Оно становится празднованием, но это так тихо и спокойно, это так далеко от языка, что для описания этого нам приходится использовать воображаемые явления. Иными словами, деревья должны были бы цвести, хотя не время, — но они не цвели, должны были бы сыпаться цветы — но они не сыпались.
Вы должны постичь этот поэтический образ: когда кто-либо становится просветленным, это не только его просветление — потому что он исчез, вот почему есть просветление, — оно разносится по всему существованию, оно ощущается в каждой клеточке жизни.
И с каждой отдельной личностью, которая становится просветленной, весь уровень осознанности человечества немного повышается. Все, что человек являет собой сегодня, не благодаря его собственным усилиям; это заслуга тех нескольких просветленных людей во всем мире. Их можно пересчитать по пальцам. Но каждый исчезающий, став чистым светом, дал всему спящему человечеству невероятный импульс к высшему состоянию сознания.
Где бы мы ни были, мы в невероятном долгу перед теми, кого даже не знаем.
А с поэзией вообще проблематично. Одна проблема в следующем: когда вы объясняете ее, она становится прозой, она теряет свое поэтическое качество. Во-вторых, верящие, верующие считают, что это не поэзия, все, что говорится, случилось на самом деле, это история — не выдумка, а действительность. Они начинают злиться, если вы называете это поэзией, — хотя поэзия гораздо более выразительна, чем проза.
И такого рода поэзия использовалась для всех просветленных людей по всему миру.
Так получилось, что в первый раз, когда я приехал в Бомбей, — это было где-то в 1960 году — я выступил с речью на праздновании дня рождения Махавиры. А Бомбей — это оплот джайнов.
Я был совершенно незнаком им.
У них было два оратора. Меня представил им очень видный в Индии человек, очень простой и скромный человек; но, по чистой случайности, он был генеральным управляющим Джемналала Баджаджа в Вардхе. Джемналал Баджадж был одним из самых богатых людей в Индии, который пожертвовал всем ради борьбы за свободу. Он построил большую гостиницу, где одновременно могли размещаться по меньшей мере пятьсот человек, и там постоянно проходили конференции борцов за свободу. В конце концов он убедил и Махатму Ганди — кто был лидером — приехать в Вардху и недалеко за городом построил для него ашрам.
И этот старик, Чиранджилал Баджатья, отвечал за заботливый прием всех гостей. Эти гости в конце концов стали президентом Индии, губернаторами всех штатов, премьер-министрами, членами кабинета министров — все главенствующие посты после освобождения попали в руки этих людей, которые были гостями Джемналала — а Чиранджилал Баджатья заботился о них. Поэтому он был тесно связан со всеми индийскими общеизвестными лидерами, ни один человек, занимающий какое-либо высокое положение, не был ему неизвестен. И они все уважали его — потому что он был пожилым человеком, и он обслуживал их с такой любовью.
Мы встретились с ним, опять же, чисто случайно.
В Джабалпуре в горах есть великолепный комплекс джайнистских храмов. А у камней в Джабалпуре есть особенность — они все круглые. Большие камни, огромные камни, но все круглые, в форме яйца, которые подтверждают, что земли Джабалпура вышли из вод океана. Эти большие валуны перекатывались в воде на протяжении миллионов лет — вот откуда округлая форма… И не один — миллионы валунов. Это странная гора. Это необычная гора: сплошные валуны на валунах — в этом есть своя красота.
И там происходило празднование. Я пошел туда выступить с речью, и, когда я выходил, этот старик стоял у дороги. Утро было холодное. Старик закутался в одеяло. Он сбросил одеяло на землю и пригласил меня на него сесть, но я сказал:
— Твое одеяло испачкается.
— Не беспокойся об одеяле.
— Ты стар. Ты можешь простудиться.
— Не беспокойся. Просто сядь. Просто сядь со мной. Я не могу предложить тебе сесть на голую землю, — сказал он. — Я слышал всех великих ораторов этой страны — от низших до высших, как Махатма Ганди, — но так, как ты, никто не трогал мое сердце. У меня есть только одна просьба, пожалуйста, не откажи старику.
— Сначала скажи мне, что ты хочешь, — я понятия не имел, кто это был.
— Определенного числа этого года я приглашу тебя в Бомбей. Я хочу представить тебя выдающимся людям. Иначе они так и не узнают о тебе, как не знал и я.
А Бомбей — это настоящая столица индийской интеллигенции, предпринимателей; даже политики из Дели во власти людей Бомбея, потому что для выборов им нужны деньги, а все деньги сосредоточены в Бомбее.
Вы будете удивлены, но население Бомбея всего лишь десять миллионов — в стране с населением девятьсот миллионов — но в нем сосредоточена половина благосостояния всей страны. Десять миллионов из восьмиста восьмидесяти миллионов людей владеют половиной благосостояния страны. Безусловно, у них есть власть.
И он сказал мне:
— Я не хочу, чтобы эти люди упустили тебя.
— Ты приглашаешь с такой любовью, — ответил я. — Я приеду. Но я не знаю там никого. Никто не знает меня.
— Я буду там, и я устрою, что люди узнают тебя.
И это было забавно, потому что, когда я приехал, я стоял в ожидании возле двери купе с кондиционером, и почти пятьдесят человек бегали туда-сюда, высматривая меня. И они смотрели на меня — почему-то уверенные, что это тот человек, но почему-то разуверялись. И продолжали. Поезд опустел. Там остался только я и эти пятьдесят человек, которые пришли, чтобы встретить меня. Теперь больше никого не было.
Поэтому в конце концов они спросили меня:
— Что случилось? Ты не надел сегодня гандианскую шапочку?
— Кто вам сказал, что я ношу гандианскую шапочку?
— Чиранджилал Баджатья, который пригласил тебя сюда.
— Он пожилой человек и всю свою жизнь прожил с людьми, которые носят гандианские шапочки, — это был символ борцов за свободу. — А все остальное сходится, но он просто добавил гандианскую шапочку.
И они все смотрели снизу вверх — все было правильно, только не хватало шапочки — и они снова говорили: «Это не он».
А Чиранджилал Баджатья попал в пробку, поэтому он приехал позже, когда они уже сделали открытие: «Я не ношу ее, и я тот человек, которого вы ищете. Я знаю, что вы ищете меня, а вы бегали туда-сюда».
Чиранджилал пришел, пыхтя и задыхаясь, старик. И он сказал: «Послушайте, я забыл одну вещь. Гандианскую шапочку он не носит. Просто за всю свою жизнь я видел так много людей, которые носят гандианские шапочки, что, наверное, я придумал или, возможно, просто оговорка, и я сказал это вам».
Эти люди совершенно не знали меня, моих идей и всего остального. Поэтому они были слегка подозрительны, но так как Чиранджилал Баджатья был очень влиятельным человеком, они попросили меня приехать, пригласили меня.
А еще они пригласили самого известного джайнистского монаха в Бомбее, Читрабхану.
И, естественно, всех интересовал и его речь, он был самым видным джайнистским монахом в окрестностях Бомбея.
Поэтому он говорил первым. Когда он закончил и встал я, люди начали покидать свои места. Неизвестный человек, кто знает, это может быть пустая трата времени. Я вынужден был прикрикнуть на этих людей, я сказал им: «Подождите всего пять минут и после этого можете уходить — но не раньше. Так что садитесь! Вернитесь на свои места!» Они и не предполагали, что кто-то может так поступить.
Я сказал: «Это же крайне некультурно. Вы должны послушать хотя бы пять минут, и тогда вы свободны, тогда вы можете уйти. Я не буду мешать тем, кто захочет уйти, но первые пять минут не уйдет никто».
Так что все вернулись на свои места, слегка напуганные. Это не тип искателя.
Я начал критиковать Читрабхану шаг за шагом, и через пять минут я сказал им: «Если кто-нибудь хочет уйти, уходите сейчас. После этого никому не будет позволено выйти, пока я не закончу». Ни один человек не ушел, потому что этих пяти минут, в течение которых я говорил, было достаточно, чтобы убедить их, что Читрабхану просто дурак.
Потому что история Махавиры есть та же поэзия, только выраженная несколько иначе, а Читрабхану пытался доказать, что это реальные события.
Например, Махавиру кусает за ногу змея, и из ноги идет молоко, не кровь. И он пытался доказать, что это произошло в действительности. Когда Махавира идет — он был голым, босым — по грязным дорогам, если на дороге колючка, то колючка сразу же уходит с его пути, потому что Махавира покончил со всеми своими плохими кармами, и теперь существование не хотело бы причинить ему боль. Поэтому даже колючка настолько деликатна, что сразу же уходит с его пути. И он пытался доказать, что это все произошло в действительности.
И я начал критиковать его: «Этот человек, Читрабхану, которого вы слушали с таким почтением, просто дурак». Это был шок. Некоторые люди с того собрания до сих пор мои саньясины, и они говорят, что подумали — сейчас начнется бунт. Читрабхану был настолько почитаем джайнистским сообществом, а этот человек начинает называть его дураком. И они даже не знали, кто я такой. Безусловно, я против джайнизма. И я сказал: «Этот человек не понимает разницы между прозой и поэзией. В поэзии есть истина, но она не фактическая; это правда, но она не фактическая. В ней заключены смысл, значение, которые нельзя передать иначе».
