Стена – точка в проекте, который всю дорогу радовал, а тут вдруг резко тормозит. Стена – точка пробуждения сомнений. Мы уже не пишем ради того, чтобы писать, чтобы просто плескаться в бассейне, мы вдруг задумываемся о тех, кто плавает вместе с нами – а ну как они быстрее, лучше, сильнее, зрелищнее. Иначе говоря, вместо того, чтобы творить, мы начинаем соревноваться.
Что с этим можно сделать?
Обычно мы в первую очередь пытаемся помочь самим себе перебраться через Стену: «Вообще-то это замечательный проект. И я хороший писатель…»
Я всегда представляю себе заключенных из фильмов 1940-х годов, которые пытаются перелезть через стену – скорей! – как вдруг, настигнутые светом прожектора, замирают и – медленно – сползают по стене обратно, под ружейными дулами. Нет, перелезть Стену – не лучшая идея.
А что же тогда делать?
Еще раз вспомним старые фильмы о тюрьмах. Как им удавалось сбежать? Они рыли подкоп. Они выползали на свободу. Именно так, сделав подкоп, ползком, можно улизнуть из темницы эго.
И как же проползти под Стеной?
Вместо того чтобы убеждать себя в собственной гениальности, нужно просто сказать: «Я готов писать плохо. Я готов писать как угодно, лишь бы довести до завершения этот замысел».
Если продолжать упираться в гениальность, Стена не пропустит нас вперед. Стоит только выказать смирение, мы выползаем из-под стены и с ликованием возвращаемся к работе – и пишем свободно. Соглашаясь писать «плохо», мы позволяем себе писать вообще – и, возможно, вполне хорошо. Иначе говоря, мы возвращаемся к наброскам.
Мне нравится образ яблони. Когда я сделала первый набросок, он состоял из нескольких палок. Потом я добавила листьев. И цветов. Теперь это благоухающее пушистое облако. С текстом происходит то же самое. Если позволить себе делать небольшие наброски прямо в тексте и доверять каждому дополнению, каждому следующему верному шагу, написанное расцветает.
Цель этого упражнения – помочь вам испытать радость и удовлетворение от создания набросков. Если «Бог в деталях», то и благодать тоже, а делать наброски – это способ взаимодействия с благодатным супом, в котором мы на самом деле живем.
Засеките полчаса. Приготовьтесь писать. Сначала уделите десять минут описанию того, где находитесь и как себя чувствуете. Сделайте набросок комнаты, своего настроения и чего-нибудь еще, что кажется вам приятным или любопытным и привлекает внимание. Пронумеруйте строки от одного до пяти. Очень быстро перечислите пять тем, на которые интересно было бы что-нибудь сочинить:
1. Мои бабушки и дедушки
2. Экстрасенсы
3. Страшная история
4. Танцевальная репетиция моей дочери
5. Англо-бурская война
Выберите одну тему. Что бы вы о ней написали? Почему она вас привлекла? В течение пяти—десяти минут пишите об этом. Не пытайтесь создавать Искусство с большой буквы или даже Литературу. Считайте это упражнение игрой в слова. Не нужно стараться быть глубоким, здравомыслящим или практичным. Позвольте себе сделать набросок в самом свободном, приблизительном смысле слова.
Собираясь писать, я поставила слева от себя большую вазу с сиренью. Цветы источают густой аромат. Они навевают дрему и будоражат чувства. В них те же чары, что и у гамака жарким летним днем.
Я поставила на стол цветы, чтобы было с кем поговорить. Мне сегодня одиноко.
Если верить распространенным мифам, писатели – нелюдимы. Одна из самых распространенных причин творческого застоя – страх одиночества, которое люди ассоциируют с писательством. Если верить байкам, что писатели – одиночки, и при этом не стремиться к одиночеству, что еще остается, кроме как откладывать свое писательство?
Столько уж написано было об одиночестве писателей, но правда, какой я ее знаю, – чуть ли не ересь: мой опыт говорит, что не писать – это очень одиноко. Стоит мне дать себе писать, все остальное приходит в равновесие. Получив свою ежедневную писательскую дозу, я могу с чистой совестью общаться с людьми. Тогда у меня получается присутствовать целиком в собственной жизни, а не жить в Небыляндии писателя, который не пишет, а пребывает в сумеречной зоне и никак не может насладиться тем, что есть, потому что все время должен быть где-то еще – за письменным столом.
Не знаю, почему мифы о том, что писатели – волки-одиночки, так распространены – и так убедительны. Наши величайшие писатели были светскими львами. У молодого Хемингуэя был внушительный круг общения – Фитцджеральд, Стайн, Дос Пассос, а также целая коллекция разнообразных и страстных увлечений. Большинство писателей на самом-то деле довольно общительны, они собираются в кафе, звонят поворчать друг на друга. Но шуму вокруг одиноких писателей все равно хоть отбавляй. Я иногда и сама в это верю: «Я бедная-несчастная. Приходится сидеть в комнате одной-одинешеньке и писать…»
Но мы не сидим там одни-одинешеньки. Мы в комнате, где битком переживаний, где не протолкнуться от наших воспоминаний, мыслей, чувств, дружб, приобретений и потерь. Сегодня я одинока, потому что вчера написала недостаточно. Если не пишу, упускаю нить собственного сознания. Теряю себя. Мне не хватает меня самой, моей осознанности. Хотя может казаться, что не хватает кого-то еще – но и так бывает.
Нынче мне не хватает друга Дэвида. Он улетел в Европу по работе и сегодня не выходил на связь. Мне не хватает потока его мыслей в мою жизнь. Его присутствия и того, как он поразительно умеет меня смешить. Дэвид «врубается» в меня. Отчасти мне недостает и той себя, в которую он врубается. Я пишу эти строки и понимаю, что вчера не писала и потому упустила из виду ту себя. Потеряла себя сама и обвинила в этом Дэвида. Вообще-то мне недостает нас обоих.
Минуту назад мне звонила подруга Лора. Звонила поговорить об одиночестве. Сейчас она переживает многомесячную разлуку с любимым.
– Знаешь, как я с этим справляюсь, – рассказывает она. – Я просто пишу и так продираюсь через это.
Не писать – одиноко. Не писать – значит зацикливаться на себе. Обрывать связь с окружающими. И с самим собой. Писать – значит поглядывать на внутренний компас. Сверяться и находить ориентиры. Ага! Я чувствую, думаю, помню… Когда мы знаем точно, что именно делаем, становимся открытее, точнее и доброжелательнее во всем: я все еще скучаю по Дэвиду, но уже не могу винить его в этом. Сама виновата, что не писала вчера.
Именно поэтому я считаю, что писательство – защита от одиночества. Это бальзам, который его исцеляет. Это связь в первую очередь с самим собой, а следом и с другими. Мы занимаемся «письмом», а ведь это и есть письма. Самим себе. И всему миру.
Мне тебя не хватает.
Мое «я» – одинокое дерево.
Сей пейзаж оголен.
Вообще-то я вру.
Сирени в цвету.
Яблони вспенены кружевом.
Одуванчики, ромашки —
Нас тут целая компания.
Но все они – как церкви
Без шпиля. Неполнота.
Ты – мое племя.
Сочинив этот стишок, я точнее могу назвать, что, помимо возможности писать – чтобы справиться с одиночеством, – мне не хватает человеческого общения, разговоров, идей. Стишок подсказывает, что, окончив писать, я двину в город, – поговорить с продавцами в лавках под предлогом покупки бумаги. Это всё – эквилибристика, всё – точность падений и взлетов.
* * *Вчера я не написала столько, сколько собиралась, поэтому и не решилась куда-то пойти. Осталась дома и суетилась по пустякам. Перекладывала бумаги, сортировала папки и всячески «наводила порядок». К вечеру я позвонила нескольким друзьям, но все они были заняты и сказали, что перезвонят. Тогда я уселась смотреть документальный фильм, но мне все еще хотелось поболтать. Чувствовала: что-то не так, не завершено.
Когда я пишу недостаточно, меня терзает ощущение недомогания. Это голод, который невозможно утолить чем-то еще. Я скучаю по собственной душе. Пытаюсь вернуть ее, общаясь с другими людьми. Хоть мельком увидеть ее в кино. Я навожу порядок в кабинете, надеясь отыскать ее. Изнываю от одиночества и жалуюсь, обвиняя во всем друзей. Стараюсь все исправить, как могу, а уже потом – когда я украсила кабинет цветами, прибралась в нем, поворчала на своих нерадивых друзей – я все же вспоминаю: ах да, мне нужно писать. Может, именно от этого мне так неймется…
У меня немало друзей-писателей. И я легко замечаю, когда им не по себе. И легко подумать: «М-да, Эду явно сейчас не пишется. Он сам не свой», или, наоборот: «У Натали, наверное, работа кипит – такая она солнечная последнее время».
«Не могу сейчас говорить, – сказал Джон, когда я позвонила ему два дня назад. – У меня три недели были гости, и мне ужасно не хватало времени, чтобы писать. Мне просто надо сесть за работу. Надо писать».
