Красиво, ничего не скажешь. Но тут, как вы могли заметить, появляется и мыслящий, и тот, кто за этим мыслящим следит… А этот соглядатай в таком случае кто?
В общем, ситуация усложнилась. Но Декарт ограничился лишь указанием того сакрального места в нашем материальном мозге, где он контачит с духом.
Должна же быть какая-то область контакта между душой и телом, правильно?
Отрежь у вас ногу — вы сами никуда не денетесь, отрежь хоть все конечности — вы остаётесь, хотя количество вашего тела уже существенно уменьшилось! Так где же в нас с вами седалище души?
Аристотель считал, что орган души — сердце, а носителем души является органическая пневма крови (что бы это ни значило).
Декарт же решительно назвал седалищем «души» единственную известную ему непарную структуру мозга — шишковидную железу, или эпифиз (рис. 14).
Рис. 14. Гравюра, иллюстрирующая изыскания Рене Декарта, с демонстрацией шишковидной железы.
На самом деле, как мы теперь знаем, эта железа отвечает за выработку серотонина и мелатонина, обеспечивающих регуляцию циклов сна и бодрствования. То есть никакого божественного присутствия. К великому, признаюсь, и моему тоже — сожалению.
Впрочем, в предположении Декарта всё-таки что-то есть…
Информация о свете, которую мы воспринимаем глазом, через множество переходов по мозговым структурам и в самом деле докатывается до эпифиза, который, узнав про свет, начинает вырабатывать серотонин, и в результате мы бодримся.
Если же вокруг нас становится темно, то серотонин в эпифизе начинает перерабатываться в мелатонин, и мы засыпаем. Но как только в шишковидное образование снова придёт информация о свете, железа начнёт восстанавливать серотонин.
В общем, со светом в каком-то смысле шишковидная железа и в самом деле находится в контакте. Однако это точно не тот Божественный Свет, о котором грезил Картезий.
Представить себе, что «мельница» или «муравейник» может думать (переживать, представлять, чувствовать), казалось философам невозможным. Предельный абсурд!
Уверен, впрочем, что так кажется не только мудрейшим людям прошлого, но и подавляющему большинству моих читателей. Куда легче списать всё на какой-нибудь загадочный эпифиз…
Вы эпифиз видели? Если нет — посмотрите. И всё на этом. Через него наш дух наблюдает за всем, что мы думаем, понимаем, чувствуем, в общем — над чем рефлексируем. Это же так логично!
И разве задались вы естественным вопросом, который должен был возникнуть у вас, когда вы смотрели знаменитый эпизод «Людей в чёрном», где герой Уилла Смита обнаруживает в голове инопланетянина другого инопланетянина?
Нет, не задались? А следовало бы, потому что, если чьей-то головой управляет существо со своей головой, то и в его голове, по идее, тоже должен быть кто-то, кто управляет тем, кто управляет управляемым, — правильно?
В голове инопланетянина — инопланетянин, у которого в голове свой инопланетянин, который, по нисходящей, управляется инопланетянами всё меньшего и меньшего калибра… Один, и ещё один, и ещё, и до бесконечности — нескончаемая матрёшка.
Эту дурную бесконечность в 1991 году системно разоблачил в своей знаменитой книге «Объяснённое сознание» выдающийся философ современности Дэниел Деннет.
Он чётко формулирует эту проблему: если мы с вами на самом деле маленький человечек внутри «картезианского театра», где нам показываются наши собственные мысли, переживания, воспоминания, то что за человечек сидит уже в нашей голове?
Посмотрите на рис. 15, как художник визуализирует «картезианский театр» Картезия — Деннета.
Деннет сокрушается: «Убедительный образ "картезианского театра" продолжает давать знать о себе — как у дилетантов, так и у научных сотрудников — даже после того, как этот призрачный дуализм был осуждён и изгнан».
Впрочем, в отличие от Деннета, меня это совершенно не удивляет. Наоборот, мы и не можем мыслить по-другому!
Рис. 15. «Картезианский театр».
Действительное положение дел, то, как дела обстоят на самом деле, — это чистейший бред и безумие с точки зрения нашего бытового сознания.
Пытаясь представить реальность такой, какова она в действительности, мы чувствуем, как почва уходит у нас из-под ног!
Вы понимаете, что эта книга и вы сами, покоящиеся, как кажется, на месте, где я вас с этим рассуждением застал, на самом деле несётесь сейчас с огромной скоростью вокруг земной оси, вокруг солнечной оси, вокруг оси нашей галактики?
Вряд ли вы это чувствуете или способны ощутить траекторию этого — вашего — движения. Но это так.
А понимаете ли вы, что книга, которую вы держите, или даже вы сами — предельно пустотный волновой объект?
Если вас с книжкой сжать как следует в чёрной дыре, то оставшееся от вас «мокрое место» нельзя будет рассмотреть даже под микроскопом — столько в вас пустоты!
Ну нет, конечно, так вы тоже о себе не думаете. Вы думаете, что в вас много лишнего (ну, большинство из нас так думает), а вовсе не что мы слишком пусты.
Реальность контринтуитивна, а значит, и непредставима. Поэтому если мы что-то не можем себе представить — это ещё не значит, что этого нет.
Это, конечно, не значит, что всё, что мы не можем представить, существует, но об этом тут и речи не идёт.
Как же найти выход из этой бессмыслицы? Что ж, мы, мне кажется, подошли к самому важному вопросу: когда мы говорим о «муравейнике» или «мельнице», что мы имеем в виду, утверждая, что они «не могут думать» (чувствовать, переживать и т. д.)?
О чём мы, собственно, говорим?
НЕВОЗМОЖНАЯ ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ
В далёком уже 1995 году австралийский философ Дэвид Чалмерс опубликовал статью «Лицом к проблеме сознания»22, а уже через год развил представленную в ней идею о «трудной проблеме сознания» в книге «Сознательный разум».
Чалмерс предложил разделить все проблемы сознания на две категории — множество «лёгких» и одну «трудную».
«Лёгкие» проблемы, по Чалмерсу, это те, что можно исследовать естественно-научным путём — благодаря чему, например, мы (наш мозг) можем способны воспринимать то, что мы воспринимаем, как мы интегрируем информацию, как узнаём о своих психических состояниях, фокусируем внимание и т. д.
Эти проблемы являются «лёгкими», потому что в конечном счёте для их решения нужно просто указать механизм, который способен выполнять соответствующую функцию.
И пусть пока многие «лёгкие проблемы сознания» далеки от своего разрешения — учёные пока не открыли соответствующие механизмы, с философской точки зрения они решаемы, а потому и не так интересны.
«Трудная проблема сознания» — это нечто другое, и она единственная в своём роде. По сути, это вопрос о том, как физическая система (мозг) способна порождать субъективный опыт. Грубо говоря, почему мозг порождает сознание и как именно он это делает.
Чалмерс утверждает, что даже после того, как наука решит все «лёгкие» вопросы сознания, «трудная проблема» не исчезнет и будет сохраняться даже после того, как будет объяснено выполнение всех соответствующих функций.
Почему так? Потому что, утверждает Чалмерс, даже поняв мозг от и до, мы не сможем ответить на вопрос, почему существует нечто, означающее «быть чем-то»[9].
То есть наш субъективный опыт всегда будет ускользать от естественно-научного познания, оставаясь той самой «трудной» философской проблемой.
Вопрос Чалмерса о природе сознания трудно назвать новым, однако же его публикации стали самым настоящим яблоком раздора в стане философов сознания и вообще в области нейронаук.
