Теперь прочитаем еще раз: Поскольку (М) обычно накапливается в живых организмах… (М) — это энергия, если я правильно понимаю выражение: Существует некий широкий диапазон энергии, который я назвал (М) — полем.
И эта (М) — энергия накапливается в «организмах», как в аккумуляторах или батареях. Я поставил «организм» в кавычки, чтобы показать, что это псевдонаучное словцо в устах шарлатанов тоже не обозначает ничего действительного, как и «энергия».
Но эта М-энергия Монро, если приглядеться, в сущности, та же самая оргонная энергия Райха, которой нет, но которая накапливается в аккумуляторах с названием «человек».
Я, кстати, склонен соглашаться в этом с американской наукой, затравившей Райха: мерили, исследовали — ничего, кроме обычного электричества не нашли. Иными словами, даже если Райх и другие сторонники биоэнергетики действительно видят или чувствуют нечто, что является жизненной силой, примазываться к науке не надо. Какое-никакое понятие энергии Наука создала. И в это понятие их биоэнергетика не укладывается. Если она есть, она не энергия! Но это с научной точки зрения.
А что значит, что некое предположение не укладывается в научное понятие? Почему науке с ним надо воевать, как с оргонной энергией Райха? Да потому, что одно из оснований науки — попытка быть точной и свести весь образ мира к математической основе. Пусть к логической, но в точных символах, из которых можно составлять уравнения. Это значит, что все определения должны алгоритмизироваться, как говорят сейчас, то есть легко превращаться в символические формулы, подобные математическим. Любое иное прочтение понятия, кроме доступного для использования в математических формулах, делает все понятие неопределенным, размывает его и, по сути, уничтожает понятие.
А Монро, как и все околонаучные шарлатаны, лишь любил науку, но ученым не был. Он ее любил, как устриц. А может, как уксус, которым приправлял тех устриц, которые любили научность в астральных путешествиях. Да и не скрывается это особо. Последователи Монро прямо предлагают сейчас многочисленные программы, которые можно пройти в Институте, подавая их примерно так:
«Основной причиной разработки программы «Передышка» стал широкий мировой рынок, связанный со сном» (Монро. Окончательное, с. 276).
И там, в объявлениях, делаемых, надо думать, от имени Учителя, который уже шагнул за черту, за которую не пронести ничего из земных благ, постоянно звучат энергии, поля, структуры… в общем, весь наукообразный хлам, который никогда не должен приводить к науке, потому что является частью не научной, а рыночной стратегии. Там же, правда, звучат и «Истины» с большой буквы, которые вам откроют за шесть дней…
Даже если сам Монро тридцать лет спустя и не так ярко нацелен на рынок и чистоган, его последователи верны изначально заложенному плану. Поэтому вместо науки они по-прежнему делают наукообразность. В этом американцы традиционны.
Но традиционны они и в увязывании энергии с сексом. Оно было начато не Райхом. У этого псевдонаучного орудия воздействия на общественное сознание гораздо более глубокие корни. Если попытаться его проследить, то неожиданно оказываешься унесенным прямо в то время, когда Боб Монро еще был совсем ребенком, а вокруг утверждалось мировоззрение победившей Науки. Для пояснения этого я возьму неожиданные русские примеры. Но Россия того времени была самой передовой страной мира в отношении социальных экспериментов, и американцы вовсе не зря так ненавидели этого конкурента целый век.
Русская революция готовилась в умах народа отнюдь не только распространением политических листовок о земле, воле и экспроприации экспроприаторов. Далеко не всем хотелось просто получить доступ к складам со жратвой. Очень, очень многие бились за духовные ценности и свободы. Поэтому их подталкивали к желанию разрушить старый мир до основанья, напоминая их душам о том, что они знают, что такое рай. К сожалению, я еще не встречал исследования, которое бы изучило использование архетипа рая в революционной подготовке. Но в целом этот образ расхожий и понятный.
Однако сами проявления райских потребностей могут оказаться неожиданными. Я воспользуюсь любопытнейшим исследованием Михаила Золотоносова, посвященным одному странному сочинению великого русского писателя Андрея Платонова. Сочинение это называлось «Антисексус» и было написано около 1925 года. Золотоносов считает его пропагандой онанизма, хотя выглядит оно строго как осуждение мастурбации и в этом очень точно совпадает с правящим мнением партии. А значит, «отражает и советскую политическую и культурную реальность 1920-х годов».
Золотоносов настолько полно сам «отразил» источники, показывающие эту «реальность», что я просто пробегусь по его исследованию, приводя самые интересные выдержки.
Первое, что надо сказать, коммунистическая партия в вопросах секса изначально занимала принципиальную позицию, внешне очень похожую на христианскую. Во всяком случае, «Моральный кодекс строителя коммунизма» впитал в себя большую часть христианских заповедей. Очевидно, это было связано с тем, как управлять многомиллионным народом в стране, которая исконно управлялась христианской нравственностью. Однако, при всей бесспорности этого наблюдения, были и другие слои, которые имели иные корни. И совпадали эти требования лишь во внешнем выражении, то есть лишь в способах подачи народу.
Вот и сексуальные запреты христианства имеют корень как раз в том самом понятии рая: если мы хотим вернуть его, мы должны стать как наши прародители до грехопадения. А они были как дети и сексом не баловались и даже стыда не имели… То есть не имели даже возможности оценивать себя нравственно, попросту не имели нравственности! Как странно: единственное, с чем воюет нравственность, — с нравственностью… Казалось бы, отбросить нравственность — и нечем будет оценивать. Однако если приглядеться, то все сводится к борьбе за власть: одна нравственность воюет с другой. И речь идет не об уничтожении нравственности, пусть и неверной, а об уничтожении одной нравственности другою. И нападает та, что хочет сделать людей управляемыми со стороны государства.
Вот в этом христианство совпадает с коммунистами, потому что изначально служило на Руси установлению сильной единой власти. Вот почему и уничтожало все проявления народной воли и преследовало все способы поведения, рождающиеся из народного права самому решать, как жить.
Тем не менее, коммунисты брали свое отношение к сексу не из христианства, а из науки. Точнее, из естественной науки.
«"Половому вопросу" ВКП(б) уделяла исключительное внимание. По существу, на партийном верху вырабатывался "Lex sexualis" (Сексуальный закон — АШ) (термин Е. И. Замятина). Непосредственно решением этой задачи занималась Центральная контрольная комиссия (возглавлявшая целую сеть региональных КК), понявшая свою задачу предельно широко: регулировать и контролировать даже расход либидо членов коммунистической партии.
В этом своеобразном "Сексуальном бюро" и сформировалась концепция секса, вполне естественная для тоталитарного режима, но восходившая к комплексу идей, сформировавшихся в России в 1900-е годы.
После 1905 года, "комментируя революционный конфликт, врачи и педагоги, с одной стороны, подчеркивали роль учащейся молодежи, которая, с их точки зрения, оказалась вовлечена в революцию силой подавленной прежде эротической энергии. С другой стороны, они считали, что половые излишества, связи с проститутками и мастурбация, отвлекают юношей от социально ответственной деятельности и тем угрожают общественному благу" (Энгельштейн).
Л. Энгельштейн, в частности, цитировал статью Вирениус 1901, в которой он оценивал мастурбацию как явление, подтачивающее самые основы существования общества и по сути антисоциальное, писал о том, что половая распущенность (ядром которой является онанизм) понижает жизнедеятельность» (Золотоносов, с. 458–459).
У мнения врачей и педагогов начала двадцатого века были свои корни, уходившие во времена вульгарного материализма и оголтелой естественнонаучное.
«"Lex sexualis", сформированный на этой концептуальной основе, подразумевал, что либидо должно полностью (или с максимально возможной полнотой) трансформироваться в социальную активность, в работу.
Эта вульгарная концепция, напоминавшая об оствальдовском энергетизме, исходила из наивного представления о человеке как «емкости» с энергией, которая либо целесообразно переходит в социальное пространство, либо отнимается на сексуальные (внутренние, для общества бесполезные) нужды, что допустить в общем-то можно, но лишь в заданных ЦКК пределах и формах» (Там же, с. 459).
