Я не обвиняю. Это факты, о которых мне важно высказать мнение, как матери. Мне очень близка история с сестрой знаменитой модели Водяновой – когда, увидев в кафе девушку, отличающуюся от других, ее выгнали, обозвав и унизив, и считали, что это нормально.
Точно так же и мне, конечно постоянно приходилось и приходится сталкиваться с косыми взглядами, злобно-презрительными комментариями, и т. п. На худой конец – обреченно сочувствующими вздохами со словами типа: «О, Боже, какое же несчастье!» Или: «Какая несчастная женщина! Какое горе!»
Недавно мы ездили на удивительный фестиваль. Это был фестиваль в Сочи, который организовал Росприроднадзор «Ангелы природы». Заключительный этап проводился в школе, где были тысячи детей и гостей. А смысл заключался в том, чтобы не только просветить детей (а главное – взрослых, я, как мама аутиста, считаю, что это куда важнее!) насчет бережного отношения к природе, но и чтобы просветить детей, пока им еще не успели навешать в мозги стереотипов, насчет бережного и нормального отношения к особым ребятам – тем, кто хоть чем-то отличается от них – поведением или видом – не важно.
И там был Ник Вуйчич, знаменитый мотивационный спикер без ног и рук. Он говорил о любви и принятии. Чтобы не травили таких ребят, не отвергали, дружили с ними. Женька стоял на сцене и слушал все, согласно кивая, а потом он вместе с певцом Николой Конджи из Италии пел и махал руками на подтанцовке. Но у Ника Вуйчича были родители и окружение, более подготовленные в своем подавляющем большинстве, чем у нас в России. И я так рада, что мы сами сейчас с Женей вместе делаем все, что от нас зависит, все, что можем, чтобы поменять эту ситуацию. Для нас это необычайно важно. Простите, если не все будет гладко в рассказе – я, как и Лена, пишу про это первый раз.
Я продолжу.
Лена в тот период завлекала в подвал к нам всех, кого могла, но могла не всех! Кто-то, как я уже выше сказала, просто от незнания и элементарной непросвещенности боялся даже нос туда сунуть!
Но тем не менее к нам пришел СОЗДАТЕЛЬ (артист Игорь Томилов), пришла Лиса (Диана Бурова), и вообще я хочу рассказать, как это все начиналось с моей материнской точки зрения.
Меня очень задевало, что другие ребята в мастерской хоть как-то, но меняют свою деятельность – из глины хотя бы лепят и валяют что-то. А Женя только ткет. Ткет и ткет, ткет и ткет, сидя у стены изо дня в день. И меня это все время очень сильно раздражало и огорчало. Было так за него обидно, и хотелось его вытащить из подвала куда-то к другим людям. Сейчас, кстати, после ЭКО фестиваля «Ангелы природы» мне удалось договориться с одной знакомой, которая работает озеленителем и выращивает рассаду. И это так прекрасно сказывается на Жене и на его состоянии, что мы теперь ходим еще туда, в теплицу, работаем с землей, с растениями, и эта перемена обстановки на экологически чистую – тоже большой шаг вперед.
Но я вернусь к театру. В наш подвал пришли артисты – Создатель и Лиса. Мне они казались странными: ходят, смотрят, читают, восхищаются изделиями, и мне было завидно, когда ребята – Милана, Таня и Антон, пошли репетировать, а Женька сидел и молчал. Я думала, конечно, его точно не выберут, он и говорить-то ничего не умеет, и людей боится, и руками трясет, антиартист какой-то. Я сильно завидовала и огорчалась, когда они уже начали участвовать. Надо же, думала я, вот повезло, я тоже очень хотела. И тут вдруг Лена позвонила и спросила, почему мы не приходим на репетицию? А потом Савва позвонил и сказал время. И мы стали ездить.
Это было очень здорово. И то, что сначала Женя просто сидел и смотрел – это тоже было очень здорово! Потому что он просто слушал, его никто не задевал и активно не трогал, и для него это было важно. Громких звуков Женя не боялся, потому что дома слушал радио (а резких боятся все аутисты), поэтому он с удовольствием сидел сначала в зале у Саввы и слушал музыку, и постепенно, наверное, незаметно для всех, кроме меня (а я наблюдала и все видела), он включался в процесс. Ему становилось все интереснее. Он охотно ездил на репетиции, я это четко видела, и хотя конечно очень уставал, но было заметно, что ему нравится все больше и больше.
К тому же сразу пошли улучшения, изменения – его стереотипные движения все больше и больше уходили, стереотипные состояния тоже уходили, и он становился все более «включенным». Если раньше он все время сидел «весь в себе» почти весь день, и среди людей был «весь в себе», и за ткацким станком «весь в себе», то теперь он более внимательно следил за тем, что происходит вокруг, и это уже не касалось только театра. Даже по дороге – а мы едем из Москвы в электричке в город Дмитров – он был уже гораздо более включен в жизнь. Я с изумлением это наблюдала, и меня это очень-очень радовало. И даже когда он был очень усталый, я видела, что он очень довольный.
Вся суета вокруг него, танцы, общение, все, чего не было раньше, еда, подаренная нам Ларисой из кафе «Мольберт», пицца, которую нужно было делить вместе со всеми новыми людьми, перемещения и переезды совместно со всеми – все это здоровое и естественное окружение делало свое дело. И у меня было ощущение, что это окружение как бы выдавливало из него эту его больную энергию, эту его болезнь. Понятно, что потом это могло снова вернуться, но главное, что это было, и этого было все больше и больше. Я очень боялась это спугнуть, я глазам своим боялась верить, и я ездила четко на все репетиции.
А потом Лена стала настаивать на том, чтобы наши ребята (особая команда) стали участвовать в спектакле не только в тех сценках, где они спокойно сидят в уголке, за столом и привычно ткут и валяют, то есть делают все то же самое, что в мастерской, только на сцене театра А. Б. Джигарханяна. Она стала настаивать, чтобы они участвовали в общих сценах – когда все собираются писать письмо кроту, когда идут танцы с музыкальной группой «Божья коровка», когда танцуют с Совой, когда играют общее собрание, где хотят уволить мышь. То есть практически он стал вообще равноправным участником, а не отдельно сидящим элементом декорации.
И после этого он действительно стал очень меняться, даже через страх, который я видела. Перемены заключались в том, что с каждым разом он все охотнее и охотнее откликался на какие-либо ранее совершенно невозможные для него действия. Если раньше кто-то из нас говорил Жене: «Пожалуйста, пойди встань туда», – он мог в 99 % случаев вообще «не услышать» этого и этим неуслышанием отказаться. А теперь он шел на контакт не только с желанием, а с большим желанием, и мне казалось, что он даже ждал и общения, которое было в театре, и большего в своей роли. Он включался, делал замечания Антону, который громко говорил, он подходил к нему и тихо говорил ему: «Не надо так». И для меня это было чудо, потому что эта фраза называется «инициатива контакта». Эти долгожданные перемены для меня были невероятно драгоценны и дороги.
Потом начались танцы. Обычно Женя делает определенные стереотипные движения под музыку – это те же самые движения, которые он делает и не под музыку, но более активные. В основном они мало чем отличаются от его простых стереотипных движений в жизни: руки трясутся так же, но более активно, и он начинает ходить туда и обратно, и все. И это называлось у нас танцами. Ранее все мои попытки научить его двигаться во время танца как-то иначе были безрезультативны на 100 %.
А тут начались настоящие танцы с настоящими профессиональными танцорами, артистами и с большим количеством людей на сцене. И Женю туда просто ЗАСУНУЛИ, засунули в эту кучу, где были Колобок, Совы, Мыши и т. д. – человек пятнадцать! Сам бы он никогда туда не пошел! Но грозный голос режиссера сказал: «Вперед!» Все пошли на сцену, Лена притащила Женю и пристроила его к Муравьеду. Муравьед взял Женю за руку и начал делать с ним простые движения под музыку. Я пристроилась рядом в виде ангела и видела, что Женя совершенно оторопел. Это была настолько непривычная обстановка, и от него явно требовали двигаться не так, как он привык – стереотипное и одинаково, а абсолютно конкретным образом. «Руки надо вот так», – люди берут его руки и поднимают вверх, «потом ноги надо сюда, вот так» – и дотрагиваются до его ног, к которым он вообще редко кому давал прикоснуться, а ему их ставят, как надо. А потом нужно было выйти и выстроиться в одну определенную линию – ребята делали на сцене фигуру «самолетик», и все должны были сделаться частью этого самолета, то есть у всех были свои определенные очень четкие функции, фигуры и движения, и при этом желаний Жени (хочет или нет) даже никто не спрашивал. Надо и все.
Это, по-моему, называется «остаться наедине с судьбой» – не спрятаться не скрыться, надо делать и все. Он был явно охвачен ужасом, я это видела. Видела, что он напуган и чуть в прострации, при этом у него не было возможности улизнуть, так как было просто некуда – поймают и вернут. И даже не к кому из людей бежать, потому что все люди на сцене. А когда он и пытался двинуться куда-то в сторону, его держали твердо за руки с обеих сторон в рамках роли, и он физически не мог вырваться, так как в этот момент все еще были в одной связке – такой был танец.
