Сын среднего брата, тоже названный в честь деда Алексеем (Алексей Александрович), стал создателем уникального театрального музея. В гимназии он учился неважно и после седьмого класса сказал отцу, что хочет начать работать на семейном предприятии. Отец поддержал решение сына, и тот до начала 1890-х занимался торгово-промышленной деятельностью. Поспорив со своим знакомым: кто больше «театральной старины» соберет за год, Алексей Александрович отправился на Сухаревку, где располагались лавки антикваров. Как все удачливые коллекционеры, он имел отличный вкус, вдобавок был скуп и хитер: торгуясь до хрипоты за ненужную ему вещь, он вскользь спрашивал владельца лавки, сколько стоит «вот это». Тот в азарте торговли называл несущественную цену, и Бахрушин немедленно вещь приобретал.
Бахрушин не просто выиграл пари, он понял, что собирательство и есть его настоящее призвание. В середине 90-х годов он впервые показал свою коллекцию друзьям, а осенью того же года представил ее для обозрения театральному сообществу Москвы. Так зародился первый московский литературно-театральный музей. Уезжая в поездки по стране и заграницу, он отовсюду привозил новые и новые экспонаты. В итоге была собрана уникальная коллекция итальянских комедийных масок, множество редких музыкальных инструментов. Пополнялось собрание и за счет подарков от людей, так или иначе связанных с театром.
«Литературно-театральным» назвал свой музей владелец коллекции: в нем выделялись три раздела – литературный, драматический и музыкальный.
В литературном были собраны редкие издания пьес, труды по истории театра, альманахи, журналы, сборники. Здесь были также письма и дневники известных драматургов – всего больше тысячи наименований. В драматическом находились декорации, афиши и программы, портреты, скульптурные изображения актеров и драматургов, предметы театрального быта, особую ценность представляли личные вещи известных актеров. У Бахрушина была, например, полная обстановка кабинета Комиссаржевской, коллекция балетных туфель за столетие, уникальная коллекция театральных биноклей и зрительских трубочек. Музыкальный отдел состоял из инструментов разных народов: славянские гусли, румынская кобза, европейская мандолина, китайская флейта, африканские трубы.
Собранием Бахрушина до сих пор пользуются и ученые-театроведы, и издатели, и режиссеры. Когда в конце 90-х годов в Ярославле отмечалось 150-летие русского театра, выставка почти на треть состояла из экспонатов его коллекции. По всеобщему свидетельству, жене Бахрушина Вере, которая много ему помогала, нелегко было выпросить у мужа самую незначительную сумму для домашних нужд, в то время как на любой заинтересовавший его будущий экспонат Бахрушин не задумываясь выкладывал крупные суммы денег.
Алексею Александровичу хотелось подарить собрание городу, и в 1913 году состоялась торжественная передача литературно-театрального музея Российской Академии наук. Было создано Правление музея во главе с жертвователем, которого признали пожизненным почетным попечителем музея. С этого времени музей стал носить имя своего основателя. Музей, созданный Алексеем Александровичем Бахрушиным, существует и сейчас, располагаясь в своем старом здании на улице Бахрушина (д. 31/12). А.А.Бахрушин оставался во главе музея и после революции, до самой смерти в 1929 году.
Меценатами-новаторами были и братья Третьяковы, в первую очередь Павел Михайлович. Коренной москвич, сын купца второй гильдии, Павел Михайлович, по его словам, «с юности беззаветно любил искусство». До конца жизни он оставался купцом: вместе с братом Сергеем владел мануфактурой в Костроме, что и давало ему средства для покупки картин. Ею он начинает заниматься с середины 50-х годов. «Моя идея была, – писал он дочери, – с самых юных лет, наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня никогда во всю жизнь».
Почти сразу Третьяков решил сосредоточиться на собирании работ современных ему именно русских художников, и неизвестно, как сложились бы судьбы русского искусства, в том числе «передвижников» (их картины и стали основой коллекции) без энергичной поддержки мецената. Помимо коллекционирования, он годами материально поддерживал художников, был организатором приюта для вдов и сирот неимущих художников. В то же время, покупая картины, он часто занижал цену, торговался с авторами, нередко отказывался от слишком дорогих работ. Среди художников была негласная договоренность о предоставлении Третьякову права первого выбора. С Крамским, Репиным, Перовым, Стасовым, Ярошенко, Максимовым, Поленовым, Суриковым, Прянишниковым и другими его связывала личная дружба.
В завещании, составленном в 1860 году, всего через четыре года после покупки первых картин, он писал: «Для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие». Третьяков был болезненно скромным человеком. И его собирательство носило очень личный, камерный характер. Известно, например, что он заболел от огорчения после восторженной статьи о нем Стасова. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф 6:3).
Дом в Замоскворечье, где были размещены первые картины коллекции, перестраивался вместе с ней, и уже с 70-х годов сюда приходили люди как в музей. Летом 1892 года неожиданно умирает младший из братьев Третьяковых Сергей. Он оставил завещание, в котором просил присоединить свои картины к собранию брата. Тогда же Павел Михайлович написал заявление в Московскую городскую думу о передаче в дар городу своей коллекции, а также собрания Сергея Михайловича (вместе с домом). В первом каталоге были обозначены 22 зала, где размещено 1276 картин русских художников, 471 рисунок и установлено 10 скульптур.
Дума приняла дар. А П.М.Третьяков был утвержден попечителем «Городской Художественной галереи Павла и Сергея Михайловичей Третьяковых». В августе 1893 Галерея была официально открыта для посещения. П.М.Третьяков стал почетным гражданином города «…за великую заслугу пред Москвою, которую он сделал средоточием художественного просвещения России, принесши в дар древней столице свое драгоценное собрание произведений русского искусства». Павел Михайлович оставался попечителем коллекции до конца жизни. Он продолжал покупать картины и дарить их галерее, ежегодно издавал каталоги собрания, участвовал в работе Московского общества любителей художеств, Московского художественного общества, Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
Третьяков также продолжал заниматься другими видами благотворительности: он был попечителем Арнольдовского училища глухонемых детей в Москве, для которого на свои деньги выстроил трехэтажное здание, членом Совета Московского попечительства о бедных. По просьбе И.В.Цветаева он внес вклад и в создание Музея изящных искусств. Давал деньги он и на науку. В частности, без помощи Третьякова не могла бы отправиться в Новую Гвинею экспедиция Н.Н.Миклухо-Маклая.
Многих мы не коснулись в этом очерке: Тенишевы, Мамонтовы, Морозовы, Прохоровы, Щукины, Боткины… Каковы бы ни были побудительные мотивы благотворительности и меценатства этих людей, они не были должниками общества: благодаря им русская культура рубежа XIX–XX веков не просто вышла на мировой уровень, она стала новаторской и еще не одно десятилетие оказывала влияние на самые разные направления искусства в других странах.
В целом следует признать, что российская благотворительность в начале ХХ века при всех своих масштабах еще не успела сложиться в стройную систему: возможно, потому, что еще слишком мал был тот «третий чин», о котором говорил Бецкой, и слишком велик процент бедного населения. Наверное, из-за этого такую заметную роль в благотворительности тех лет по-прежнему играют не организации, а отдельные лица. Координация их усилий и усилий государственной власти тоже была еще в самом зародыше.
Однако развитие российской благотворительности шло весьма быстрыми темпами, пока 1917 год и приход к власти большевиков не оборвал этот процесс. Поскольку в основе христианской благотворительности всегда лежала вера в Бога, атеистические режимы естественным образом ее отторгали. Как уже говорилось выше, во все время существования Советского Союза на его территории благотворительности не было: ее поставили вне закона, объявив «оправданием эксплуатации» и «проданными по сходной цене билетами на небесное благополучие» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 12, с. 143).
Азиз Ниязи
Два крыла исламской добродетели – благочестие и благотворительность
