Мартин Бубер говорит о глубоких взаимоотношениях между «я» и «ты», и, конечно, это очень гуманистически. В мире, который становится все более материалистичным во всех отношениях, эта концепция Мартина Бубера кажется очень религиозной, но я не считаю ее таковой, я считаю, что она совершенно нерелигиозна. Я считаю, что Бубер просто пытается сделать компромисс. Если «я» и «ты» не могут стать едиными, объединиться, они могут, по крайней мере, поддерживать какие-то взаимоотношения. Религии выступают за недвойственность, неделимость и объединенность существования.
В этом отличие между любовью и преданностью, упасаной. Любовь — это взаимоотношения, она двойственна, а преданность недвойственна, это не взаимоотношения. Отсутствие взаимоотношений не означает того, что два человека перестали общаться друг с другом, это просто означает, что они просто перестали быть двумя, они стали одним целым. Быть одним — это и есть упасана, преданность. Преданность — это высшее состояние любви, это воистину высшее состояние. До тех пор, пока двое возлюбленных не станут божественными, не станут такими возвышенными, они не могут достигнуть истинного единства. На самом деле, два человека не могут обрести единства, потому что их человеческая личность становится препятствием к этому. Мужчина и женщина не могут не общаться друг с другом, они не могут объединиться и стать одним. Только божественное может раствориться и встретиться друг в друге, потому что теперь ничто его больше не разделяет. И истина в том, что с тех пор, как они растворили себя, перестали быть отдельными существами, вопрос о единстве и разделенности больше не возникает. Нет ничего, что можно было бы объединить, и нет ничего, что можно было бы разделить. Ничто больше не отделяет их друг от друга.
Концепция Мартина Бубера может привести к любви. Кришна может привести вас к преданности, а преданность — это нечто совершенно отличное, это очень редкостная вещи. В преданности исчезает «я» и «ты», а то, что остается после этого исчезновения, невозможно выразить. Это невозможно выразить словами. Когда «я» и «ты» исчезает, возникает бесконечность, которую невозможно как-то назвать. Какие бы имени вы не использовали для нее — дух, материя, «я» и «ты» — все это будет неправильно. Вот почему все великие преданные предпочитали хранить молчание, они отказывались называть, они отказывались говорить, как зовут Его, они говорили, что он не имеет имени, они говорили, что Он не имеет ни начала, ни конца, у Него нет ни формы, ни имени. Они говорили: «Его невозможно выразить словами», и поэтому они хранили молчание.
Великие преданные становились молчаливыми, они не делали никаких заявлений о высшей истине, потому что все слова ведут вас в мир двойственности. В человеческом языке нет таких слов, которые бы не вели в двойственность. Все слова перегружены двойственным смыслом. В то мгновение, когда вы используете слово, вы разделяете существование на две противоположности. Как только вы говорите слово, немедленно возникает разделение существования на двоих.
Это подобно тому, как вы пропускаете солнечный луч через кристалл, и он разделяется на семь цветов. Кристалл языка также разделяет истину на две части, и истина превращается в ложь. Как раз по этой причине великие преданные хранили молчание. Они танцевали, они пели, они играли на флейте, они жестикулировали, но они не говорили ни слова. Они говорили жестами, танцем, смехом, что такое истина. Они поднимали руки к небесам и говорили, на что это похоже. Они говорили об этом тишиной, они говорили об этом всем своим бытием, но они не пользовались словами.
Я вспоминаю одну историю.
Во время британского владычества в Индии английский солдат уперся штыком в грудь саньясина. Этот саньясин проходил мимо военного патруля, и он хранил молчание. Он уже долго хранил молчание. За тридцать лет он не произнес ни одного слова. В тот день, в который он принял молчание, ему задали вопрос, почему он это сделал, и саньясин сказал: «То, что может быть высказано, недостойно того, чтобы об этом говорить, а то, что достойно того, чтобы говорить, не может быть высказано словами. И как раз потому, что этого невозможно выразить, лучше молчать». И с тех пор он молчал тридцать лет.
Это было время владычества англичан в Индии. Это было как раз то время, когда индийские солдаты, которые служили в британских войсках, восстали против своих хозяев. Британские офицеры пришли в ужас, поэтому, когда они увидели обнаженного саньясина, который проходил мимо их военного лагеря, они поймали его, потому что подозревали в том, что он шпион. Когда они начали его допрашивать, он хранил молчание. И это еще усилило их подозрения. Это бы подозрение мгновенно прояснилось, если бы саньясин произнес хотя бы одно слово, если бы он ответил на их вопросы, но он просто улыбался, когда они спрашивали о том, кто он. Поэтому их подозрения в том, что он был шпионом, стало еще сильнее, и они уперли штык в его грудь. Этот человек, который молчал тридцать лет, начал громко смеяться и произнес интереснейшую цитату из Упанишад: «Тат твам аси шветкету». После того, как он процитировал эту штуку из Упанишад, он сказал солдатам, которые уперли ему в грудь штыком: «Вы хотите узнать о том, кто я? Тот, кто я есть, также есть и вы».
Истину невозможно высказать словами. На нее можно только намекнуть посредством определенных знаков, жестов и намеков, или можно поступить так, как поступил Кабир. Он говорил парадоксальные вещи, вещи, которые противоречили себе. Язык Кабира считается сандхьябхаша, что означает буквально «двусмысленный язык», «сумеречный язык». Сумерки — это такое время, которое нельзя считать ни днем, ни ночью. Вы не можете твердо сказать ни «да», ни «нет», вы не можете ни принимать, ни отрицать. Вы не можете сказать, что вы теист или атеист. Все текуче, все окутано тайной и все туманно, и как раз по этой причине никто не смог ясно понять, в чем смысл высказываний Кабира. Высказывания Кришны принадлежат к той же категории. Если кто-то пытался высказать истину словами, он мог использовать только такой двусмысленный язык. Он не мог утверждать, он не мог говорить ни «да», ни «нет». Или он принимал одновременно противоположные вещи, или мог отрицать одновременно противоположные вещи, и как раз по этой причине слова таких людей становились нелогичными и непоследовательными.
По этой причине люди, которые познали пространство, в котором исчезают «я» и «ты», в котором исчезают противоположности, исчезает двойственность, решили хранить молчание.
Вопрос:
Сартр говорит: «Существование предшествует сущности», а вы говорите: «Сущность предшествует существованию». Пожалуйста, объясните действительную связь между этими двумя высказываниями. Также, пожалуйста, попытайтесь прояснить нам запутанность, в которой мы оказались из-за того, что не поняли отличия между преданностью и дисциплиной, потому что здесь, в Манале, мы участвуем в определенной духовной дисциплине.
В этом заключается моя работа — в том, чтобы вас запутать. Вы поймете смысл наших занятий в этом лагере только после того, когда разница между преданностью и дисциплиной исчезнет для вас. Сартр и все другие экзистенциалисты верили в то, что существование предшествует сущности, но это ментальное заявление, очень странное. Наверное, раньше еще никогда такая идея не выдвигалась. На протяжении столетий утверждалось всегда противоположное. Каждая система мысли, каждая философия верила в то, что сущность предшествует существованию, поэтому хорошо понять глубоко эти слова.
Все школы философии, которые рождались до этого, до появления Сартра и других экзистенциалистов, верили в то, что семя предшествует дереву. Это кажется естественным и логичным. Но Сартр говорит, что дерево предшествует семени. В большей или меньшей степени каждая система мысли говорит о том, что сущность предшествует существованию. Без сущности, или души, существование не было бы возможным. Но Сартр утверждает, что существование появляется сначала, и потом приходит сущность; он верит в то, что отсутствие существования приводит к тому, что сущность не может проявиться.
Посмотрим на этот вопрос с точки зрения Кришны.
На самом деле, все философские споры — это ребячество. Самые величайшие философские споры можно свести к вопросу ребенка, который спрашивает, что появляется сначала — курица или яйцо. Вокруг этого простого вопроса возникали великие битвы между великими философами всех времен. Но тот, кто знает, скажет, что курица и яйцо, на самом деле, не отличны, и те, кто задают этот вопрос, глупы, а те, кто отвечает на него, на самом деле, еще более глупы. Яйцо — это будущий цыпленок, курица, а курица — это будущее яйцо, она находит свою полноту в яйце, поэтому яйцо и курица содержат себя друг в друге, и вопрос о том, что предшествует, совершенно бессмысленен. Этот вопрос имеет смысл лишь в том случае, когда вы разделяете яйцо и курицу. Но истина в том, что это одно и то же. Или можно сказать, что это просто два разных способа глядеть на одно и то же явление. Либо это можно считать двумя различными фазами, двумя состояниями проявленности одного и того же.
