Вторая женщина, с которой я на самом деле была уже несколько лет шапочно знакома, была психологом, у нее была мастерская по образцу эрхардовских[140]. Впервые я увидела ее в обществе Линды [Конджер], своей лучшей подруги, — это был короткий перерыв между выступлениями, и я что-то беззаботно болтала про сон, который мне приснился той ночью. Неожиданно эта женщина прервала меня и с нажимом спросила: «Вы знаете, что сейчас внутри вас плачет ребенок?» — «Нет, — ответила я, — мне очень хорошо на душе». Она сказала: «А ведь он плачет. Я отчетливо его ощущаю, ему два или три года. И еще я чувствую, что у вас внутри бушует насилие». — «Раздражение?» — спросила я. — «Нет, насилие, яростное насилие, гораздо более мощное, чем раздражение». Продолжать разговор было уже нельзя, потому что начиналось следующее заседание. Позже она спросила меня, не обидели ли меня ее слова, и хорошая девочка внутри меня ответила: «Да нет, что вы».
И только в тот вечер я поняла, как я была зла — зла на нее! На следующий день я отвела ее в сторонку и объяснила так внятно, как только могла, что независимо от того, верно ли ее замечание или нет, суть не в этом. Суть в том, что я почувствовала себя оскорбленной, лишенной сил и подвергшейся вторжению с ее стороны. Я не просила ее быть моим психотерапевтом, я не приглашала ее в свой внутренний мир. Между нами не установилось доверительных отношений — мы вообще были едва знакомы. И еще, попыталась объяснить я, она вывалила все это на меня в совершенно неподходящей ситуации. Более того, она поставила себя так, словно она безусловно права — мне трудно представить себе человека, который ответил бы «да», когда вопрос задан в такой форме. Весь этот эпизод показал мне со всей ясностью: такому психотерапевту, как она, доверять нельзя — прямая противоположность моим чувствам по отношению к первой женщине. Я была довольна, что сработала моя психическая иммунная система, хотя мне хотелось бы, чтобы она не так долго раскачивалась! Еще раз повторю: может быть, она была права, не знаю, но выбранный ею способ общения ясно показал, что она озабочена тем, чтобы продемонстрировать свою власть и свою правоту, а не помочь другому человеку заглянуть вглубь себя.
Первая женщина, та, которой я поверила с самого начала, вела занятия по выходным. Я решила туда сходить, но тут же передумала, когда поговорила с одной из ее ассистенток. Похоже, в тот день моя психическая иммунная система работала как надо — ассистентка, с которой я разговаривала, назвала бы ее «сопротивлением». Она посоветовала мне создать ясное представление, над чем я хочу работать и какие задачи ставлю в ближайшие выходные, и сказала, что у меня может появиться сопротивление (на психическую иммунную систему часто навешивают — на мой взгляд, несправедливо — ярлык «сопротивление», от которого трудно избавиться, потому что любые попытки сделать это рассматриваются как еще большее сопротивление). Итак, моя защитная психическая иммунная система моментально сработала, когда моя собеседница сказала: «Знаете, если у вас рак, значит, что-то съедает вас изнутри. Сумеете ли вы посмотреть в глаза правде?»
По параллельному телефону этот разговор слушал Кен. Он редко злится по-настоящему, но тут он просто взорвался. «Если что-то и съедает ее изнутри, мэм, так набитые дуры вроде вас, которые ни капли не смыслят в том, что болтают». Потом он бросил трубку. А я думала: «Господи, спаси и сохрани меня от простых объяснений. Спрашивается, чего больше приносят люди, наподобие этой женщины, — помощи или вреда?» Я попыталась объяснить ей, сколько давления и агрессии содержалось в ее на первый взгляд невинной реплике, но после выходки Кена это было не так-то просто. Кен сказал, что он уже не хочет иметь дела с этими людьми; я его понимаю, но все-таки ищу способ достучаться до них и объяснить, какую боль они причиняют другим. Впрочем, я все равно повесила трубку, потому что поняла: это не для меня.
Я обнаружила, что некоторые комментарии Джереми Хейворда к лекциям по буддийскому образованию (они даются в Институте Наропы) напрямую соотносятся с этой проблемой. Он пишет следующее:
«С буддийской точки зрения человеческое существование отмечено определенными сущностными признаками, которые выходят за пределы культуры и возникли раньше, чем культура. Один из них таков: все люди страдают. Все мы, сидя в уединении своих защищенных домов, живем в страхе… Мы боимся того, что в какой-то момент, пока еще неизвестный, каждый из нас должен будет умереть. И каким бы быстрым или медленным ни был процесс умирания от болезни или старости, момент смерти всегда наступает неожиданно… Если мы порой допускаем в себя такие мысли, нам становится очень страшно. Все это не связано с культурой. Это так же верно по отношению к эскимосу, как и к австралийцу… Это универсальная закономерность… Можно осознавать этот страх или бежать от него — таков постоянный баланс. Осознание страха есть бесстрашие. Когда ты осознаешь его, живешь с ним, что означает, что ты дрожишь и чувствуешь эту дрожь, — это бесстрашие. А бегство от него, страх перед страхом есть трусость. Такова вечная игра разума… В этот момент — момент осознавания, включающего в себя одновременно и страх, и бесстрашие, — приходит радость… или уверенность. Так что, когда вы живете в контакте с этим страхом внутри себя, вы можете обрести уверенность или радость, идущие от опознавания неразрушимости осознавания…
Итак, фундаментальная истина состоит в том, что страх и бесстрашие, соединившись, рождают уверенность и радость… Основа человечности есть доброта, понимаемая как эта фундаментальная уверенность или радость. Благодаря этому мы свободны от чувства вины, свободны от греха».
Дальше он пишет, что основы буддийского образования зиждятся не на понятии греха, а на врожденном фундаменте доброты. Нам необходимо «избавиться от чувства вины, от чувства греховности, от самобичевания, от мыслей, что мы совершили ошибку; перестать выискивать проблемы, а вместо этого начать взращивать доброту и интеллигентность… Уметь видеть в других страх гак же хорошо, как и бесстрашие, и помогать другим увидеть в самих себе страх и отыскать бесстрашие — это и есть сострадание».
Теперь, когда семинары этой женщины уже идут, я прекрасно понимаю, что для многих они — именно то, что надо. Но до нас доходит также и критическая информация о том, что кому-то они приносят больше вреда, чем пользы, что на кого-то оказывается давление и что в основе этих семинаров лежит далеко не сострадание. Я говорю обо всем этом только потому, что полагаю, что раковые больные, ищущие способ исцелиться и исследующие все возможные варианты, могут быть особенно уязвимы перед тем, что предлагают на этих семинарах. Женщина, с которой я говорила по телефону, сказала, что на этом семинаре я найду свою «глубинную природу» и это полностью меня исцелит. Как я рада, что Кен этого не слышал!
Блуждая в лабиринте возможностей (большинство из которых не проверены), я снова и снова убеждаюсь в одном — что бы мы ни выбирали, будь то выбор физического лечения или психологической работы, принимая решение, человек должен прежде всего доверять самому себе и ни за что не допускать, чтобы его выбор был продиктован давлением или излишним влиянием со стороны окружающих. Я хочу, чтобы люди имели достаточно сил, чтобы отвечать: «Нет, это не для меня» или «Нет, мне не нужен такой терапевт, как вы», не боясь, что за их выбором скрывается некое неосознанное сопротивление. Моя идея проста, хотя и достается дорогой ценой: доверяй себе, доверяй своей психической иммунной системе. Потрать время на то, чтобы обрести глубинный центр и основу внутри себя, и делай все, что помогает тебе укреплять связь со своей глубиной, чем бы это занятие ни было: медитацией, визуализацией, активным воображением, психотерапией, прогулкой по лесу, ведением дневника, анализом сновидений или просто практикой внимательности в повседневной жизни. Прислушивайся к себе и следуй лучшим из своих советов!
Господи, я не могу поверить, в каком психологическом состоянии я находилась, когда принимала решения в начальный период своей болезни — давление, страх, истерическое желание действовать, путаница в мыслях, недостаток информации, — я оглядываюсь назад и не понимаю, как мне удавалось двигаться вперед, быть сильной, но при этом не находить времени, чтобы установить связь со своей внутренней мудростью и из-за этого полностью лишиться спокойствия и уверенности, которые есть у меня сейчас.
10 октября
Помогают ли энзимы? Да, невероятно! — это если верить «смешным маленьким тестам» доктора Гонзалеса. Я устаю, но во всем остальном чувствую себя вполне хорошо и весело. По крайней мере, большую часть времени.
Взгляд с другого берега не так оптимистичен. За последние шесть недель все параметры моих опухолей поднялись вверх, поэтому недавно мой онколог потребовал, чтобы я сделала еще одну компьютерную томографию. Он позвонил рано утром и сказал, что все опухоли выросли на 30 %, поэтому не могли бы мы немедленно зайти к нему, чтобы обсудить варианты лечения. Я не впала в панику (разве что совсем чуть-чуть…), потому что сначала хотела поговорить с доктором Гонзалесом, а еще я вспомнила, что мне сказала одна женщина про результаты сканирования костей. «На вид они хуже, чем когда я начинала лечиться по этой программе, — сказала она. — Врачи не знали, что и думать. Но тогда у меня болели все кости, а теперь не болят, поэтому я думаю, что томография фиксирует как раз лечебную реакцию, про которую говорит доктор Гонзалес». Слава богу, что мы тем же утром до него дозвонились. Он был совершенно спокоен, он был убежден, что со мной происходит то же самое: энзимы разъедают рак, и иммунная система бросает на бой все силы, вроде макрофагов и т. д. Компьютерная томография фиксирует эту активность, сказал он, и не может отличить ее от роста опухолей, лечебной реакции или даже зарубцевавшейся ткани. «Как минимум раз в неделю, — сказал он, — мне приходится отговаривать кого-нибудь из своих пациентов от химиотерапии или облучения, когда они собираются делать это из-за того, что результаты анализов стали хуже». Он спросил меня, не ухудшились ли мои симптомы. Нет, ответила я, не особенно, по крайней мере ничего не заметно, — и это успокаивает, потому что при росте опухолей на 30 % я должна была хоть что-то почувствовать. «Хорошо, — сказала я, — искренне надеюсь, что вы правы. Но я не собираюсь полагаться на вашу правоту или укреплять свою надежду, пока вы сами не посмотрите на результаты томографии и не скажете, что действительно считаете это лечебной реакцией».
