написал, как поживаешь в знаменитой Оптинской пустыне, привыкаешь ли ты к обители, полюбил ли ты сердечно ее, сроднился ли ты с духом старцев, или по–прежнему горделиво смотришь на них, помышляя покинуть ее.

   Ужели ты и поныне такой, каким был?

   Вспомни, как ты, живя в Москве, в доме Веденеева, выражал радость по случаю перемены жизни, не раз высказывал свое сожаление, что дни твоей молодой жизни проведены тобой дурно, и как радовался, что пришлось тебе вспомнить о Боге и посильно идти за Христом, и часто очень в разговоре со мной укорял своего старшего сына Ивана, так и покойную супругу за то, что она сочувственно относилась к детям и по–своему сильно баловала их, и [ты] вообще строго относился к своим детям…

………………………………………………………………

   Таковые твои поступки говорили как бы о том, что ты совершенно зрел во всех отношениях и, по–видимому, можно было радоваться за тебя, но я, вспомни, всегда старался тебя смирить и упрашивал снисходительно смотреть на твоих детей. Беседуя с твоими детьми, я видел не раз на глазах их сердечные горькие слезы и [они] очень скорбели, что нет ладов с отцом [радовался за них, что они, имея любящее сердце, без слез не могли иногда беседовать со мной].