Почтение к жизни рассматривает эту проблему с совершенно другой стороны. Я говорю: уважай жизнь, включая свою собственную. По существу, сначала тебе нужно проявить уважение к самому себе, только тогда ты сможешь быть уважительным с кем-либо еще. Люби себя — и тогда ты сможешь любить других.
Почтение к жизни не допускает никаких провокаций насилия. Оно не проявляет насилие первым, но если кто-то становится насильственным, оно тут же это пресекает.
Иисус говорит: «Если кто-то ударит тебя по щеке, подставь ему другую щеку». Я говорю: «Прекрасно! Подставь его щеку — и ударь по ней как следует! Преподай ему урок. Дай понять, то это не так уж и безобидно — бить кого-то по щеке; это может вернуться, и вернуться с удвоенной силой. И если можешь, ударь его сразу по двум щекам. Зачем давать ему шанс подставить другую щеку и стать святым? Ударь его и скажи: "Я не верю в насилие, поэтому я обрубаю его на корню. И помни, что не бывает непресеченного насилия"». Если ты уважаешь жизнь, то должен пресекать насилие.
И с другой стороны, не подставить другую щеку означает проявить уважение к этому человеку, ведь обратное очень неуважительно. Тебе это может показаться немного сложным: ты бьешь меня, я не бью тебя в ответ, но подставляю щеку со словами: «Будь так добр, ударь меня еще». Я пытаюсь быть сверхчеловеком, а тебя опускаю ниже человеческого уровня. Я унижаю тебя гораздо сильнее, чем если бы я ударил тебя в ответ. Ударяя тебя, я просто показываю, что ты человек и я человек; я говорю на том же языке, что и ты. Мы оба одного поля ягода.
Это гораздо уважительнее, так как ты не превозносишь себя — ты ставишь себя на тот же уровень, что и другого человека. Ты говоришь ему: «Ты мой брат; если ты бьешь меня, то схлопочешь еще больше. Будь внимателен и осторожен, а то у тебя возникнут проблемы».
Я не заинтересован в твоем превосходстве над другими людьми. А Иисус говорит именно это: «Будьте скромными и кроткими, подставьте другую щеку, ибо тогда обретете Царствие Божие».
Я не обещаю тебе Царства Божьего. Тебя не ждет никакое наследство. Ты уже получил наследство, и это — твоя жизнь. Люби и уважай ее. Люби и уважай других. Но не старайся превосходить других и быть выше них. Не принижай другого человека.
Ты не найдешь этого в высказываниях Иисуса, но это там есть: таким образом ты унижаешь другого. Ты создаешь в другом чувство вины. Он будет думать по дороге домой: «Что я наделал? Что это был за человек? Я ударил его, а он подставил мне другую щеку. Какой же я жестокий и дикий, что снова его ударил...» Он не сможет уснуть всю ночь. На следующий день он вернется, и первое, что он захочет, — это получить прощение. Но простить его означает снова его унизить. Нет, если он ударит тебя, будь спортсменом. Не пытайся быть суперменом — будь спортсменом. Ударь его по-настоящему и скажи: «Когда тебе снова понадобится хорошая оплеуха, обращайся».
Никогда не причиняй другим зла, но и не позволяй другому причинять вред тебе — только в этом случае нам удастся создать человеческий мир. В Индии мы пробовали идти другим путем, и этот эксперимент полностью провалился. Двадцать пять столетий рабства, кровопролития, насилия — и до сих пор никто не встанет, чтобы сказать, что Махавира и Будда ответственны за это. Это они сделали всю страну бессильной и слабой. Нет, я не заинтересован в культивации бессилия, рабства и поощрении других быть насильственными по отношению к себе и другим.
Никогда не совершай насилия, но никогда и не позволяй кому-либо еще совершать его по отношению к тебе. Только тогда у мира есть возможность стать человеческим.
Глава 3
ПОЛИТИКИ И ЖАЖДА ВЛАСТИ
Сенатор от Орегона Боб Смит процитировал Твои слова, где Ты назвал всех жителей Орегона идиотами. Пожалуйста, прокомментируй.
Я не разочарован. Он подтвердил мою точку зрения. Я никогда не говорил того, что он передает людям от моего имени. То, что я сказал, было настолько ясным, что даже идиот мог бы это понять, однако бедный Боб Смит не осилил даже этого.
Я сказал вот что: «Я видел все возможные виды идиотов, и мне казалось, что никакого другого вида не существует. Однако, приехав в Орегон, я понял, что ошибался. Орегонские идиоты — это отдельный класс».
Разве здесь есть слова о том, что все жители Орегона — идиоты? Я всего лишь сказал, орегонские идиоты — это особый вид. Я щедрый человек, но не до такой степени; я не могу сделать особенным весь штат. Если бы все жители Орегона были идиотами, тогда бы он стал уникальным местом, единственным в своем роде, экстраординарным.
Но Смит просто подтвердил мое мнение. Я ждал... Кто-то должен был подтвердить его, и сенатор Боб Смит стал первым представителем этого особого класса идиотов Орегона. Он должен быть счастлив, что возглавил их! Теперь любой другой будет всего лишь вторым, а Боб Смит выиграл Нобелевскую премию.
Он также сказал, что нам нужно запретить оставаться здесь. Мы не совершали никакого преступления и никому не причиняем вреда. Мы заняты своим собственным делом — тогда почему эти политики гак потрясены, так взволнованы? Этот же самый человек полтора года назад говорил: «Эти люди действуют полностью в рамках закона, я ничего не могу сказать против них». Теперь, спустя полтора года, все изменилось.
Мы остались такими же, какими и были, но политическая ситуация изменилась, и теперь каждый, кто хочет упрочить свой политический статус, может заработать его на нас. Все политики это делают. Мы приносим им такую популярность, что они должны быть обязаны нам. Любой кандидат, который хочет победить на выборах, должен позаботиться об одном — сказать что-либо против нас; этого достаточно, чтобы выиграть. Все политики этим пользуются. А позиция сенатора сейчас очень шаткая, очень непрочная.
Мы можем помочь ему, не проблема. Он может осуждать нас, он может придерживаться линии, что нас нужно выгнать; он может делать все, что укрепит его политическую позицию. Мы будем рады, если поддержим хотя бы одного тонущего человека и спасем его статус. Возможно, он не поблагодарит нас, но мы и не ждем ничьей благодарности, мы просто оказываем гуманитарную помощь.
И помни: эти сенаторы в один прекрасный день могут превратиться в нищих. Политики либо обладают властью, либо оказываются на улице; среднего не существует. Даже такая влиятельная фигура, как Индира Ганди, однажды прислала мне письмо, в котором писала: «Я уговариваю своего сына Раджива поехать к тебе, чтобы ты отговорил его от поступления на службу в Индийские авиалинии. Он не хочет ехать».
И позиция Раджива была основательна. Он говорил ей: «В один прекрасный день ты лишишься власти — и как мы тогда будем содержать семью? У нас нет даже дома в собственности; я единственный в этой семье, кто зарабатывает деньги. Ты стара — я что, должен наблюдать, как ты окажешься на улице?» Она не смогла отговорить его. Через три года, когда она утратила свои позиции и к власти пришел премьер-министр Морарджи Десаи, именно Раджив вытянул ее. Во всяком случае, ей не пришлось просить милостыню.
Политика — странное ремесло. И стоит понять в отношении нее несколько вещей, поскольку они проливают свет на природу человеческого ума. Первое: только определенный тип людей притягивается к политике — так же, как определенный тип притягивается к науке, поэзии, живописи, музыке, танцам. Невозможно представить Уинстона Черчилля танцующим, это невозможно. Точно так же невозможно представить Нижинского в роли премьер-министра. Нижинский был танцором, возможно лучшим танцором за всю историю Земли; его танец обладал магической силой. Он был рожден, чтобы танцевать.
Это не тот талант, который можно развить; это нечто, присущее именно ему, его прирожденное качество. Его танец обладал такой магией, что никто не мог его повторить. Иногда во время танца он подпрыгивал настолько высоко, что это противоречило всем законам гравитации. Физики не могли объяснить этого. С таким весом невозможно подпрыгнуть на такую высоту. Но самое удивительное было то, как он приземлялся: очень медленно, как падающий на землю сухой лист; без всякого притяжения к полу. Это противоречило закону земного тяготения.
Земное притяжение — великая сила, магнит. Оно просто притягивает тебя, и ты ничего не можешь с этим поделать. Не в твоих силах решать, падать тебе быстрее или медленнее. Все, что летит к Земле, абсолютно беспомощно, — скорость падения определяет земное притяжение. И Земля так велика, что сила ее тяготения огромна; к тому же вес человека совсем не равен весу листа. И даже сам Нижинский удивлялся. Он видел себя медленно опускающимся — не падающим, а парящим...
Люди снова и снова спрашивали его: «Что это за техника, что это за метод?» Он отвечал: «Я удивлен не меньше вашего. Я сам не знаю. Я пытался это повторить, но у меня ничего не выходит. Это происходит непроизвольно, когда я полностью забываю о танце. Когда танцор исчезает, когда Нижинского больше нет, это случается. Я просто наблюдатель, просто зритель — как и вы. Я наблюдаю, как мое тело опускается вниз. Я пытался повторить это наедине, пробовал всеми возможными способами, и у меня никогда не получалось подпрыгнуть столь высоко и опуститься столь медленно. Я пытался сделать это перед друзьями, перед любимой, но мне ни разу не удавалось.
