Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Мой дух носило ветром по просторам Невады, вместе с песком он просачивался в трещины, проникал в кроличьи норы словно койот. Меня пьянили красота и ароматы диких пустынных цветов. Я нашел грубый самородок бирюзы и изящный каменный скребок, оставшийся здесь от шошонов. Эта «свалка» была прибежищем для неспокойной души. Другие участники группы переживали примерно те же чувства. Наши сердца слились с мощной, величественной красотой этой земли. Это как-то по-особому сплотило нас.

Каждый раз мы останавливались на ночлег прямо у дороги, и обычно после того, как смеркалось, по шоссе проезжало всего несколько машин. Мы развлекались, как могли — пели песни, рассказывали истории, анекдоты, играли во что-нибудь или же бродили вокруг лагеря в поисках лучшего места для созерцания заката и рождения звезд в небе. Иногда в ходе таких прогулок по окрестностям мы находили петроглифы — высеченные на скалах рисунки. На одном из них были изображены древние индейцы, загоняющие диких животных в корраль[8]. Бесконечно странно то, что коренное население выдавили из этих земель больше ста лет назад, и все для того, чтобы земля оставалась буквально заброшенной.

В диких условиях невадской природы мы начали лучше приспосабливаться к суровым обстоятельствам кочевой жизни. Мозоли и раны залечились. Кожа меняла цвет от обожженного красного к мягкому и естественному коричневому. Даже Джо — такой хрупкий и бледный в самом начале пути, что мы даже опасались брать его с собой — теперь стал смуглым бородатым юношей. И выглядел он очень здоровым. Когда мы были в Калифорнии, многие пытались отговорить Джо идти с нами дальше из-за сильных солнечных ожогов на его руках и ногах: мы опасались, что состояние его ухудшится, и он может получить серьезный тепловой удар. Он упорно отказывался слушать нас и не позволял осматривать свои ожоги, однако стал укрывать одеждой пораженные места и применял лечебные мази. Через несколько дней кожа его восстановилась. В общем, никто из нас не ожидал от него такой стойкости.

В конце невадской части пути мы получили первый положительный результат. Один из членов группы позвонил своему другу в Калифорнию и выяснил, что косвенное участие Ворона в этом шествии помогло этому активисту АИДа обрести доверие по отношению к не-индейцам. Некоторые его друзья из среды индейцев также стали более открытыми по отношению к другим. Я с самого начала надеялся, что наш поход вызовет подобную положительную цепную реакцию.

Вскоре мы вступили на подлинно индейские земли, включая крупнейшую резервацию — резервацию индейцев навахо. Я лелеял надежду на то, что удача будет благоволить нам и дальше, и люди смогут правильно понять наше мирное послание.

Мы разбили лагерь на севере индейской резервации племени южных паютов, или кайбаб, в Аризоне, любуясь ореолом из ярко-рыжих и сиреневых лучей закатного солнца. Кайбаб, родственники южного паютского народа, берут свою историю от древних культур пустынников, обитавших на этих землях десятки тысяч лет назад. Они были известны под именем кайбаб в течение, должно быть, последних нескольких тысяч лет, с тех самых пор, когда паюты поселились на плато Кайбаб. Само слово кайбаб значит на языке паютов «Лежащая гора». Несколькими месяцами раньше я отправил письмо женщине-старейшине этого племени, но так и не получил ответа. Но она ждала нашего приезда, и когда мы, наконец, появились на пороге ее селения, она щедро приготовила обед из того, что было, и мы разделили его со многими семьями этой деревушки. Трудно передать на словах, как тепло и уютно было сидеть с ними у потрескивающего огня.

Паютский старец по имени Дэн Буллет с трепетным вдохновением поведал нам историю о трех паютах, оказавшихся на грани смерти от жажды в долгом путешествии по пустыне, хотя они и знали, как выживать в условиях дикой природы.

— Раньше путешествовать было совсем не так легко, — подытожил он. В конце вечера он достал из кармана четыре скомканных доллара и протянул мне, сказав, что это его вклад в наше дело. Я принял его жертву, и в ответ подарил футболку — одну из тех, которые носили мы.

Раньше численность паютов была значительно больше, и они заселяли земли на юго-западе. Сегодня же здесь осталось всего около двухсот человек, или тридцать семей. Они не хотят повторять печальный опыт других резерваций, и поэтому здесь строго-настрого запрещен алкоголь, хотя фактически следить за соблюдением этого внутреннего закона здесь некому, если не считать одного-единственного племенного полицейского.

Однако на следующее утро перед рассветом стало очевидно, что закон этот легко нарушить. Меня разбудили три пьяных паюта, требовавших подвезти их до шоссе. Я вежливо отказал им, так как никто из наших еще не проснулся, и многие спали в машинах. Если уж мы смогли пройти тысячи миль, им ничего не стоит пройти всего пару миль до лавки, и не обязательно было будить при этом весь лагерь. Они неохотно отстали от меня и пошли прочь, громко ругаясь. Алкоголизм среди индейцев — хроническое явление, и больше всего мы опасались проблем, связанных именно с этим.

После полудня мы пошли на прогулку по «учебной» тропе, и нашли множество индейских петроглифов. Там было изображение орла, высеченное в камне, и оно сильно напоминало такое же изображение, выгравированное на медном нагруднике, найденном в кургане близ Таллахасси. Меня всегда интриговали подобные совпадения культур, разделенных многими тысячами миль друг от друга.

Мы двигались по шоссе 389 на восток, и внезапное появление индейца на красной запыленной спортивной машине, шумно пронесшейся мимо нас, вернуло нас в настоящее. Он затормозил перед нашей колонной и, пытаясь перекричать рычащий мотор, невнятно проревел что-то вроде: «Давно я не видел столько белых сразу! Сейчас я сгоняю за своими друзьями в Туба Сити, и мы вернемся за вами. Вот увидите!» Полилась жаркая ругань, и успокоился он только тогда, когда к нам присоединились пятнадцать паютских школьников со своими родителями. Тогда он резко тронулся с места, и гравий полетел из-под колес его спортивного монстра.

Подростки гордо несли священные символы впереди колонны, сменяя друг друга по очереди. Водители проезжавших мимо машин сигналили нам и махали руками. Молодежь улыбалась, гордо задирая носы. Я бы хотел, чтобы они прошли с нами до самого конца.

Подростки-паюты рассказали о том, как им приходится бороться с сегрегацией в школьных автобусах, и о том, что на уроках биологии они отказались изучать анатомию на примере скелета одного из паютов. После продолжительной борьбы старейшинам удалось получить этот скелет и захоронить его по всем традициям, но проблема дискриминации в автобусах оставалась актуальной и по сей день.

Вечером старейшины снова присоединились к нам в нашем придорожном лагере. Они по очереди подержали в руках наш флаг.

— Я давно уже не видел таких знамен, — сказал один из них, восхищенно глядя на искусное бисерное плетение. — Да, мы забыли почти все свои обычаи...

Перед закатом мы тепло распрощались. Их уход очень символично совпал с последующим появлением резервационного полицейского. Свет фар его грузовика осветил наш лагерь, и из него на землю ступил массивный силуэт, оттененный лучами заходящего солнца.

— Вы здесь не видели никого подозрительного этим вечером? — грубо спросил он.

— Нет, сэр. Никого, — ответили мы.

Он подошел ближе, крепко сжимая в руке длинный черный фонарик.

— Примерно час назад мы нашли угнанный грузовик всего в паре миль отсюда. Его подожгли. У нас нет никаких улик. Но вы — единственные чужаки здесь. Этот горящий грузовик может сильно навредить вам! — он замолчал, словно подбирая нужные слова. Казалось, он щекочет нам нервы. И у него неплохо получалось. — Я уверен, у вас тут много проблем возникнет, ведь вы тут единственные не-индейцы, — последние слова он процедил особенно остро. — Там их значительно больше, чем вас. Но это небольшая резервация.

Он осмотрел наш лагерь с фонариком. Затем запрыгнул в свой грузовик и скрылся в темноте пустыни. Вместе с ним исчезло и наше настроение.

Я всю ночь не спал и думал том, что впервые в жизни «оказался в меньшинстве», стал очень уязвимым, видным со всех сторон. Мне снова припомнилось подвигнувшее на этот поход видение. Моим мотивом организации шествия было желание понять коренных американцев, стремление помочь им. Я решил, что неприятный эксцесс с полицейским был всего лишь очередным моим испытанием. Мне стало немного легче от этой мысли. Мы шли теми же тропами, которыми ходили индейцы, нас обжигало то же солнце, мы любовались теми же закатами. Все-таки мы не были похожи на обычных туристов с фотоаппаратами, ищущих дешевые безделушки...

И тут я впервые осознал свою наивность. С чего я взял, что после пятисот лет гонений индейцы вдруг встретят нас с распростертыми объятиями, как старых друзей? С чего бы?! Может, они только того и хотят, чтобы их больше не трогали, оставили в покое.