Ознакомительная версия.
В.: Значит, в сбивании с толку кроется намерение?
К.: Возможно, намерение существует, но нет того, кто его имеет.
В.: Ага, но существует намерение... что, возможно, все-таки что-то нужно изменить!
К.: Нет.
В.: Ты видишь мир, но ничего, что нужно бы изменить? Спокойствие есть. Но нет сочувствия?
К.: Здесь есть только сочувствие.
В.: Ах, вот как?
К.: Здесь есть сочувствие.
В.: С какими последствиями?
К.: Без последствий.
В.: Тогда это ничего не даст.
К.: Сочувствие не имеет цели. Сочувствие — это просто сочувствие.
В.: Но из сочувствия должно же возникать желание уменьшить страдание!
К.: Нет. В сочувствии нет страдания.
В.: И зачем бы тогда просветленным существам приходить в мир? Например, бодхисаттвам с их глубоким желанием освободить все существа от страдания? Это же Дух, который не воспринимает мир отделенным и, тем не менее, хочет его освободить.
К.: Для того чтобы хотеть что-то освободить, тебе нужно увидеть что-то, что связано. Однако то, что видит связанность, само и связано. Представление о бодхисаттве — это тоже концепция.
В.: Для того, кто страдает, бодхисаттва очень реален и имеет решающее значение.
К.: «Никогда не было Будды, который бы вошел в этот мир или войдет в него», — говорит Будда в Алмазной сутре. «Я проповедовал сорок лет и не сказал никому ни слова». Все было так, как было, и было совершенно не важно. Без значения. Это свобода: то, что это не имеет значения. Принимает ли комедия тот или иной оборот, появляется ли бодхисаттва или нет...
В.: ...для меня здесь есть разница!
К.: ...для того, что ты есть, разницы нет никакой.
В.: Бодхисаттва открывает мое сердце.
К.: Прекрасно. Но делает ли он это с помощью или без наркоза, для того, что ты есть, разницы нет.
ВОЙНА ИДЕТ ТОЛЬКО С ТОБОЙ
Вопрос: Ты можешь сказать что-нибудь о войне?
Карл: Война возникает из желания получить. Это начало личной войны, и большие войны начинаются с того же: тебе бы хотелось что-то получить и владеть, полагая, что это сделает тебя счастливее.
В.: Скажем так: я хочу достичь внутреннего мира.
К.: Ты хочешь завладеть собой. Это война. Ты всегда в погоне за собой. Всегда в войне. Всегда немного позади или впереди себя. Возвращаясь к первой мысли: «я»-мысль — это отделенность, и в отделенности родился воин. Воин с идеей о том, что он должен овладеть окружающей его средой.
В.: Ты хочешь сказать, что каждый, кто думает «я», — воин?
К.: Каждая «я»-мысль воинственная. С представлением о том, что есть ты и что тебе принадлежит некое Бытие — «твоя жизнь», — появляется что-то, что тебе нужно защищать. Это порождает войну. Там, где есть «мое Бытие», есть также и «твое Бытие». Самое позднее к третьему году жизни воин полностью сформирован.
В.: Тогда должно быть общество индейцев, в котором нет «я»-мысли, а есть сообщество с надперсональным «я», групповым «я». В такой группе нет «моего, твоего» и нет собственности.
К.: И все же за пределами группы есть «другие». В западном индивидуалистском обществе маленькое «я» существует для себя. Есть семья, но в ней уже идет война: кто получает больше заботы, больше внимания. Началом всегда служит идея о том, что есть кто-то, кому что-то нужно. «Я», которое идентифицирует себя с телом. Сознание, которое видит себя отделенным от Целого и которому требуется что-то вроде чувства единства и защищенности. Оно борется за то, чтобы что-то получить: собственность, еду или заботу.
В.: В таком случае зверь тоже пребывает в войне — совершенно без «я»-мыслей.
К.: Это просто выполнение функций голода, охоты и еды. Там нет мыслей, направленных в будущее или в прошлое. Хомяк любит делать запасы, но он не беспокоится о выживании. Хотя, конечно, мы не знаем, о чем по вечерам он беседует в норе со своей женой.
В.: Ну так можно добиться мира? С помощью или без оружия?
К.: Мира в мире не будет никогда. Пока есть идея об отделенности — пока есть ты, мира нет. Одна только идея тебя означает, что существует что-то другое, с чем не может быть мира. Гармоничная ситуация может в любое время обернуться чем-то, что является войной. Каждый миролюбивый человек может превратиться в зверя, когда граница его толерантности нарушена. Поскольку мирных людей не существует. Существуют исключительно различные границы толерантности и более или менее сильно отфильтрованная агрессия.
В.: И различное по силе желание убивать.
К.: Я вырос на ферме: При убое свиней я должен был держать изогнутый хвост для того, чтобы колбаса получилась прямой. Убой! Настроение было феноменальным. Оно было крайне заряжено энергией. Это было подобно свечению. Можно это увидеть: свет исходит из материи тела в пространство.
В.: Стало быть, убийство имеет нечто общее с опьянением?
К.: Да. В экстремальной ситуации «я» больше нет. Когда ты убиваешь другого, «тебя» больше нет. В этот момент сознание отделяется от телесного. То, для чего обычно служат алкоголь и наркотики, тут становится непосредственным переживанием: отсутствием «я». Это не должно быть непременно связано с убийством. Существует множество подобных экстремальных ситуаций. Практикующие банги-джампинг переживают их. Скалолазы-экстремалы. Бегуны. И гонщик тоже: только когда он исчезает как «я», он достаточно скор, чтобы выиграть. Экстремальная ситуация — это как техника медитации: средство для исчезновения «я». Всякое усилие человека стремится к этому исчезновению.
В.: И если «я» исчезает?
К.: Тогда отделенности больше нет. Это переживание единства. «Тебя» больше нет. И в отсутствие «тебя» есть свобода. По этой свободе ты тоскуешь. По крайней мере, в тот момент, когда ты хочешь ею обладать, она исчезает. Пока есть тот, кто хочет ею обладать, она недоступна.
В.: Свобода от себя? То есть, свобода от всякой идеи «я»?
К.: Свобода от идеи, что ты рожден и поэтому смертен. Ты просто исчезаешь. Сознание без «я» полностью безличностно. Это чувство единства оргазмично.
В.: А мысли в нем возникают?
К.: Есть мысли или нет, об этом уже никто не думает. Самая суть в том, что больше нет думающего. То, что является восприятием, свободно и не привязано к индивидуальному воспринимающему. Иисус — это Спаситель, который освобождает тебя от идеи рождения. Он дает убить себя, снова восстает и говорит: смотри, ты есть то, что есть Я, и это бессмертно, потому что это никогда не рождалось. Форма умирает, объект во времени и пространстве умирает, но ты не есть объект во времени и пространстве. Ты — до времени и до всякой идеи.
В.: Но чтобы познать это, необходима экстремальная ситуация?
К.: Вечное Сейчас открывается, когда нет завтра и вчера. И это происходит в экстремальной ситуации. Чаще всего при несчастном случае, когда сознание отделяется от телесного и становится уже только созерцанием. Или во время войны, под постоянной угрозой смерти. На это намекает название романа «Без судьбы», за который Имре Кертез получил Нобелевскую премию. Он пишет о переживании счастья в концлагере, о покое при конфронтации со смертью, о свободе через отсутствие «я». «Когда есть судьба, свобода невозможна, — говорит он, — и когда есть свобода, судьбы нет».
В.: То есть, в экстремальной ситуации ты внезапно отделываешься от своей судьбы и становишься свободным. Речь идет о пробуждении?
К.: Нет. Все, что может пробудиться, например перед лицом смерти, так же снова засыпает, Ему, конечно, хотелось бы всегда оставаться бодрствующим. Однако желание бодрствования заставляет его снова уснуть. Достигнув однажды оргазма, тебе хочется, чтобы он был всегда, потому что его невозможно удержать. Он является чем-то искусственным, вызванным экстремальной ситуацией, наркотиком или действием. То есть, не естественным. Тебе снова хочется его, и ты снова должен вести войну.
В.: Оргазм не естественен?
К.: Он вызван. Ситуация, вызванная чем-либо, не свободна, а зависит от этого. Но твое естественное состояние не зависит от какого-то действия. Действия присутствуют до тех пор, пока, как кажется, есть некое «я», которое должно исчезнуть. Цель — отсутствие «я». Но то, что ты есть, не нуждается в цели. У него нет необходимости приходить туда, где оно уже давно находится. Каждое «я», которое уходит в отсутствие «я», должно так же снова выйти. Все, что уходит, снова приходит. И все, что приходит, так же уходит. Все, что освобождается, снова становится запертым. Что пробуждается, снова засыпает.
В.: Но с опытом пробуждения семя же посеяно. И если это происходит во время войны, ну так я стану пацифистом и тогда не буду больше воевать!
К.: Возможно, ты сделаешь что-то другое. Тоска по состоянию отсутствия «я» остается. Пацифист тоже хотел бы в отсутствие «я». Как раз когда он настроен пацифистски и хочет все гармонизировать. Тоска по этому блаженному состоянию, в котором больше нет «я», нет отделенности, нет границы, общая у солдат и пацифистов. Это их общая цель войны.
Ознакомительная версия.
